1.5.3. Эстетическое назначение окказиональных и потенциальных слов

Одна из наиболее узнаваемых черт идиостиля И. Северянина — использование новообразований. Неоднократно отмечалось, что не все периоды творчества в этом отношении равноценны, поэт «пользуется необычайно широким арсеналом словообразовательных возможностей создания окказионализмов — в особенности в начале своего пути» [Виноградова 1995: 157] — с 1911 по 1918 гг. Всего поэтом создано несколько сотен окказиональных слов разных частей речи, и, пожалуй, только В.В. Маяковский и В. Хлебников могут быть поставлены в один ряд с И. Северянином в области словотворчества. Большинство созданных им слов так и остались контекстными, в узус вошли лишь единицы, хотя поэт использовал преимущественно продуктивные словообразовательные модели, создавая свой поэтический язык не как «заумь», а как облагороженную, более благозвучную альтернативу современному ему языку, необходимую для выражения эстетических значений. Практически все новообразования Северянина следует признать потенциализмами, поскольку они органично входят в словообразовательные парадигмы: безводье, безгрезье, бездумье, безлучье, безнадежье, бескрылье; фиоль, сонь, нудь, заурядь, застарь, бездарь; ветропросвист, волособлонды, чернобровье, плутоглазка; гениалец, пустолаец; бутончатый, звончатый; беспоклонно, бессловесно; снежеть, ветреть, хрусталнть, водопадить; обнебесить, офлерить; провеерить, протрелить; грозово, морево, росно, тундрово; грезовый, клюквовый, мимозовый, эльфовый; грязно-неуклюжий, пушисто-снежный, серебро-пегий, студено-ясный, ало-желчный.

Поэтические новообразования эстетически значимы в силу своей уникальности, их внутренняя форма и семантика требуют от читателя самостоятельного осмысления. Авторские слова И. Северянина исследованы в работах В.Н. Виноградовой [Виноградова 1995], Л.В. Маляновой [Малянова 1998], Т.Н. Коршуновой [Коршунова 1999], В.В. Никульцевой [Никульцева 2004], однако следует отметить, что предметом рассмотрения в первую очередь являлись деривационные особенности, структура и семантика.

Словотворчество, создание окказиональных и потенциальных слов, в поэзии И. Северянина не является самоцелью, новообразования выполняют ряд функций [Коршунова 1999]:

— номинативную — средство именования реалий поэтического мира, а также альтернативного наименования явлений;

— деривационную — средство элиминации лексических и словообразовательных лакун;

— компрессивную — средство экономии языковых средств при передаче содержания;

— коннотативную — средство вербализации эмоциональных или оценочных сем, отсутствующих в значении узуального аналога;

— акцентную — средство выделения наиболее значимых для поэта мыслей, необычность плана выражения призвана обеспечить внимание читателя;

— инструментальную — средство продолжения аллитерационного или ассонансного звукоряда;

— верификационную — средство обеспечения точности ритма или рифмы;

— эстетическую — средство создания образа, носитель эстетического значения;

— текстообразующую — средство обеспечения связности и цельности текста в результате словообразовательного, лексического и семантического функционирования.

Для определения эстетического значения окказионального слова необходим разносторонний анализ, включающий деривационный, семантический, парадигматический, контекстный и в ряде случаев фонетический аспекты. Предлагаемые далее интерпретации представляют собой вариант такого анализа.

В моей душе восходит солнце,
Гоня невзгодную зиму.
В экстазе идолопоклонца
Молюсь таланту своему.

В его лучах легко и просто
Вступаю в жизнь, как в листный сад.
Я улыбаюсь, как подросток,
Приемлю все, всему я рад.

Ах, для меня, для беззаконца,
Один действителен закон:
В моей душе восходит солнце,
И я лучиться обречен!

(«Поэза о солнце, в душе восходящем», 1912)

В текст стихотворения включены несколько новообразований. Невзгодный образовано от существительного невзгода с помощью суффикса -н- по продуктивной для имен прилагательных модели. Узуальным синонимом к невзгодный можно считать горестный, поскольку производящие слова синонимичны: значения слов невзгода и горесть определяются как «несчастье, беда, тяжелые обстоятельства, печальные события» — и использована одна словообразовательная модель (ср. горестный — «1. Проникнутый горем, печальный, скорбный. 2. Вызывающий чувство горечи, сожаления»).

Синонимом является также печальный — «вызывающий, навевающий печаль, грусть, уныние». Следовательно, значение слова невзгодный можно определить как «полный несчастий, вызывающий тяжелые переживания». Таким образом, номинативная функция новообразования реализуется здесь именно в альтернативном, авторском именовании явления. Можно также предположить, что оттенок архаичности слов горесть, горестный не соответствует эмоциональной доминанте текста. Значима здесь и инструментальная функция: в строке сочетаются только звонкие согласные, что создает значение активного действия, и введение окказионального эпитета вместо версификационно эквивалентного печальный разрушила бы созданный поэтом звуковой образ.

Прилагательное листный образовано по той же модели, что и невзгодный, от слова лист. В языке существуют другие прилагательные, образованные от этого корня: лиственный, листовой, — однако их значения не позволяют поэту выразить значение «полный листьев», т.е. сад полон новой жизни. Необходимо учесть также структуру деривационной парадигмы — наличие в языке слова безлистный со значением «не имеющий или лишенный листьев, листвы». Таким образом, листный — потенциальное слово, заполняющее очевидную антонимическую лакуну в языке, так как к слову, называющему отсутствие чего-либо, должна быть пара, называющая наличие. Немаловажной является здесь и компрессивная функция: из-за отсутствия узуального синонима значение слова листный должно было быть передано описательно.

Эстетическая функция обоих рассмотренных прилагательных состоит в создании образа времени, в характеристике двух значимых для поэта временных промежутков: невзгодная зима, символизирующая отрицательные стороны жизни, не связанной с творчеством, и листный сад, олицетворяющий весну — один из наиболее значимых образов в ранней поэзии И. Северянина — и поэтическую славу автора.

Примечательно слово беззаконец, встречающееся также в стихотворении «Эпилог» (1912): В беззаконие веротерпимость хороша.

Производящей основой является слово закон, а словообразовательные аффиксы придают ему следующее значение: без- — отсутствие названного предмета или качества (безумный, бездомный), -ец- — название лица по роду его занятий или присущим ему качествам (беглец, ловец), поэтому значение окказионализма можно сформулировать как «человек, не признающий и нарушающий законы». В языке под это определение подходит слово преступник, однако различие семантики очевидно: преступник — «тот, кто совершил что-либо предосудительное, недопустимое, вредное», нарушитель юридических или моральных законов, а в данном контексте значимо отрицание законов творчества.

Слово идолопоклонец замещает узуальное идолопоклонник. Значение слов идентично — «тот, кто поклоняется идолам», и основной причиной замены являются акцентная и коннотативная функции. В семантике слова идолопоклонник присутствует оттенок неодобрительности, отсутствующий в новообразовании, а необычность формы определяет внимание читателя ко всему предложению, содержащему автохарактеристику поэта: В экстазе идолопоклонца молюсь таланту своему. Отметим также, что идолопоклонец имеет авторский синоним аполлонец — «тот, кто поклоняется Аполлону». В древнегреческой мифологии Аполлон — покровитель искусства и красоты, следовательно, аполлонец — приверженец прекрасного, человек, сделавший своей религией искусство и талант. Аполлон также является богом солнца, поэтому ассоциативно слово аполлонец, как и идолопоклонец и беззаконец, связано с образом солнца:

Мне улыбалась Красота,
Как фавориту-аполлонцу,
И я решил подняться к Солнцу,
Чтоб целовать его уста!

(«Героиза», 1911)

В идиостиле И. Северянина солнце — один из центральных образов-символов, именно оно является ключевым в раскрытии эстетического значения этих окказионализмов:

Таким образом, эстетическая функция всех трех слов одинакова — они характеризуют лирического героя как свободную творческую личность, и ведущими в их употреблении следует признать эстетическую и текстообразующую (на уровне широкого контекста) функции.

Создание новой лексической единицы для И. Северянина является актом творения, его новообразования семантически насыщены и активно взаимодействуют с контекстным окружением, демонстрируют словообразовательно-выразительные возможности русского языка, передают новые семантические, стилистические, эмоционально экспрессивные оттенки. В эстетической коммуникации они выполняют роль опорных слов, активизирующих творческую фантазию читателя.

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.