2.4.2.4. Микрополя наименований цветущих деревьев

В данное поле входят микрополя «яблоня», «черемуха», «слива», «вишня», «абрикос», «кизил», «миндаль», «гранат», «магнолия» и микрополя цитрусовых («апельсин», «мандарин», «лимон», «померанец»). Строение микрополей и их семантика обнаруживают ряд сходных черт, что позволяет объединить их в одно поле.

Общим для данных фитонимов является символическое значение «обозначение весны и расцвета»: в кустах белоснежных черемух принцесса веселая Мая уснула; Яблоновые рощи на отлогих зеленых и приветливых склонах говорят о весеннем белорозовом нежном и мятежном цветенъи; воображаю, как вишнево и персиково здесь весной; гостей приветствует весна, цветут струистые гранаты; кончалась страстная Страстная — вся в персиках и в кизиле. Это значение имеет положительную экспрессию и эмоциональную коннотацию «радость»: принцесса веселая Мая, мне родная весна, приветствует, радость жизни и ее упоенье. Дополнительным экспрессивным средством является паронимическая аттракция абрис абрикосовой весны. Абрис — «контурный рисунок, набросок; описание в общих чертах без деталей, подробностей», т.е. весна в восприятии поэта — прежде всего цветение деревьев.

Цветки рассматриваемых растений окрашены в светлые цвета: белый, розовый, светло-желтый. В ряде случаев цвет обозначен номинативно: розово-белых яблонь; белая вешняя яблоня; лазоревые сливы; под пряным солнцем Кишинева, сверкающего белизной. В двух случаях цвет входит в синестэтические образы: желто-звездчатый кизиль (цвет и форма цветков); цвет абрикосов белочарый (цвет и эмоциональное восприятие цветка поэтом). Цветение черемухи и яблони И. Северянин описывает тропами уподобления, входящими в парадигму «цветок → снег» (актуализируются семы 'белый' и 'легкий'): кружились при ветрах и грома снега черемух; снег черемуховых порош; белоснежных черемух; метелит черемуха; весенней яблони в нетающем снегу; порошею бело-яблоновой; снегом розовым покрыт песок; в яблочном цвету — снегу весны. Образы этой парадигмы могут входить как составная часть в более сложные: метелит черемуха нынче с утра пахучею стужею в терем («цветок → снег → запах»); снег яблонь — точно мотыльки, а мотыльки — как яблонь снег («цветок → снег → бабочка» и обратная ей «бабочка → растение → снег»); жизнь моя! Ты вся еще пред мной! Черемух снег пророчит мне снежинки («цветок → снег → старость»).

Особенности цветения деревьев определяют формирование ассоциативного поля «запах» с положительной экспрессией: благоуханные лепестки; холодная черемуха так тепло благоухает; душиста, хороша белых яблонь пороша; благоуханные лепестки; слива душисто-сизо-синевата цветет; в миндалями насыщенных сумерках; упояете, как сливы. В это поле входят образы парадигм «запах → ветер»: выминдаленные лелеют абрикосовые ветерки; и «запах → струя»: цветут струистые гранаты (актуальная сема 'движение').

Ассоциативное поле «звук» является особенностью мировидения поэта: прекрасное вызывает в его воображении звуковые образы, которые эксплицируются при помощи глаголов звучания и названий источников (производителей) звука: будут петь соловьи о черемухе, и черемуха — о соловьях; в черемухе, цветущей над рекой, живет скворец; среди кустов черемух и сиреней вновь соловьи разливно запоют; весенний щебет птиц; Есть имена как солнце! Имена — как музыка! Как яблоня в расцвете; Греми, оркестр! Цветите, апельсины. Звук и запах объединяются в синэстетический образ звонок аромат.

Имплицитные сравнения «цветок → пена» (актуализируются семы 'белый цвет', 'легкость', 'эфемерность') и «листья → вода» (актуализируются семы 'зеленый цвет', 'подвижность') являются основой формирования образной парадигмы «цветок → море»: белеет черемуха над сонной гусынею, и море прохладою подернулось синею; зеленые в деревьях штормы, и пахнут яблони в саду; Это море — снегурочка. Это море — трилистник. Это — вишен цветенье. В образе закатно-лимонное море безвольное актуализируются семы 'светлый' и 'запах'.

Помимо общих, можно выделить символические значения, присущие отдельным фитонимам. Так, черемуха имеет символическое значение «творчество»: черемухой рифм осыпая; яблоня — «детство»: лепестки белых яблонек детства; слива является одним из символов страны Миррэлии: в лесах безразумной Миррэлии цветут лазоревые сливы; она бродила в зеркальных залах, в лазурных сливах; качает там лебедя слива, как символ восторгов любви; гранат, абрикос, магнолия и цитрусовые приобретают контекстное значение «далекая южная страна, край вечной весны»: обещал он мне страны, где в цвету абрикосы; этот край, с его очарованьем, с его мечтой, струистой, как гранат, с его огнем, с его благоуханьем; что за благодатный край с цветами — блюдцами магнолий; вот страна, где звонок аромат, где персики влюбляются в гранат; край мандаринов и мимоз; повсюду померанцы, надменность пальм и лунь лимонных рощ. В этом значении присутствует имплицитная сема 'страсть', возникающая в результате ассоциативного ряда «юг → солнце → горячий → любовь». Более широкое текстовое окружение (имена собственные Соломон, Суламифь, Балькис, царица Савская, Сарон)указывает на происхождение образа — библейская мифология — и актуализирует сему 'страсть':

В краю, где пальмы и лимон,
Где грудь цветущая упруга,
Нарцисс Сарона, Соломон,
Любил Балькис, царицу Юга

(«Рондели», 1911)

Яблоня и черемуха ассоциируются не со страстью, а с невинностью: я чувствую, как падают цветы черемухи и яблони невинных; лет невинных, как яблоней белых неземные цветы, вырастающие на земле. В ряде случаев они становятся символом смерти: и вьюгу черемуха мечет в окно, и ткет погребальное ей полотно; меня положат в гроб фарфоровый на ткань снежинок Яблоновых (сложная образная парадигма «растение → снег → смерть»); цвет опадает яблони венчальной. В гробу стеклянном спящую несут (пересечение антонимичных образных парадигм «растение → праздник» и «растение → смерть» и одновременно аллюзия на «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» А.С. Пушкина). — В стихотворениях «Яблоня-сомнамбула» (1909), «Весенняя яблоня» (1910), «Убитая яблоня» (1924) разворачивается сравнение «цветущая яблоня → девушка». Образ конкретен и отличается изобразительностью, названы черты внешности героини: горбатой девушкой — прекрасной, но немой; эмоциональное состояние: старается смахнуть росинки слез; бываю с яблоней, как с девушкой больной; сердце ее он похитил; ей любо, как девушке, грезить; действия: тогда доверчиво, не сдерживая слез, она касается слегка моих волос, потом берет меня в ветвистое кольцо. В образ входят частные сравнения: как будто в зеркало — смотрясь в широкий плес; стонет, как арба; жилы яблони — все ветви дерева; кровь древесная — цветущий сок. Отношение поэта к созданному им образу выражено предельно экспрессивными средствами: без содрогания (контекстное значение «равнодушно, бесчувственно») я видеть не могу; трепещет дерево, туманя гений мой; полный нежности и ласковой тоски. Рубка яблони воспринимается им как преступление, поскольку уничтожается эстетически значимый объект:

Один из варваров зарезал яблоню
И, как невинности, цветов лишил...
Чем я пленю тебя? чем я тебя пленю,
Раз обескровлена система жил?

Чем восторгну теперь, мой друг, тебя пленя,
В саду, куда с собой любить привел,
Когда зарублена злодеем яблоня —
Жизнь для художника, для зверя — ствол?!.

Выбор глагола зарезал — «убил режущим орудием» и причастий обескровлена — «лишена всей или значительной части крови», зарублена — «убита рубящим оружием» отсылает читателя к сравнению яблони с человеком и вносит отрицательную экспрессию, которая продолжается в оценке того, кто срубил яблоню: варвар — «грубый и жестокий человек», злодей — «преступник, убийца», зверь — «жестокий, свирепый человек». Риторические вопросы Чем пленю? и Чем восторгну? служат для выражения эмоционального состояния лирического героя: ужас и беспомощность, вызванные картиной гибели прекрасного, которое было для него источником вдохновения.

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.