2.3.1. Микрополе «море»

Море — один из древнейших образов в мифологии и искусстве, наделенный эстетическим значением в силу своей связи с эстетическими категориями прекрасного и возвышенного. «Словарь эпитетов русского литературного языка» фиксирует следующие эпитеты, отражающие разные поэтические традиции и многогранность образа (всего более 150): обозначающие цвет, протяженность или глубину, состояние (поверхность, температура, звуки), впечатление, психологическое восприятие [Горбачевич 2004: 105—106].

Игорь Северянин сохраняет в своих стихах общепоэтические эстетические значения ядерного слова (природная стихия; символ мечты; символ свободы; обозначение тайны, непознанности), однако состав и структура функционально-семантического поля и эстетическая семантика его компонентов уникальны и определяются особенностями авторского мировосприятия и идиостиля.

Ядро микрополя составляют слово море и топонимы Балтийское море (Балтика), Желтое море, Каспийское море, Адриатическое море (Адриатика), Черноморие, Корейский залив, Финский (Финляндский) залив, Ботнический залив. Прямое узуальное значение ядерного слова — «часть Мирового океана, большое водное пространство, ограниченное с одной или нескольких сторон сушей и отделенное от самого океана островами или возвышенностями подводного рельефа». Переносные значения, зафиксированные в толковых словарях — «1. об обширном пространстве, занятом, заполненном кем-либо, чем-либо. 2. огромное количество, чрезвычайное обилие кого-либо, чего-либо». В лирике И. Северянина преобладает употребление слова в прямом значении, поскольку эстетическую ценность для него представляет именно природный объект.

Ближняя периферия. Ядерное слово является активной производящей основой, и в текстах встречаются как узуальные дериваты (морской, моряк, взморье, приморье, приморский), так и авторские новообразования (моревый, морево, моряна, беломорье, морефея, мореет, мореющий, заморело).

Парадигматические отношения ядерного слова представлены отношениями «часть — целое», в текстах присутствуют слова вода, влага, волна (безволно), прибой, бурун, пена, барашки, вал, лед, дно (как правило, они сопровождаются эпитетами). Синонимические отношения отмечены только для ядерной единицы другого микрополя — океан: сходство функционирования единиц позволяет говорить об их текстуальной эквивалентности. В отдельных текстах представлены обе единицы в позициях их нейтрализации:

Более обширно репрезентированы отношения смежности, эксплицирующие их единицы являются точками пересечения со следующими ФСП:

— «воздушное пространство» — ветер, шторм (штормно), буря, норд, штиль (штильное), туман;

— «небо и небесные тела» — небо, небеса, Солнце, звезды, созвездия, Луна, Венера, Сатурн;

— «ландшафт» — берег, побережье, скала, утес, горы, остров, залив, бухта, фиорд, шхера, мыс, песок, дюна;

— «судно» — корабль, фрегат, яхта, галера, корвет, каравелла, шхуна, бриг, крейсер, канонерка, эскадра, ладья, челнок, шлюпка, рубка, румпель, парус, якорь (оякорить), трап, канат, бичева\

— «фауна» — чайка, раковина, устрица, рыба, лосось, камбала, шпроты, кефаль, форель (форелька), таймень, медуза.

Синтагматические отношения в разные периоды творчества поэта представлены различными единицами, выбор которых зависит от особенностей идиостиля на данных этапах. Неотъемлемыми компонентами описания являются глагольные сочетания, представляющие море в его бытовании, и определения с образным значением — эпитеты, составляющие непосредственное окружение ядерной единицы. В текстах до 1910 г. преобладают эпитеты с цветовым и оценочным значением, входящие в фольклорную и поэтическую традицию: синее море свободное; балтийские волны цвета лазури; веселые синие волны; море бирюзово; хмурые волны. Средства формирования эстетического значения традиционны и в какой-то степени безлики. В стихотворениях эгофутуристического периода образ моря как бы распадается на два аспекта: Балтийское море с присущими ему реалиями, овеянное легендами и сказаниями, и «оперное», театрализованное море, служащее фоном или декорацией для развертывания лирического сюжета. Главными средствами создания эстетического значения ядерного слова становятся окказиональные эпитеты, обновляющие образ и представляющие его в авторском преломлении:

— цвет — море сиреневое, закатно-лимонное, зелено-дымчатое, лазурно-млечное, ледяное сафирно-жемчужное (орфография И. Северянина), лазурное, блеклое, в сизый цвет выкрашенное, синь (полярная синь), синегладь, воды желтые, бирюзовая теплая влажь, волна бирюзова, сизо-голубая, лазорь (лазурь) волны, веселые синие волны, гребни волн молочно-светозарные, титаново-сабельный путь (корабля) сапфирно-излуненный;

— запах — волна вервэновая;

— состояние — море неуловимое, безвольное, лилитное (окказиональное производное от мифонима Лилит¹; следовательно, значение прилагательного может быть определено как «прекрасное, изменчивое»), безволно, штормно, штильно, обезольдилось, замлевшее майно, вековая медузь, устрицевое томленье, гниловатые волны, сентябреющий простор;

— качество — ажурная пена (ажурь пен); волны рассыпчаты и валки; волна муаровая.

Характерной особенностью синтагматики является обилие оценочных слов с положительной экспрессией, в ряде случаев также окказиональных: очарен Балтикою девной, оласкан шелестами дюн; о море нелепое мое, Балтийское, ты — миловиднее всех-всех морей; восторженно тебя пою, о, море милое мое, Балтийское, ты, воплотившее Мечту мою!; мечты мои всегда у моря; море милое мое; утонченное призрачное море Балтийское. Стихотворение «К морю» (1918) демонстрирует двойственность восприятия поэта, мы видим многогранный образ прекрасного и пугающего моря:

Полно тоски и безнадежья,
Отчаянья и пустоты,
В разгуле своего безбрежья,
Безжалостное море, ты!

Невольно к твоему унынью
Непостижимое влечет
И, упояя очи синью,
Тщетою сердце обдает.

Зачем ты, страшное, большое,
Без тонких линий и без форм?
Владеет кто твоей душою:
Смиренный штиль? свирепый шторм?

И не в тебе ли мой прообраз, —
Моя загадная душа, —
Что вдруг из беспричинно-доброй
Бывает зверзче апаша?

Не то же ли и в ней унынье
И безнадежье, и тоска?
Так влейся в душу всею синью:
Она душе моей близка!

Двойственность оценки показана неоднородностью лексики: присутствуют слова с отрицательной экспрессией (тоска, унынье, безнадежье, разгул, безжалостное, страшное, свирепый), и поэтическая лексика, создающая возвышенность повествования (влечет, упояя, непостижимое, смиренный, прообраз, близка душе). Эмоциональный синтаксис дополняет поэтическую картину возвышенно-прекрасного моря.

После 1920 г. в стихотворениях доминирует образ Балтийского моря. В его репрезентации преобладает описательность, созданная цветовыми и световыми эпитетами: сизо-голубая волна, зеленоводная Балтика, ультрамариновый залив, бело-седая пена, солнечное море. Обращение к новообразованиям единично и нехарактерно: где оплеснуто сердце живящей лазорью, где свежаще волна набегает к подгорью. Лазорь — одно из ключевых слов идиолекта Северянина, неоднократно использованное им, и, по-видимому, к 1927 г. поэт уже не расценивал его как новое или необычное, считая привычным текстовым знаком с явной эстетической семантикой. Наречие свежаще образовано от потенциализма свежащий по аналогии с живящий, и причинами появления этого слова в тексте являются, судя по всему, грамматическая аналогия, аллитерация шипящих, необходимая для усиления изобразительности, и требования ритма, а не потребность в новой лексической единице.

Изобразительность тесно переплетается с оценочностью, причем положительная экспрессия вызвана простотой самого образа и выражена обычными языковыми средствами:

Восемь лет я живу в красоте
На величественной высоте.
Из окна виден синий залив.
В нем — луны золотой перелив.

(«На земле в красоте», 1925)

Положительная экспрессия выражается как прямо, через оценку моря и его окружения, так и опосредованно, описанием эмоций лирического героя: ни с чем не сравнимая весна, восторг, все дивно, прекрасны и море, и свет, север мне и ближе, и родней, изумительное настроенье, я живу, радый морю, гордый выбором своим, хочется жить, торопясь и ликуя.

В 1931—33 гг. Северянин несколько раз обращается к образу Адриатического моря, и в этих стихотворениях можно увидеть возврат к приемам эгофутуризма Поэт выбирает слова с явной высокой стилистической окраской, в том числе архаизмы:

Как обвораживает мне глаза
Адриатическая бирюза!
Облагораживает мне уста
Непререкаемая красота.

(«Адриатическая бирюза», 1931)

Описание условно, оно либо только намечено в импрессионистической манере цветообозначением (море и небо столь синие; голубоватые вижу брызги на весле; солнечное море), либо обозначено эпитетом, оставляющим максимальны простор для воображения читателя (небо было так небесно, море — морево; сентябреющий простор). Оценка необычной красоты Адриатики, резко контрастирующей с мягким очарованием Балтики, восторженна — неземное на земле, но содержит и некоторую иронию: море оперного цвета шелковело вдалеке. В шкале эстетических ценностей позднего Северянина естественное, пусть и неяркое, стоит выше кажущегося искусственным экзотического.

Дальнюю периферию микрополя составляют тропы и ассоциативные ряды. Сравнения и метафоры на протяжении всего творчества И. Северянина отличаются индивидуальностью, часто неожиданностью.

В ранних стихотворениях поэт как текстообразующий прием использует олицетворение. Образы не выходят за рамки поэтической традиции: ветер, парус, утес, волны, фиорд; однако словесное оформление тропа, как правило, содержит характерные черты идиостиля поэта. Например, стихотворение «Бунт волн» (1907) по содержанию и стилистике близко к романтической поэзии, в нем использована поэтическая лексика, характерная для поэзии 1-й половины XIX в.: мечтания, бездна, седины, исполин, манит, разит, околдован, отважный, могучий, дряхлый, бесцельный. Четвертая строфа состоит слов слов с высокой экспрессией:

Вы бушуете, взволнованы
Светозарною мечтой,
Тайной мыслью околдованы,
Вызывая все на бой.

Сочетаемость слов также укладывается в романтическую традицию: дыханием осеннего ветра парус оживлен; уговоры ветра ласковы; он волнует, манит ввысь; вы смеетесь, волны белые. Вместе с тем во второй строфе следует отметить появление иронии, нехарактерной для романтизма и являющейся особенностью идиостиля И. Северянина:

...Воды сильны, воды зелены,
Как идейные юнцы:
Непонятны гор расщелины
Волнам, словно нам — отцы.

В развернутом сравнении обыгрывается многозначность слова зеленый: «1. Имеющий окраску одного из основных цветов спектра — среднего между желтым и голубым, цвета травы, зелени. 2. перен. Очень юный, не достигший зрелости, неопытный вследствие юности». Параллельные сравнения «волны — юнцы» и «горы — отцы» объединены в многозначную антитезу, актуализирующую ряд антонимичных сем: 'молодость'/'старость', 'подвижность'/'статичность', 'активность'/'пассивность', что напоминает о романтическом двоемирии, однако ирония не позволяет читателю воспринять возвышенный образ всерьез.

Стихотворение «Муза» (1909) ближе к поэзии символизма или декаданса.

Основным мотивом в нем становится загадочность, а красота моря рисуется через экзотические образы:

Волнистый сон лунящегося моря.
Мистическое око плоской камбалы.
Плывет луна, загадочно дозоря
Зеленовато-бледный лик сомнамбулы.
У старых шхун целует дно медуза,
Качель волны баюкает кораблики,
Ко мне во фьорд везет на бриге
Муза Прозрачно-перламутровые яблоки.

Здесь также присутствуют слова с высокой окраской: гимн, лик, око, Муза, влага, заплескал, замолк, смиренный, непознанный. Влиянием символической традиции можно объяснить и музыкальность как значимое в данном тексте качество моря. Для создания ритма в ткань стихотворения вплетен фонетический повтор (аллитерация сонорных звуков [л], [м], [н]), последняя же строфа обобщает восприятие моря как музыки:

Везде заколыхались голоса,
И вскоре в мощный гимн они окрепли:
Запело все — и море, и леса,
И даже угольки в костровом пепле.

В сравнениях и метафорах море выступает как правым, так и левым компонентом (предмет и объект уподобления). Как правый компонент море является элементом парадигм следующих образов:

— ментальное → море (гиперсема 'движение'): ты мне желанна, как морю — буря, тебе я дорог, как буре — штиль; как море — в штиле, плещется душа; пела душа, танцевавшая в море; и снова свежо и солено <...> в душе; хохот, свежий точно море;

— человек → море (гиперсема 'живое'): ходят груди, точно волны на морях, водою полных; ее глазах свинцовость штормовая и аметистовый закатный штиль; как в море пена <... > растаяла моя Мадлэна;

— музыка → море (гиперсема 'звук'): переносит меня музыка, как море.

В качестве левого компонента море также входит в ряд парадигм. Парадигма море → существо (гиперсема 'живое') включает образы олицетворения: приляжет море, как в гамак; ходит море синим шагом; ласково подходит море; нежно нежилось море, упиваясь собой; нежно нежилось море голубым сновиденьем; морей привидения — глыбы ледяные — точат насмешливо лязги; море задремлет; назойливо лижет мне ноги волна; море сковывает латы; по волнам гили седые деды — не паруса ли каравелл?; волна обратно бежит покорно; в ветре галопом бешеным кони мчались куда-то, пенился вал; и море, — и то как-то наго у гор оголенных грустит. Для этой образной парадигмы принципиальное значение имеют глаголы со значением движения, расположения в пространстве и выражения эмоций, поскольку сходство совершаемых действий является условием уподобления моря существу.

Парадигмы «море → существо» и «небо → море» получают дополнительное развертывание в микропарадигме «волна → существо» путем обыгрывания многозначности слова барашки — «1. Уменьшительно-ласкательное к баран. 2. Небольшие пенистые волны; белая пена на гребнях волн. 3. Небольшие перисто-кучевые облака». Введение слова актуализирует семы 'небольшой', 'подвижный', 'белый', а также создает положительную экспрессию, передающую авторскую оценку образа как красивого:

И барашки в пятнашки не играли в волнах,
А резвились на воле, так ажурны и тонки,
Как рожденные в море...

(«Поэза о барашках», 1915)

Бегут по морю голубому
Барашки белые, резвясь...

(«Не улетай!», 1916)

А моря синий штиль? а солнца блеск?
А небные барашки-облака?

(«Хвала полям», 1921)

Особенностями звукового восприятия И. Северянина обусловлена высокая частотность образов парадигмы море → музыка (гиперсема 'звук'): сыграть соизволь на раковин моря гитаре; поешь капризово; сегодня волны не звучат; поют панихиду моря; волны моря голубые — балтийский аккомпанемент; душой сиренево-сиреневой поешь, как морефея; по ночам мне напевает Сканда; я в море вслушиваюсь чутко; все поет — и море, и песок; и музыкой звучит мне этот плеск. Для этой образной парадигмы приоритет в создании эстетического значения закреплен за глаголами со значением производства и восприятия звука, однако помимо лексико-семантических средств, используются повторы: фонетические, лексические, синтаксический параллелизм. Например, в стихотворении «Октава» (1910), помимо аллитерации сонорных звуков, использованы повторы-сцепления, обеспечивающие цельность всего поэтического текста. Образ моря не столько рисуется, сколько создается музыкальными средствами:

Заволнуется море, если вечер ветреет.
Если вечер ветреет, не слыхать мандолин.
А когда вечер сонен, заходи, — и зареет
И зареет над морем голубой Вандэлин.
Вандэлин околдует, Вандэлин обогреет,
Обогреет живущих у студеных долин.
  У студеных долин, где приют голубей,
  Замиражится принц бирюзы голубей!

Слова, относящиеся к семантическому полю «звук», развивают мысль о всеаспектной красоте моря. Звукообозначения можно разделить на две группы — звуки природы (шелест, волны не звучат, эхо) и музыкальные звуки: пение (душа поет, голос пел, поешь капризово, тенор) и инструментальная музыка (соната, мандолина, среброструнность, арфа, бряцать, аккомпанемент). В ряде случаев зрительные и звуковые образы объединяются, создается гармоничная картина синэстетического образа, как, например, «Морская памятка» (1912):

Сколько тайной печали, пустоты и безнадежья
В нарастающем море, прибегающем ко мне,
В тишине симфоничной, в малахитовом изнежье,
Мне целующем ноги в блекло-шумной тишине.

Вкусовое восприятие представлено в парадигме море → напиток (гиперсема 'жидкость'): луною наполнен сомнамбул фужер и устричным сердцем, и морем; колдуйный нектар морефей.

Традиционно поэтической является парадигма «море → жизнь» (гиперсема 'движение'): я в шлюпке жизненной разбился о бурун.

Ряд образных парадигм актуализирует семы 'красивый' и 'ценный':

— море → драгоценность: все в искрах-брильянтах; море — бирюза; лазурен штиль в лучистом серебре;

— море → металл: море влажной сталью распростертой; прельстясь лазурной сталью;

— море → стекло: у моря, спящего в стекле; море ... подобно алому стеклу;

— море → украшение: завила пена серпантин;

— море → ткань: фьоль атласится.

В отдельных текстах представлены разные образные парадигмы, и в этом случае следует говорить не столько о семантической, сколько о структурной текстовой доминанте, которой становится художественный прием. Сравнение, актуализирующее семы сходства, является доминантой стихотворения «Синее» (1918). Образы относятся к разным парадигмам: шумит, как товарный поезд (море → транспорт), бездонное, как небо, синее, как небо на юге, как ночь при звездах в декабре (море → небо), синее, как сапфир (море → драгоценность), синее, как глаз газели (море → зрение), синее, как василек (море → цветок). Кажущаяся беспорядочность сравнений коммуникативно оправдана: включение ключевого знака в разные ряды демонстрирует богатство его эстетической семантики и делает ее очевидной для читателя. Синее становится окказиональным синонимом прекрасного, поскольку вторым элементом сравнения являются априорно прекрасные образы, и вывод синее нет расшифровывается как прекраснее нет, т.е. абсолютная эстетическая ценность.

В стихотворении «Эстляндская поэза» (1914) нанизываются метафоры:

Это море — снегурочка. Это море — трилистник. Это — вишен цветенье.
Это призрак бесчертный. Эрик принц светлоокий. Это море Лилит.
Ежецветно. Капризно. Несказанно больное. Всё порыв. Все — мгновенье.
Все влеченье и зовы. Венценосная Сканда. Умоляя — велит.

Разноплановость, семантическая неоднородность метафор контрастирует с их синтаксическим единообразием, создающим монотонный ритм, напоминающий движение волн. Каждая метафора многозначна, допускает несколько толкований, что делает все стихотворение предельно насыщенным в смысловом и эмоциональном планах. Например, море — снегурочка можно расшифровать как «холодное» и «относящееся к другому миру», море — вишен цветенье актуализирует семы цвета (бело-розовый цвет пены), недолговечности и эмоциональной оценки.

Очень значимы ассоциативные связи моря с мифологическими образами или образами искусства. Обожествление — признание наивысшей ценности, в том числе эстетической. И. Северянин обращается к персонажам скандинавской и христианской мифологии, героям опер и литературных произведений и создает собственные мифологизированные образы для выражения центральной идеи — красоты и возвышенности моря: Вандэлин, Сканда, невеста Эрика, Эда, Ингрид, Сольвейг, Изольда, Лилит, Дульцинея, морефея. Высокая поэтическая лексика создает фон, необходимый для полной реализации эстетического потенциала имен собственных, приближает стиль лирического повествования к древнему эпосу: венценосная, пресветлая, греза (грезить), бард, скальд, дева, предвестница, молебен. Той же цели служат и устойчивые фольклорные сочетания лебедь белая, голубка сизая. Нанизывание экспрессивных компонентов подчеркивает значимость образа моря, его центральное положение в поэтической картине мира:

В пресветлой Эстляндии, у моря Балтийского,
Лилитного, блеклого и неуловимого,
Где вьются кузнечики скользяще-налимово,
Для сердца усталого — так много любимого,
Святого, желанного, родного и близкого!

(«Балтийские кэнзели», 1914)

Море ассоциируется для поэта с женским образом и может персонифицироваться в нем: в ее глазах свинцовость штормовая и аметистовый закатный штиль. Образная парадигма «море → женщина» (входит в парадигму «море → существо») является одной из наиболее разработанных и включает преимущественно экспрессивные единицы: плывет златоликая Сканда; фатой венечною туман опаловый тебя изласкает; мне сердце избрызгала, косою оволнила; море рыдало в бело-седом; капризничало море. В стихотворении «Балтийское море» (1918) мифологический образ создается тропами уподобления:

Сребреет у моря веранда,
Не в море тоня, а в луне,
Плывет златоликая Сканда
В лазурной галере ко мне.

Как парус — раскрытые косы,
Сомнамбулен ликий опал.
Глаза изумрудят вопросы,
Ответ для которых пропал...

Сравнение моря с женщиной — распространенный в поэзии образ, однако лексическое оформление придает образу И. Северянина новизну и оригинальность. Средствами обновления образа являются новообразования сомнамбулен, ликий, изумрудят, лазорь, окказиональные сочетания лунный, блеклый смех; лазурная галера, сравнение кос с парусом и луны с сомбреро.

Более опосредованно рассматриваемая образная парадигма воплощается в стихотворении «Сонаты в шторм» (1911) — буря на море сопоставляется с эмоциями лирической героини: на Ваших эффектных нервах звучали всю ночь сонаты, <...> трещала, палила буря. Преобладание экспрессивно окрашенных слов подчеркивает эмоциональность и эстетическую значимость образа:

Но разве Вам было дело, что где-то рыдают и стонут,
Что бешеный шторм грохочет, бросая на скалы фрегат.

Целую мифологическую вселенную поэт создает в стихотворении «Светосон». В нем использованы названия мифологических существ: Водяной, наяды, сирены, нимфы, музы. Семантически обыгрывается слово медуза: ядовитое морское животное и крылатое чудовище в виде женщины со змеями вместо волос. Сказочность повествования подчеркнута архаизмами и словами с высокой или книжной стилистической окраской: замыслить, прельстясь, оледенить, стремить, пучина, пророк, забвенье; архаичными согласованиями компонентов словосочетания: утешить горе, стремить рули, раскутать плен тин.

Примечания

1. Лилит — персонаж библейской мифологии, в средневековой европейской литературе — дух в облике прекрасной женщины, способной менять свой облик [Мифы народов мира Т. 2 1994: 55].

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.