На правах рекламы:
• Котлы отопления монтаж в частном доме — проект в стоимости монтажа (specservisgaz.ru)
Выступления в артистическом кабаре
Петербургское артистическое кабаре «Бродячая собака» — один из наиболее интересных и малоизвестных сюжетов биографии поэта. Игорь Северянин выступал в кабаре с чтением своих поэз, участвовал в диспутах и просто приятно проводил время. Здесь он познакомился со многими известными представителями петербургской богемы. Во главе «Бродячей собаки» стоял артист Борис Пронин. Его облик под именем Иванушки, директора кабаре «Подземная клюква», выразительно описан в неоконченной повести А.Н. Толстого «Егор Абозов»: «Со всеми женами он был на "ты", называл их коломбинами и фантастическими существами. <...> Его голова была набита планами необыкновенных вечеров, немыслимых спектаклей, безумных кабаре. Обыкновенную жизнь друзей и знакомых он считал недосмотром, недоразумением от недостатка воображения и горячности. Если бы хватило силы, он бы весь свет превратил в бродячие театры, сумасшедшие праздники, всех женщин в коломбин, а мужчин в персонажи из комедиа дель арте».
Выступления Северянина в кабаре в конце 1913-го — 1914 годах запомнились и отразились в мемуарах Серебряного века. «"Бродячая собака", — вспоминал художник Сергей Судейкин, — была открыта каждый вечер. Каждый входящий должен был расписаться в огромной книге, лежавшей на аналое перед большой зажженной красной свечой. Публика входила со двора и проходила через маленькую дверь, как через игольное ухо. Главная же дверь на улицу открывалась только для своих. На окнах были ставни, на ставнях были написаны фантастические птицы. На стене между окон я написал "Цветы зла Бодлера". Об этом читаем у Ахматовой:
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам.
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
<...> Времена менялись все быстрее, и у нас появился в оранжевой кофте Маяковский. А почему бы не устроить вечер поэтов и художников?
А почему и не устроить?
Радаков, создатель "Сатирикона", сделал ширму, перед которой выступал Владимир Маяковский.
Кульбин сделал ширму для Василия Каменского.
Бурлюк сделал ширму для самого себя.
Я — для Игоря Северянина. Молодой, здоровый, задорный энтузиазм царил на этом вечере.
"Бродячая собака" — какие воспоминания...»
Вечер, о котором вспоминает Сергей Судейкин, состоялся 22 декабря 1913 года и назывался «Вечер пяти».
«Начало в 12 час. вечера.
Участвуют: поэты Давид Бурлюк, Василий Каменский, Игорь Северянин, а также художники Сергей Судейкин и Александр Радаков».
Стихи исполнялись на фоне специально созданных декораций. Для Северянина живописные ширмы, соответствующие стилю его поэз, сделал Судейкин.
По воспоминаниям Николая Евреинова, этот вечер был устроен «по инициативе самого Судейкина и им же совместно с художниками Радаковым и Бурлюком разукрашенный ярко оригинальным панно и плакатами». На этом вечере экспромтом выступил Владимир Маяковский и вызвал скандал, прочитав стихотворение «Вам!».
«Вечер пяти» начался в 12 часов вечера, можно сказать ночью. А еще до этого в этот же день Северянин участвовал в «Бродячей собаке» в прениях по докладу Александра Смирнова о французском симультанизме.
К наиболее ярким фактам истории артистического кабаре относится исполнение певцом Александром Егоровым на Первом вечере русской музыки в «Бродячей собаке» 9 ноября 1914 года северянинской «Поэзы о Бельгии», положенной на музыку композитором Николаем Цыбульским. Ноты этого произведения были изданы с обложкой работы Судейкина. На вечере присутствовал автор.
21 ноября Игорь Северянин участвует здесь же в «Вечере поэтов Петроградского Парнаса». В программке говорилось:
«Съезд к 10 часам вечера. Подвал "Бродячей собаки" открыт ежедневно. Со всех исполнительных вечеров Правление делает отчисления в пользу лазарета О-ва деятелей искусства».
Среди выступавших вместе с Северяниным — Ахматова, Тэффи, Кузмин, Мандельштам, Георгий Иванов, Сергей Городецкий, Михаил Зенкевич и др. Произведения Блока, Гумилева, Брюсова исполняли Екатерина Рощина-Инсарова, Ольга Глебова-Судейкина и В.В. Иванова. Декоративное убранство Сергея Судейкина и Алексея Радакова.
К числу людей, которые встречались с Игорем Северяниным в кабаре «Бродячая собака» и оставили об этом воспоминания, относится княжна Аруся — поэтесса Арусяк Амбарцумовна Мелик-Шахназарова (1890—1922). С Игорем Северяниным она познакомилась еще в 1910 году в Петербурге, куда приехала из Баку поступать на словесноисторическое отделение Бестужевских курсов.
Каковы были отношения Северянина и Аруси, молодых, почти одногодков, вступивших на трудную литературную стезю, — об этом известно немного, но поэт приветствовал в княжне поэта. Ей адресовано стихотворение Северянина «Демон», датированное ноябрем 1911 года.
Тогда же был сделан подарок: брошюра «Пролог. "Эгофутуризм". Поэза-грандиоз» с надписью А. Мелик-Шахназаровой:
«Я утесно вздрогнул (...утес вздрагивает только при землетрясении...), порывно и очарованно заглянув в ветровую и грозовую душу светло-мрачной княжны Аруси Мелик-Шах-Назаровой, — и я приветствую в ее душе — поэта.
Игорь-Северянин. 1911.XI.15».
Вероятно, это были интересные стихи, ведь Северянин часто иронизировал в адрес девических альбомных упражнений. Трудно отыскать произведения Аруси, рассеянные по старым газетам и журналам. Но известно, что в 1914 году в журнале интуитивной критики «Очарованный странник» (выпуск 3), выходившем под редакцией Виктора Ховина, вслед за стихами Зинаиды Гиппиус, Вадима Шершеневича, Игоря Северянина было помещено и ее стихотворение «Византия».
В Баку оставались родители Шахназаровой, младшая сестра Евгения. Им Аруся рассказывала о своих впечатлениях от яркой, пестрой петербургской жизни. Постепенно пришло критическое отношение к северянинским книгам, она перестала находить в них то новое, что поразило ее воображение при знакомстве с поэтом.
В автобиографическом романе «Падучая стремнина» поэт вспоминал:
Так шли года, и женщины мелькали,
Как лепестки под ветром с вешних яблонь:
Княжна Аруся, Сонка, Валентина
И Нефтис, и Гризельда, и Людмила,
И Фанни, и Британочка, и Вера,
И Ната — и я всех имён не помню.
Я не со всеми был телесно близок,
Но так или иначе с ними связан.
И много филигранных ощущений
Вы, милые, вы, нежные, мне дали.
Я вспоминаю всех вас благодарно...
Княжна бывала на поэзовечерах Игоря Северянина, входила в круг его знакомых. В письме от 27 февраля 1915 года она сообщала о посещении артистического кабаре «Бродячая собака», где проходил вечер, посвященный выходу в свет сборника «Стрелец». В альманахе впервые под одной обложкой напечатались символисты Федор Сологуб, Константин Бальмонт, акмеист Михаил Кузмин, футуристы Владимир Маяковский, Игорь Северянин, художница Ольга Розанова и др. Естественно, что такое событие привлекло не только участников сборника, но и многочисленную публику, приехал Максим Горький.
Свое письмо Аруся начала издалека — с рассказа об Игоре Северянине: «...У Северянина была лишь раз. Как-то не тянет. Была на одном его концерте. Не понравился: читал очень плохо и какую-то дребедень. Публики было чрезвычайно много. Он дал уже пять концертов. Его любят и охотно слушают».
Затем следует описание вечера в «Бродячей собаке»: «Третьего дня посетила "Собаку"... На сцене царили кубофутуристы. Я, кстати, их в первый раз вижу. Самый замечательный из них, конечно, Маяковский — современная знаменитость. <...> Худощав и высок. Актерский тип лица. Потрепанный и уверенный. Словообразования самые невероятные. С публикой мало церемонится, точно так же, как и публика с ним. Шпильки так и слетают с языка, находчивые, ненаходчивые — все равно. И если он иногда смущает публику, то последняя при всем старании и желании ничем не может смутить его. <...> Способен вывести из себя самого спокойного человека. Во рту у него мало зубов — это придает его рту какое-то специфически актерское выражение. Носит уальдовское пальто, фрак и цилиндр, но, конечно, не совсем по-уальдовски. Женщины от него без ума. Такое мое первое впечатление. Я немного наблюдала за ним, кстати, очень хвалили его голос, но он мне мало понравился. У Северянина был некогда полнее и звучнее. А в общем он, мне кажется, лучше, чем старается казаться. Надо же чем-нибудь приковывать к себе внимание, вот и старается бить по нервам, создавать эффекты. Его многие считают талантливым, но я в нем пока никакого таланта не нахожу. Есть образность выражений, правда, очень грубая, чувствуется четкость, временами — кованость в строчках и в целом стихе, попадаются иногда красивые построения фраз, но ведь это еще не все. <...> Во всяком случае, образы его свежи и оригинальны, но до безобразия грубы и неприятны, за очень редкими исключениями».
О Бурлюке и Василии Каменском Мелик-Шахназарова писала значительно более решительно: «Что касается Давида Бурлюка, то о нем придется говорить значительно меньше, ибо он однообразен и в другом духе. Прежде всего, он носится с неизменным лорнетом у прищуренного глаза и говорит, вернее, кричит, усиленно жестикулируя и потрясая кулаком левой руки (ибо правая несет свои служебные обязанности, предохраняя лорнетом его прищуренный глаз от слишком ли яркого света или от чего другого, — не знаю) или сидит как истукан с каким-то кисло-кривым, именно "кисло-кривым" выражением лица и блуждающе-слащавой улыбкой вдоль губ. <...> Стихи он читает не так вызывающе как Маяковский (так было в тот вечер, по крайней мере). Они мало интересны.
Третий кубофутурист Каменский. Самый молчаливый и тихий. В выражении лица иногда мелькает что-то детское. Читает уверенно, иногда с претензиями на актерское чтение. Стихи его называются "чемоданами". Так и провозглашает со сцены "первый чемодан", "второй чемодан" и т. д. Одно стихотворение было написано просто и славно».
Участие Горького в этом вечере упомянуто бегло и только в конце письма: «Да, в этот вечер говорил еще Горький в пользу футуристов, призывал публику теплее и отзывчивее относиться к ним, на что Маяковский заявил ему, что "не желает быть грудным младенцем и в няньках не нуждается". Каково, а?»
Закончив Бестужевские курсы, Мелик-Шахназарова возвратилась в Баку. Она по-прежнему увлекалась медиевистикой и прослушала специальный курс по истории Средних веков в Бакинском университете. Увлечение поэзией тоже не оставляло ее. В 1919 году в Баку стал выходить небольшой «литературно-художественный еженедельник» под названием «Парус». В каждом из трех вышедших номеров (видимо, после третьего номера издание прекратилось) — по два стихотворения за подписью «А. Мелик-Шах» или «Аруся Мелик-Шах».
Она была натурой деятельной и в редакции «Паруса» играла большую роль. После закрытия журнала бакинские поэты и художники стали собираться у нее дома, записывали свои экспромты в альбом Аруси. В нем сохранились автографы и оказавшихся в 1919—1921 годах в Баку Велимира Хлебникова, Сергея Городецкого, Алексея Кручёных, Рюрика Ивнева и др. На фотографиях бакинского литературного кружка Аруся Шахназарова запечатлена рядом с Вячеславом Ивановым, и ее удивительно красивое, по-восточному яркое лицо светится вдохновением. Это последний год ее стремительной жизни...
Журналист В. Беренштам в 1915 году писал в «Русских ведомостях»:
«Подвальную публику интересовало выступление Игоря Северянина. Его вызывали. На эти вызовы он спокойно прошел мимо всех в буфет. Его снова вызывали. Не шел. У стола, на эстраде, появился вместо него Толмачев и, томно манерничая, заявил: "Игорь Северянин, прежде чем читать, хочет отдохнуть и выпить лимонаду, для чего просит перерыв на четверть часа..." Ждали... Потом пел свои Поэзы Игорь Северянин. Он всегда поет, а не читает на своих публичных поэзовечерах. Все на один мотив. На этот раз больше о войне. Очень красивое: "О, Бельгия, синяя птица, с глазами принцессы Мален"; пел о том, что пусть Германия боится его златолиры!..»
По поводу закрытия «Бродячей собаки» Северянин написал в мае 1915 года:
Залай, Бродячая собака!
И ровно в полночь в твой подвал
И забулдыга и гуляка
Бегут, как рыщущий шакал.
. . . . . . . . . .
Ничьей там не гнушались лепты, —
И в кассу сыпали рубли
Отъявленные фармацевты,
Барзак мешавшие с шабли!
Для виду возмущались ими,
Любезно спрашивая: «Имя
Как ваше в книгу записать?»
Спешили их облобызать,
А после говорили: «Странно,
Кто к нам пускает всякий сброд?..»
Но сброд позатыкал им рот,
Зовя к столу на бутерброд...
Но всё это уже туманно:
Собака околела, и
Ей околеть вы помогли!
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |