Ольга Гзовская. Пути и перепутья
Мне важно было хотя бы для предстоящих двух спектаклей найти общий язык с исполнителями таллинского театра, и во чтобы то ни стало добиться единого звучания текста в спектаклях. Параллельно я занималась пластическими упражнениями, особенно с молодежью: пластическая выразительность крайне важна в «Саломее», хотя не менее она важна во всяком спектакле, в том числе и в «Хозяйке гостиницы» — ведь там действие происходит в XVIII веке, а это требует овладения костюмом той эпохи! Между тем не всегда актеры (я не говорю уж о массовке!) могут правильно двигаться в костюмах. Каждой эпохе свойственны особенные движения, особая пластическая выразительность, на которую обычно, к сожалению, мало обращают внимания. И в костюмных спектаклях получается какой-то движенческо-пластический «воляпюк», «смесь французского с нижегородским». Все идет будто пластически правильно, и вдруг какое-то движение нарушает творческое восприятие зрителем спектакля и разрушает ранее создавшееся художественное впечатление. Так рушится построенное здание роли и всего сценического зрелища. Занимались мы также и дикцией.
Приблизительно через две с половиной недели мы были готовы. Сперва состоялась премьера «Саломеи», а потом через несколько дней и «Хозяйки гостиницы». Оба спектакля прошли неплохо. Я позволю себе привести несколько выдержек из отзывов тогдашних газет об этих спектаклях.
«Vaba Маа» (1920. № 288) в статье «Гзовская в роли "Саломеи"» писала:
«После того как занавес опустился, случилось что-то неожиданное. Зрители поднялись с мест и застыли в мертвой тишине. Полученное впечатление было столь потрясающе сильным и необыкновенным, что, видимо, зрители считали обычные способы похвалы слишком слабыми и незначительными. Царившая в зале тишина была более убедительным показателем впечатления, чем самая громкая буря аплодисментов... В короткой статье невозможно передать все те чувства, которые сумела передать в "Саломее" О. Уайльда Гзовская...»
В заключение мне хочется привести еще два отзыва. Они, правда, написаны значительно позднее, в 1929 году, при моих повторных гастролях в Прибалтике, в Риге. Так, в «Театре и жизни» критик пишет: «Русскому зрителю, как и читателю, "Хозяйка гостиницы" давно знакома. Впервые она была переведена для неповторимого (и единственного) ежемесячного журнала "Артист" почти сорок лет тому назад. Театральному зрителю пьеса памятна по постановке Ф. Ф. Комиссаржевского. Через пятьдесят лет напишут то же самое: "Пьеса давно знакома, ее когда-то играла..." И назовут имя: "О. В. Гзовская"».
Интересен был и другой отзыв. Дело в том, что одно время в театральных кругах Москвы ожесточенно спорили, к какой школе — «представления» или «переживания» — меня отнести. Этот спор, как я уже писала, отразился на мне в момент участия в спектакле «Братья Карамазовы». Вот как решил для себя этот вопрос критик: «Гзовская... явилась причиной долгих и страстных пикировок русской театральной "Белой" и "Алой розы"... И никто из врагов и друзей, порицателей или апологетов не рассмотрел только самого главного — саму Гзовскую, которая была и оставалась сама собой и в Катерине Ивановне ("Братья Карамазовы"), и в "Клеопатре", и в "Хозяйке гостиницы"... проявляя всякий раз ту "изюминку" поэтической душевности, которой недоставало ни "голым" техникам, ни неистовым "нутрянникам", но отпускалась лишь артистам "милостью божьей"» (Сегодня. 1921. № 27).
Многое в моих выступлениях в 1920—1921 годах в Эстонии и Латвии заслуживает, без сомнения, и критики, но такова уж природа актера — ему хочется вызывать в памяти приятные воспоминания и подавлять неприятные.
Мы пробыли в Эстонии до двадцатых чисел января 1921 года и получили приглашение на гастроли я Ригу. По дороге в поезде мы встретились с Игорем Северяниным, ехавшим на свои поэзоконцерты. За прошедшие несколько лет с тех пор, как я видела его в последний раз на одном из выступлений в Политехническом музее, он не изменился. Разве только молодая женщина, как выяснилось — его жена, сопровождавшая его, казалась чем-то непривычным: привычнее было видеть Игоря Северянина в окружении многочисленного эскорта девушек и женщин. Очевидно, что-то произошло в жизни поэта, окружавший его обычно женский «штаб» свелся к единице.
На следующий дань в Риге нас буквально вытащили из вагона и поселили в квартире из трех комнат, с видом на Западную Двину, но и с крепкой стужей, которая нагонялась сюда свирепым ветром, дувшим с реки и со стороны моря.
Мы очень скоро сговорились об условиях наших двух спектаклей. Цены на билеты были высокие. Тем не менее, почти все билеты на оба спектакля продали в первый же день.
Ввиду большого интереса публики к нашим выступлениям нам предложили выступить еще два раза. Цены на билеты были подняты еще больше! Почти в пять раз по сравнению с ценами на премьеры оперного театра.
После первых двух спектаклей объявили продажу билетов на последние два выступления. Несмотря на то что на дверях помещения, где происходила продажа билетов, кто-то дважды начертал мелом: «Обираловка», — и на эти выступления билеты быстро разошлись.
Мы действительно, что называется, «обобрали» рижскую публику. Игорю Северянину запретили его поэзо-концерты: довольно, мол, гастролеров, а то вывезут все деньги из Латвии! Тогда рассерженный поэт написал и поместил в газете «Сегодня» сонет:
Я заедаю мой гриот сосиской
И, извинясь, продолжу разговор.
Правительство республики Латвийской
Не переносит слово «гастролер».
И заканчивал так:
Издав приказ, правительство забыло,
Что есть еще народ и молодежь,
И эти-то власть разорвут на части,
Коль против них ты, глупая, пойдешь!
Несмотря на гневные стихи, разрешения на поэзо-концерты Игорь Северянин так и не получил и уехал в «свою» эстонскую деревню, на «реку форелевую в северной губернии».
В конце гастролей к нам явилась делегация от труппы русских драматических актеров с просьбой выступить еще раз, а сбор от этого выступления передать в пользу их, русских актеров. Мы согласились. Билеты расхватали в короткий срок: на этот раз сами актеры способствовали их распространению. Прошел и этот, последний, спектакль.
Комментарии
Печатается по: Гзовская О. В. Пути и перепутья. Портреты. Статьи и воспоминания о Гзовской. М., 1976.
Гзовская Ольга Владимировна (1889—1962) — актриса, имя которой было известно всем любителям театра и кинематографа в начале XX в. Вершиной творческой жизни Ольги Гзовской была работа в Художественном театре под руководством К. Станиславского. А. Блок пригласил ее на одну из главных ролей в своей пьесе «Роза и крест». Беспокоясь, хорошо ли сыграет О. Гзовская Изору, Блок писал своей матери в 1916 г.: «Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она очень любит Игоря Северянина и боится делать себя смуглой, чтоб сохранить дрожание собственных ресниц»(Блок А. А. Собр. соч. Т. 8. С. 460). В 1920 г. Ольга Гзовская эмигрировала и выступала с чтением стихов Игоря Северянина, встречалась с ним в Берлине.
Игорь Северянин называл актрису «лазурной художницей». В посвященных ей стихах он воспел ее крылатый голос и небесную душу. Из «Сонета Ольге Гзовской» (1921):
Ее раздольный голос так стихиен,
Крылат, правдив и солнечно-звенящ.
Он убедителен, он настоящ,
Насыщен Русью весь, — он ороссиен.
Стихи «У Гзовской» и «От Гзовской чуть не к Кантемиру» Игорь Северянин хотел поместить в сборник «Классические розы». Но в окончательный текст сборника они не вошли.
«Саломея» — пьеса О. Уайльда.
«Хозяйка гостиницы» — пьеса итальянского драматурга Карло Гольдони. Комиссаржевский Федор Федорович (1882-1954) — актер, режиссер, театральный педагог.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |