Глава III. Игорь Северянин и футуризм
Современные литературоведы по-разному характеризуют ситуацию, сложившуюся в литературоведении после 1910 года, однако главные события 1910 года стали определяющими символами времени и эпохи. 1910 — год смерти Л.Н. Толстого, М.А. Врубеля, В.Ф. Комиссаржевской. Но это и дата гибели агонизировавшего с 1909 года символизма. Гибель символизма была лишь физической, формальной, имманентной, после нее осталось трансцендентное, то, что историки-литературоведы называют традицией, эволюцией, а философы — духом, ощущением эпохи. Многим поэтам, писателям, художникам десятых годов присущ экзистенциальный страх, тоска, неврастения, эсхатологическое настроение, демонизм.
Начало десятых годов русской литературы и культуры в целом было грозовым. В литературу вошел дух всеразрушения, стихия «разрушающего созидания», ломки, отрицания, дух волевой. Не зря Б. Лившиц определяет современную ему литературную ситуацию «потоком разноустремленных воль» (85; 350). Все группы, течения образовывались ураганно, стихийно.
Можно ли связать «заумь» А. Крученых и «прекрасную ясность» М. Кузмина? Как согласовать насыщенный лирический и драматический психологизм А. Ахматовой и мифопоэтический подход к истории В. Хлебникова, устранявшего лирического субъекта из внутритекстового мира? Эти поэты принадлежат к заведомо противоположным группировкам. И, тем не менее, как пишет И.П. Смирнов: «эстетическая действительность начала 1910-х годов обладала скрытым структурным каркасом. Недаром такими нестабильными по составу были внешне не сходные литературные товарищества, постоянно обменивавшиеся участниками» (358; 103). Действительно, поэты свободно переходили из одной группы в другую. И поэтому не случайно литературоведы пытаются выявить единый стержень этих групп.
Метафизическое ощущение эпохи в десятые годы было декадентским, разрушительным. Искусство, с одной стороны, тяготело к синтезу (символизму), с другой — к аналитизму. Начиная с 1910 года аналитическая (разрушительная) тенденция в искусстве стала доминировать.
В 1909 году в Росси появилось слово «футуризм». Журнал «Вестник литературы» сообщал: «Футуризм — это слово новое в литературе, как были новы слова романтизм, символизм и другие измы, — пущено в обращении пока только в Италии и Франции группой литературных новаторов во главе с молодым поэтом Маринетти, редактором миланского журнала "Poesia"» (106; 120). Теоретик футуризма Филиппо Томмазо Маринетти опубликовал свой знаменитый манифест 20 февраля 1909 года в субботнем выпуске парижской газеты «Фигаро».
«Академия эго-поэзии», «Кубофутуризм», «Центрифуга» и «Мезонин поэзии», оспаривали право остальных называть себя футуристами.
В манифесте «Пощечина общественному вкусу» (декабрь 1912) футуристы впервые заявили: «Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности». Этот максималистский тезис футуристов, направленный против Пушкина и классиков XIX века, буквально взорвал литературную общественность и вызвал шквал обвинений в варварстве, безумии и бездарности молодых авторов сборника, которых в печати стали называть «футуристами». Выдвинув в этом манифесте новую эстетическую программу и новые принципы поэтики, футуристы, отвергавшие традиции русской классической литературы и искусства, развивали и закрепляли ее в других своих манифестах, воззваниях и публичных выступлениях.
Тогда же, в феврале 1913 г., была напечатана еще одна, вторая, листовка под прежним названием — «Пощечина общественному вкусу», по сути, — новый коллективный манифест, в котором Хлебников провозглашался его соратниками «великим поэтом современности», несущим «с собой Возрождение Русской литературы». Пожар футуризма охватил и захватил литературную молодежь.
Имя Игоря Северянина широкой читающей публике было еще неизвестно. Поэт готовил к изданию сборник «Ручьи в лилиях», хотел заявить о себе, кроме стихов, чем-то, что бы «зацепило» читателя. И Северянин придумывает слово «эгофутурист», что означает — «Я — в будущем». В январе 1912 года под флагом эгофутуризма вокруг Северянина объединились Константин Олимпов (сын К.М. Фофанова), Георгий Иванов (вскоре оставивший группировку), Грааль-Арельский, которые подписали «Скрижали Академии эгопоэзии».
Сомнения в принадлежности поэзии Северянина к футуризму были заявлены еще в критике десятых годов XX века. Исследователи творчества Северянина единодушны в том, что Северянина захватил не футуризм и не пресловутое Эго. Все объяснялось проще. Поэтическое имя можно было приобрести, причислив себя к некоему сверхновому, что появилось в десятые годы в поэзии и мировосприятии. Таким явлением стал итальянский футуризм. Русский футуризм имел мало общего с итальянским, но он влил свежую, новую струю в поэтическую жизнь России начала XX века.
Эгофутуриста Северянина не привлекали манифесты Маринетти, расчлененность форм, разложение на составляющие. Аналитизм кубофутуристов, как в живописи, так и в поэзии, также был далек от взглядов и интересов поэта. Если проводить аналогии между Северяниным и живописью, то уместнее будет сравнить его поэзию с импрессионизмом в живописи, чем с кубизмом. Но эгофутуризм Северянина все же имеет точки соприкосновения с кубофутуризмом: Северянин, как и кубофутуристы, воспринял бунтующий революционный пафос эпохи. Поэт, как и кубофутуристы, занимался расширением русского лексикона, искал новые формы и образы. Однако критики и современники Северянина, и в первую очередь, К. Чуковский и Вл. Ходасевич изначально выразили свои сомнения в принадлежности И. Северянина футуризму.
Вл. Ходасевич замечал: «То, что с первого взгляда наиболее выразительно в стихах Северянина и за что пришлось ему вынести всего больше нападок и насмешек, то в действительности меньше всего дает право говорить о каком бы то ни было футуризме: я имею в виду язык его поэзии. Такие слова как «офиалчить», «окалошить», суть самые обыкновенные глагольные формы, образованные от существительных, прилагательных и других частей речи. Слов, образованных точно также, сколько угодно встречаем в языке повседневном. Еще Жуковский в «Войне мышей и лягушек» сказал: «Край наш родимый надолго был обезмышен». Слово «ручьится» заимствовал Северянин у Державина. Совершенно футуристический глагол «перекочкать» встречаем в послании Языкова к Гоголю: «Я перекочкал трудный путь» (127; 321).
Скептически относился к футуристичности Северянина и К. Чуковский. В работе «Футуристы» он восклицает: «Но где же здесь ради Бога, футуризм?» (132; 244). Горький признавал Северянина отдельно от футуризма.
Несмотря на то, что приход в поэзию Северянина не был громким, скандальным, ураганным, как кубофутуристов, его заметили. В одних отзывах Северянина хвалили за новизну, в других указывали на генеалогическое родство с романтизмом, символизмом и западным декадентством, в-третьих — ругали за банальность, но, как правило, в критике было две позиции: либо «самобытный и красочный лирик», либо «даровитый кувыркатель» (Амфитеатров А.).
Триумф Северянина пытались умалить его же товарищи по поэтической группировке. Константин Олимпов публично заявлял, что слово «поэза» создано им и впервые начертано 19 мая 1911 года на траурной ленте его отцу: «Великому Психологу Лирической Поэзы». Олимпов не без основания считал себя автором основных доктрин «Скрижалей» и самого знака «ego». Но для Северянина это уже не имело значения. Слава вскоре отвлекла поэта от его Академии. «Я себя утвердил, — писал он 23 октября 1912 года. — Смелые, сильные! От вас зависит стать эгофутуристами!».
Эгофутуристы выдвигали такие постулаты как: «выявление индивидуальности и отделение ее от коллектива, непрестанный трагический прогресс, непрестанное устремление к достижению возможностей Будущего в Настоящем». Очевиден последовательный вызов «божественным субстанциям» наследников символизма и выдвижение на первый план человека.
Невозможно оспорить тот факт, что Игорь Северянин повлиял на развитие эгофутуризма. Ведь именно Северянин провозгласил «поиски нового без отвергания старого» и именно с него началось новаторство в области синтаксиса и лексики эгофутуристов.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |