На правах рекламы:
§ 2. Поэтический диалог Игоря Северянина и Василия Каменского
«Гениальные Дети Современности»1 Северянин и Каменский, вращались в одних футуристических кругах, читали стихи на одной сцене, однако диалог между собой вели, главным образом, на страницах своих произведений, что было художественной закономерностью развития творческих и личных отношений художников Серебряного века.
Самобытность, неповторимость поэтического голоса Василия Каменского складывается не только из присущих исключительно его поэзии особенностей поэтического синтаксиса, лексики. Его поэтическая индивидуальность не мыслится без поэтико-философского влияния Федора Сологуба и Велимира Хлебникова, Владимира Маяковского и, конечно же, Игоря Северянина. Вслед за восточно-религиозными идеями реинкарнации Сологуба лирический герой Каменского перевоплощается то в зайца, то в реку, то в камень, то в журчащий ручей.
Я у источника журнального.
Стою и не могу уйти —
Ищу томленья беспечального
Ищу венчального пути.
В ветвино-стройно-гибких линиях
В узорности подножных трав
Таится зов в цветах долиниях
Ветрится смысл в ветрах.И так легко хрустальность звончато
Душой крылатой отразить
И мыслью взрывной перепончато
Футуристически пронзить.(В. Каменский «Таится зов»)
Это стихотворение было опубликовано в сборнике 1918 г. «Звучаль веснеянки».
«Венчальный путь» поэта в «ветвино-стройно-гибких линиях» «подножных трав», завораживающих своей «узорностью», зов цветов долины, где звенит журнальная песнь ручья — таков первый уровень прочтения стихотворения.
«Венчальный путь» — это не «завершающий», «венчающий путь», — как указывает в одной из своих работ М. Гаспаров, недоумевая, что «"завершающий" — вступает в противоречие со словом "путь", в котором не содержится указание на внутренний предел». Действительно, никакого внутреннего предела здесь нет и не может быть. «Венчальный путь» — путь к венцу, царскому ли, брачному ли... Обвенчаться с весенней природой, увенчать чело царским венцом... Исток стихотворения Каменского в «Сонете» Игоря Северянина (1908) из цикла «За струнной изгородью лиры»:
Я коронуюсь утром мая
Под юным солнечным лучом.
Весна, пришедшая из рая,
Чело украсит мне венцом.Жасмин, ромашки, незабудки,
Фиалки, ландыши, сирень
Жизнь отдадут — цветы так чутки! —
Мне для венца в счастливый день.Придет поэт, с неправдой воин,
И скажет мне: «Ты быть достоин
Моим наследником; хитон,
Порфиру. Скипетр — я, взволнован,
Даю тебе... Взойди на трон,
Благословен и коронован...(I, 146)
Сюжет «Сонета» Северянина — Торжество коронации Поэта весенним утром мая. Гордое чело украшено царским венцом. Любимые цветы отдали жизнь для этого венчального пути (употребим конструкцию Каменского). Сюжет «Таится зов» — ответная реплика Каменского —
Я у источника журчального.
Стою и не могу уйти —
Ищу томленья беспечального
Ищу венчального пути...
Поэт слышит тайный «цветов долиний» зов, и смысл, «ветрящийся» в зове — становится ясен лишь при сопряжении двух текстов. Каменский оспаривает право быть увенчанным царским венцом Поэта у Северянина. Это Каменский с его «душой крылатой» видит себя, а не Северянина (кстати, именно в 1918 году увенчанного титулом Короля Поэтов!) стоящим у кастальского ключа поэзии, у ключа Ипокрены, источника журчального и хрустально-звончатого. Отсюда и «взрывная» мысль, которой Каменский «футуристически пронзает» своего неназванного соперника.
Вслед за поэтически прекрасными, звучащими в духе полотен художников-примитивистов, пейзажами в духе Северянина и Хлебникова, Василий Каменский воспевает стихию природы, ее дикое, бунтарское начало, проявляющее себя в человеке (вольные крестьяне, казацкие атаманы-разбойники Стенька Разин и Емелька Пугачев):
Ой, держись, башка кудрявая моя,
Я не знаю, где твоя и кто своя,
Все единственно нарочатое,
Расплечись, плечо непочатое (...)Ой ли нам соколикам
Да воля не дана
Ой ли мы не молоды
От крепкого вина.(«Сердце народное Стенька Разин»; 76)
Часть поэтической лексики, а также некоторые образы и мотивы поэзии Каменского — не только реминисценции северянинских поэз, но еще и средства для поэтического диалога Каменского с Северяниным.
Какое влияние оказал Северянин на поэзию «мудрого ребенка» — поэта с Каменки, видно из программного стихотворения Каменского «Моя карьера». Впервые стихотворение было опубликовано в сборнике Василия Каменского 1918 года «Звучаль Веснеянки». Стихотворение начинают первые два катрена, в которых два последних стиха анафоричны:
Поэт — мудрец и авиатор
Художник — лектор и мужик
Я весь изысканный оратор
Я весь последний модный шик.
Стилистическая фигура и синтаксическая организация этих строк с самого начала стихотворения отсылают читателя к северянинской строке «Самогимна» (I, 186): «Я — Я! Значенье эготворчества» и «Поэзы возмездия» (I, 184):
Я — гениальный корсиканец!
Я — возрожденный Бонапарт!
И, безусловно, эти четыре стиха Каменского с синтаксическим параллелизмом и анафорой — реминисценция знаменитых и широко известных строк Северянина из «Увертюры»:
Весь я в чем-то норвежском! весь я в чем-то испанском!
(I, 355)
Эпитеты «изысканный оратор» и «последний модный шик» — явно заимствованы или скалькированы из лексической парадигмы Северянина, так же, как и эпитет-неологизм «горизонтный» в сочетании с новообразованием «мирокруг».
В этом стихотворении Каменского местоимение «Я» звучит в каждой строфе, причем именно в эпатажно-северянинской манере:
И все же я остался верен
Футуристическим безумствам
В своих талантах я — безмерен2 —
В своих затеях — вольнодумством.
Не может остаться незамеченной и первая строка второй строфы:
Поэт — мудрец и авиатор
На заре авиации Василий Каменский был одним из первых русских авиаторов. Он учился в Париже у Блерио. Однажды после неудачного полета, завершившегося крушением, ему довелось прочитать в газете собственный некролог. Таким образом, для Каменского слова «авиация, авиатор» не просто модная лексика десятых годов XX века, а профессиональная стихия. Лирический герой Каменского воспаряет в небеса, завоевывая их как авиатор и поэт, тогда как Северянин летает только в своих грезах и фантазиях.
Стрекот аэротанов, беги автомобилей!
Ветропосвист экспрессов, крылолет буеров...(«Увертюра»; I, 355)
Мотив покорения воздушного пространства, небывалых скоростей, счастья полета, упоение восторга, достижениями цивилизации характерны для обоих поэтов. Аэроплан — вихрь скоростей начала XX века, он такое же модное техническое средство передвижения, как раньше моторное ландо. Над прежними ландо, колясками с эллипсическими рессорами, моторами, авто теперь главенствует его величество Аэроплан! Именно аэропланы, авиаторы — в центре лирических рефлексий Северянина и Каменского (см. похожие мотивы в III томе лирики Блока: «Летун отпущен на свободу...»).
Северянин создает новый поэтический мир, который отвечает модным запросам времени.
Строка Каменского «Поэт — мудрец и авиатор» — не просто аллюзия на первый стих северянинского стихотворения «Авиатор» (1914), но и попытка реплики-отсылки к стихотворению Северянина:
Я песнопевец-авиатор...
3
Моих разбегов льдяный старт —
Где веет севера штандарт,
А финиш мой — всегда экватор.
(I, 309)
Слово «авиатор» есть в стихотворении и у Северянина, и у Каменского. Именно оно и является ключевым в интертекстуальной параллели. Своего героя — «авиатора» поэты именуют однотипно: Северянин — «песнопевцем», а Каменский в стихотворении «Живой памятник» — песнебойцом», причем Каменский ориентируется на изобретенный неологизм Северянина. При этом «песнопевец» конечно же, куда более благозвучен, нежели «песнебоец».
Каменский был прекрасным летчиком. Не в силах состязаться с ним в полетах на аэроплане, Северянин предлагает ему поэтическое состязание, дабы доказать первенство в поэтических полетах («Авиатор»). Безусловно, Северянин считает себя победителем и «победоносно» восклицает:
Победен мой аэроплан,
Полет на нем победоносен,
Смотри, оставшийся у сосен,
Завидуй мне, похить мой план!
О том, что Северянин обращается именно к Каменскому, говорит фраза «Смотри, оставшийся у сосен». Василий Каменский тоже считал себя уроженцем севера (хотя Пермь на Каме — не Череповец Северянина, и не Петербург), и постоянно называл себя северянином (в этом еще одна общность поэтов). Неизменным же символом севера, как у Северянина, так и у Каменского являются сосны, и потому мотив соснового бора, соснового шума довольно распространен у обоих поэтов:
Люблю леса я северных окраин,
Люблю моря и горы, и тайгу. (...)Лети, моя любовь, с поклоном к лесу,
Ты соснам вековым снеси привет... (...)На север я хочу! На север милый!
Туда, туда, в дремучий хвойный бор...(И. Северянин. «В северном лесу»; II, 159)
Сибирские лишайники и мхи(...)
Байкал нахмурился (...)
Когда осиротелый пойдешь
Искать потерянную душу
Зайди за мной —
В горах в лесу сосновом
Домик мой.(Каменский В. «Каторжная»; 76)
Пусть звенит соснострой
Значит, воздух лучисто-хрустален.
А под снежной пречистой корой
Слышен сон уплывающих спален.(Каменский В. «Зимний соснострой»; 76)
Каменский — «песнебоец», северянин, выросший среди прикамских сосен, или путешественник на берегах Байкала: «Я северостройный Поэт» (Каменский В. «В Дельфине»). Северянин словно посягает на излюбленные поэтические просторы Каменского:
Куда хочу — туда лечу!
Лечу — как над Байкалом буря,
Лечу, с орлами каламбуря,
Их ударяя по плечу...
(I, 309)
Каменский принимает поэтический вызов Северянина и отвечает ему в стихотворении «Моя карьера»:
В горах рожденный на Урале
Рожден я яростным орлом
Не знаю я иной морали
Как только — Вольно Напролом!...(77; 34)
Инициатором диалога был Северянин. Было бы заблуждением считать, что развернутое стихотворение Каменского — ответ на четырехстрофный катрен Северянина. Отвечая Северянину на вызов в первой части стихотворения «Моя карьера», Каменский продолжает диалог, вступая в полемику с программными стихотворениями Северянина «Пролог» и «Эпилог». У Северянина в «Эпилоге»:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!..(I, 179)
В «Прологе» Северянин восклицает о своем стихе:
Что ни верста — все шире, шире
Его надменная струя.
И, что за дали! Что за шири!
Что за цветущие края!..
Влекусь рекой, цвету сиренью,
Пылаю солнцем, льюсь луной,
Мечусь костром, беззвучу тенью
И всею бабочкой цветной.(I, 162)
В «Эпилоге»:
От Баязэта к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремящий, на престол! (...)
И вновь в простор — стезя моя.
Каменский стремится не уступить в этом Северянину и три строфы посвящает «повсеместности» своего лирического героя-поэта:
В экспрессе я иль в пароходе —
Я неизменно в путешествии.То Волга — Кама — горный Терек
Эльбрус — Казбек — Кавказа цепь
То черноморский виден берег
То вдруг Таврическая степь.И все вперед и все — без края
Душа смятения полна
И жизнь влечет — в мечтах сгорая
Для песен — женщин и вина.(77; 35)
Так же как и Северянин в «Эпилоге», Каменский провозглашает свою избранность:
Северянин:
Я выполнил свою задачу
Литературу покорив...
Каменский:
— Я одинок в своей задаче! —
Презренно я провозгласил...
Я от деревни до курорта
Провозглашаю футуризм.
Подобное утверждение «повсеместности» поэтов — одно из следствий их игрового эгоцентризма, так необходимого для эпатажа. Поэтому неудивительно, что Каменский вслед за Северяниным называет себя «солнцегением» и «композитором стихии». «Композитор стихии» Каменского — аллюзия на северянинское стихотворение «Я — композитор», которое поэт завершает следующими двумя стихами:
Я — композитор: в моих стихах —
Чаруйные ритмы.
Вообще же, необходимо отметить, что образные мотивы музыки, ее сочинительства были присущи и символистской и постсимволистской поэзии, поскольку и эгофутуризм, и кубофутуризм вслед за символизмом провозглашали музыкальность поэзии. Музыкальна, конечно, и поэзия Блока, и лирика Маяковского, в данном случае, для нас важен факт поэтического диалога Каменского с Северяниным, тем более что слово «композитор» — ключевое в интертекстуальной параллели Каменский — Северянин.
Почти в каждой строфе стихотворения Каменский заявляет о своем «Я». Любопытно, что поэт, по сути, слагая себе и своей поэзии гимн, играет с читателем:
Но от тщеславия далекий
Я ближе к дружбе и стихам.
Далее же он, «от тщеславия далекий», заявляет:
Я без короны коронованный
И поэтический король.
Учитывая, что стихотворение датировано 1918 годом (книга «Звучаль Веснеянки»), очевидно, что Каменский коронует себя в пику Северянину, настоящему коронованному поэту.
Каменский оспаривает титул у Северянина:
Ведь все равно я первенствую
В Российской литературе.
Северянин:
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!Каменский:
Всегда настроенный для песен
Всегда для всех я верный друг.
Я весь безоблачно небесен,
Я горизонтный мирокруг.Итак, на примере стихотворения Василия Каменского «Моя карьера», мы можем сделать вполне определенный вывод об особенностях диалога Каменский — Северянин. Диалог осуществляется посредством таких интертекстуальных механизмов, как аллюзии, реминисценции, а также стилизации, имитирующие стиль Северянина, посредством использования аналогичных стилистических фигур (анафора, стилистический параллелизм) и однотипных синтаксических фигур в рисунке стиха.
Диалоги Каменский — Северянин осуществляются не только с помощью интертекстуальных связей, но и путем прямых, открытых обращений и посвящений. Так, стихотворение Каменского «Карусель» предварено напутственно-иронической ссылкой, в которой обыгрывается опьяненность поэзией:
Игорю Северянину — твоему песнепьянствух
Карусель — улица — кружаль — блестинки
Блестель — улица — сажаль — конинки
Цветель — улица — бежаль — летинки
Вертель — улица — смежаль — свистинки
Весель — улица — ножаль — пушинки.(77; 42)
Все стихотворение читается и обычно — по горизонтали, и непривычно — по вертикали. Сверху — вниз и снизу — вверх. Во втором вертикальном ряду неизменным остается слово «улица». Первый ряд цветенье весны и круженье, третий и четвертый ряды — бег и круженье, полет, свист, извозчик («конинки»). Пластически и метафорически Каменский имитирует состояние веселой и весенней опьяненности молодостью, жизнью, счастьем бытия, поэзией... Одновременно дана и пародийная рефлексия внешнего сюжета — «улица, улица — ты, брат, пьяна!» (в конце XIX века этой популярной песней заканчивалась обычно по традиции студенческая пирушка).
За исключением двух слов (карусель и улица) стихотворение состоит из сплошных неологизмов — номинативных существительных и глаголов в форме прошедшего времени, причем лексические новообразования Каменского не связаны с поэзией Северянина, они не типичны для нее ни по форме, ни по семантике. Это неологизмы самого Каменского. Каменский предлагает Северянину испить чашу своих рифмованных неологизмов.
Василий Каменский и в жизни, и в поэзии был актером. Он сотрудничал с В. Мейерхольдом, участвовал в его спектаклях, был дружен с Н. Евреиновым. Театр был для него жизнью настолько же, насколько и прикамские сосновые леса. В «Звучали Веснеянки» Каменского есть стихотворение «Во Имя океанское Н.Н. Евреинова». Это стихотворение, как ни одно другое у Каменского, отражает маскарадный дух эпохи Серебряного века.
Жизнь творилась по законам сцены («Жизнь — волшебная Игра»), театральная условность в жизни превращалась в маску. Маски — роли были не только у поэтов и писателей, но и у режиссеров. Так в стихотворении Каменский называет Н. Евреинова арлекином, а себя песнебойцем. Эти маски, по мнению Каменского, королевские:
Ты арлекин и умрешь арлекином
А я песнебойцем умру — тролль — ля — ля
Маски свои мы не скинем Два хха — ха — короля — тралль — ля — ля.(77; 45)
Играть по-настоящему — значит умирать на сцене со «щитами из картона», умирать взаправду. Призыв поэта — «одеваться в цветистые ткани» и бежать на площадь — «разгадывать смысл каруселей». Для Каменского площадь, маскарад, театр, карусель — один семантический ряд, который можно назвать «карнавальным». В этот карнавальный мир легко вписывается и друг — комедиант Игорь Северянин. Метафора «карусели» — многоуровневая. Это и «карусель» жизни, и карусель карнавального творчества, и просто кружения и круговерти бытия. Карусель — площадной аттракцион, вокруг которого кипит ярмарочная жизнь, дается представление в балаганчике (скрытая отсылка к Блоку). Каменский уловил театральность, балаганную, площадную черту северянинской поэзии.
Как и Северянин, Каменский наслаждается словом, играет с ним, его поэзия так же полна новоизобретенных слов.
В первой книге его стихов «Танго с коровами» (1914) современная лексика Каменским представлена в самом широком диапазоне. Словарь у обоих поэтов был родственный. Танго, танговое манто, пилот, авиатор, аэроплан, аэродром, авто, мотор, кофе, сигара, кафе, цирк, варьете, электрические фонари, телеграфный столб, шоссэ, шоффер, асфальт, трамвай. Подобная лексика в совокупности с новой поэтикой гарантировала успех поэзии у самых обыкновенных обывателей. Словотворчество помогало в разработке неожиданных ритмов и рифм, в создании новых форм. К тому же современные стихи не могли не содержать современной, новой лексики. Судя по стихотворениям Каменского и Северянина, необычайно модным было прилагательное «эластичный»:
Эластичным пропеллером
ввинтил облака...
Кинув там за визит...(Каменский В. «Вызов». 1914; 77)
И у Северянина:
Элегантная коляска, в электрическом биеньи,
Эластично шелестела по шоссейному песку...(«Июльский полдень». 1913; I, 100)
Но и современной, модной лексики поэтам было мало, так как и эгофутуризм, и кубофутуризм провозгласили «словоновшество», то есть изобретение новых слов.
Так же как и Северянин, Каменский создал много неологизмов, И так же, как и у Северянина, все неологизмы Каменского построены на основе русских словообразовательных моделей. Во-первых, путем сложения слов и основ слов: зрямотание, златокудрость, серебропарчевый, гибкостройность, сосноскрипы, аэротишь, аеромудрость, сердцезарное, утроветер, футур-эстет, солецегений, утроутес, солнцепуть. Во-вторых, с суффиксом -к: лесниянка, песниянка. В третьих, у Каменского так же, как у Северянина, костры огнятся (кострят экстазы — Северянин), море морится. Как и Северянин, Каменский может словосочетание или фразу заменить одним емким словом: звучаль веснеянки, тополецвель, централочка.
Так же как и у Северянина интересны окказиональные словообразовательные гнезда Каменского, из которых может состоять целое стихотворение:
Лечу над озером
Летайность совершаю
Летивый дух
Летит со мной.
Летвистость в мыслях
Летимость отражаю —
Леткий взор глубок
Лет верен и устойчив...(«Лечу». 1918; 77, 32)
Несомненно, Северянин и Каменский — не единственные поэты-футуристы, работавшие со словом, преобразовывавшие его, но словообразовательные опыты этих поэтов наиболее близки и схожи. Василий Каменский был предшественником эстрадной поэзии в России, еще до Северянина и Маяковского он читал свои стихи с эстрады. Его творчество, так же как и творчество Северянина, представляет собой художественный синтез поэзии, музыки, театра, кинематографа и живописи.
Итак, поэтические системы Северянина и Каменского соприкасаются очень близко, имеют много общего, несмотря на то, что относятся к разным ветвям футуризма. Поэзия Каменского богата интертекстуальными параллелями с Северяниным. Северянин писал Каменскому: «Во многом расходясь с тобою, / но ничего не осудя…».
Расхождения в поэтике не были столь принципиальными, скорее, различны были мировоззрения. Для Каменского, в отличие от Северянина, была важна философия природы с поэтизацией стихийного начала жизни. Северянин признается в любви к своему «взрослому дитя»:
Да, я люблю тебя, мой Вася,
Мой друг, мой истинный собрат,
Когда толпу об-ананася,
Идешь с распятия эстрад!(«Василию Каменскому»; II, 572)
Спор о праве на титул, на корону Короля поэтов так и не был разрешен для Василия Каменского, однако в истории русской поэзии поэтические диалоги заново открывают ранее скрытые смыслы.
Примечания
1. Так Василий Каменский называл соратников по перу в стихотворении «Василий Каменский — Живой Памятник» // Каменский В. Из литературного наследия. — М., 1990. — С. 22.
2. Поэт — мудрец и авиатор.
3. Выделено нами.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |