Концертное турне с Сологубами
Вскоре после выхода в свет «Громокипящего кубка», 9 марта 1913 года, Игорь Северянин выступает в концертном зале Благородного собрания. Лекцию «Искусство наших дней» читает Федор Сологуб, поэтические иллюстрации — Анастасия Чеботаревская. Затем по приглашению Сологуба и Чеботаревской поэт отправляется в первое концертное турне по городам России, выступает в Минске, Вильно, Харькове, Екатеринославе, Одессе, Симферополе, Ростове-на-Дону, Баку, Тифлисе, Кутаиси — всего они посетили 39 городов!
Жена Федора Кузмича Сологуба (1863—1927), известная писательница и переводчица Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876—1921) любила покровительствовать молодым поэтам. Став женой и соавтором Федора Сологуба, она создала в доме на Разъезжей улице один из самых популярных литературных салонов 1910-х годов.
Как шутил Александр Блок, «женившись и обрившись, Сологуб разучился по-сологубовски любить Смерть и ненавидеть Жизнь». Зинаида Гиппиус вспоминала: «Ф.К. Сологуб с особенной горячностью, даже как будто с увлечением, относился к юному тогда "эго-футуристу", поэту Игорю Северянину. Говорю "как будто", потому что Сологуб был человеком с тройным, если не пятерным дном, и, даже увлекаясь, никогда на увлекающегося похож не был. Во всяком случае, это в квартире Сологуба положено было первое начало "поэзовечеров", у Сологуба мы, тогдашние петербургские писатели, познакомились с новым поэтом и с напевным чтением его молодых стихов. Это были стихи, впоследствии такие известные, из "Громокипящего кубка": первая книга И. Северянина, скоро потом вышедшая с интересным сологубовским предисловием».
Несмотря на едкие характеристики творчества Северянина, Гиппиус, как и многие писатели этого круга, с удовольствием слушала северянинскую мелодекламацию, посещая салон Сологуба. «Я очень помню, — писала Гиппиус, — эти вечера в квартире Сологуба. Он, вместе с заботливой, всегда взволнованной А.Н. Чеботаревской, нежно баловал Игоря Северянина. После долгих "поэз" — мы шли веселой гурьбой в столовую. Нам не подавали, правда, "мороженого из сирени", но "ананасы в шампанском" — случалось, и уж непременно удивительный ликер, где-то специально добываемый, — "Crème de violette"».
Однако поэзия Северянина находилась словно бы в стороне от «Великого пути» Зинаиды Гиппиус. Неудивительно, что в связи с выходом книги Игоря Северянина «Громокипящий кубок» она неодобрительно отзывалась о его творчестве, считала его стихи «описательством», где «"ego" и не ночевало», называла поэта «обезьяной Брюсова». Но для Игоря Северянина Гиппиус была замечательным поэтом и строгим критиком на протяжении всей его жизни. В стихотворении «Поэза о поэтессах» (1916) Северянин рассуждал не без иронии:
Как мало поэтесс! как много стихотворок!
О, где дни Жадовской! где дни Ростопчиной?
Дни Мирры Лохвицкой, чей образ сердцу дорог,
Стих гармонический и веющий весной?
Мельчает крупное. Кто — прошлому соперник?
Где просто женщина? Где женщина-поэт?
Да, только Гиппиус и Щепкина-Куперник:
Поэт лишь первая; вторая мир и свет...
В стихотворении «Пять поэтов» Северянин вводит имя Гиппиус в пятерку важных для себя современников. В 1931 году он писал дружившей с ним в эмиграции Софье Ивановне Карузо: «Я человек большой веротерпимости. <...> Люблю Гумилева и одновременно Гиппиус». В стихотворении «Гиппиус» Северянин запечатлел непререкаемость авторитетного мнения «декадентской мадонны»:
Её лорнет надменно-беспощаден,
Пронзительно-блестящ её лорнет.
В её устах равно проклятью «нет»
И «да» благословляюще, как складень.
Критик русского зарубежья Константин Мочульский, осуждая его, не без основания счел, что в творчестве Северянина «в искаженном и извращенном виде изживается культура русского символизма. <...> Солнечные дерзания и "соловьиные трели" Бальмонта, демоническая эротика Брюсова, эстетизм Белого, Гиппиус и Кузмина, поэзия города Блока — все слилось во всеобъемлющей пошлости И. Северянина. И теперь в эпоху "катастрофических мироощущений" эта скудость духа русского поэта ощущается особенно болезненно».
Северянин посвятил Зинаиде Гиппиус стихотворение «Балтийское море» (1913):
Сребреет у моря веранда,
Не в море тоня, а в луне,
Плывёт златоликая Сканда
В лазурной галёре ко мне.Как парус — раскрытые косы,
Сомнамбулен ликий опал.
Глаза изумрудят вопросы,
Ответ для которых пропал...
«В апреле 1913 года, — вспоминала Гиппиус, — Ф.К. Сологуб прислал мне в Ментону (где мы тогда находились) письмо, со вложением стихов Игоря Северянина о Балтийском море и посвященных мне. Письмо было откуда-то из Крыма, там Сологуб жил тогда вместе с И. Северянином, а, может быть, попали они туда, совершая одно из совместных своих турнэ по России».
«Мы часто переписывались с Сологубом. Бывало, и в стихах. Ничего не сохранилось из этой переписки. Но сегодняшний приезд Игоря Северянина в Париж заставил меня порыться в старых бумагах и в моей памяти. Клочок бумаги с ответом Сологубу "для передачи Игорю Северянину" — нашелся. Его я печатаю ниже.
Ф.К. Сологубу (Ответ)
Ментона, апрель, 1913 г.
...Я вижу, Игорь Северянин
Тремя морями сразу ранен.
Зане —
Он грезит Балтикой на Чёрном бреге
И поэтические шлёт побеги
Сюда, ко мне
На Mediterranee
Ну что ж, скажите — я благодарю,
Хотя морями вовсе не горю. <...>»
Ответ на послание Северянина Гиппиус включила в небольшую мемуарную заметку, раскрывающую историю этих стихотворений. Память не подвела Зинаиду Николаевну и на этот раз. Действительно, Северянин и Сологубы были в Одессе с выступлениями во время турне. На бланке одесской гостиницы в марте 1913 года написано также стихотворение, посвященное В.Я. Брюсову, «Тоска о Сканде». В нем варьируются те же мотивы «прибалтийского» фольклора, сказаний о Сканде и Эмарик.
«Не могла не увлечься своеобразной поэзией Северянина и Анастасия Чеботаревская, получившая образование в Париже и переводившая самые модные сочинения Ги де Мопассана, Метерлинка, Стендаля. Несомненно, именно по ее настоянию осенью 1912 года Федор Сологуб специально устроил у себя вечер Северянина, чтобы представить его "всему Петербургу".
Анастасия Николаевна также заботилась о северянинской известности. Даже наступающий 1913-й год Северянин был приглашен встретить в их доме, а в письме Всеволоду Мейерхольду о планах создания собственного артистического кабаре Чеботаревская замечала: "Между прочим, Игорь Северянин написал маленькую вещицу, очень милую, которая могла бы пойти в программе"».
Не случайно на титульном листе сборника «Громокипящий кубок», едва появившегося из печати, Северянин написал Анастасии Чеботаревской:
«Радостно отдать эту вдохновенную книгу Вам, дорогая —
всегда — Анастасия Николаевна!
Бессмертно Любящий автор. 1913. Марта 3-го».
Через две недели Северянин получил ответный подарок, книгу «Афоризмы Оскара Уайльда» с надписью:
«Принцу поэтов — Игорю Северянину книгу его гениального брата
подарила Ан. Чеботаревская. Одесса. 17.III.1913».
«Был март 1913 года, — вспоминал Северянин. — Мы с Анастасией Николаевной Чеботаревской-Сологуб, пользуясь первой неделей Великого поста, во время которой зрелища и концерты в России в те времена не разрешались, поехали отдохнуть в Ялту, прервав в Одессе свое турне. Сологуб уехал читать лекцию в Полтаву, и через неделю мы условились встретиться с ним в Симферополе, чтобы продолжать оттуда наши совместные выступления в Крыму и на Кавказе».
В тот год Чеботаревская составляла антологию «Любовь в письмах выдающихся людей XVIII и XIX века» (1913). В предисловии к этой изящной книге Федор Сологуб отмечал: «Душа, просветленная любовью, весь круг своих переживаний озирает с особенным, иногда возвышенным, иногда нежно-интимным, иногда страстным, иногда еще иначе окрашенным, но всегда значительным чувством. Только те письма, в которых выражается это очаровательное излияние любви на весь круг и повседневных и чрезвычайных переживаний, только их и выбирала составительница этой книги, и только тех авторов включила она в круг своего выбора, которые давали в своих письмах эту восхитительную эманацию любви». Действительно, именно глубокой любовью к своему избраннику, Федору Кузмичу, были окрашены для Чеботаревской и литературное творчество, и человеческие пристрастия, и повседневные заботы.
Северянин вспоминал об Анастасии Александровне: «Всю жизнь, несмотря на врожденную свою кокетливость, склонность к легкому флирту и болезненную эксцессность, она оставалась безукоризненно верной ему, и в наших духовно обнаженных длительных беседах неоднократно утверждала эта некрасивая, пожалуй, даже неприятная, но все же обаятельная женщина: "Поверьте, я никогда и ни при каких обстоятельствах не могла бы изменить Федору Кузмичу". И я, не очень-то вообще доверявший женщинам, ей верил безусловно: воистину сама истина чувствовалась в ее словах. Сологуб платил ей того же монетой и, если на некоторых своих, в кругу ближайших людей, вакхических вечерах и истомлял себя какою-нибудь "утонченкой", дальше неги, каждому видной, дело не шло, в такой же "неге" нет измены, как понимают это слово углубленные».
Увлеченный вниманием замечательной женщины, Северянин с удовольствием сопровождал Чеботаревскую на поэтические вечера, в театры. В очерке «Сологуб в Эстляндии» поэт рассказывал, как «однажды в Екатеринодаре, зимой 1913 года, давали "Миньону" с какой-то (фамилии не помню) испанкой в заглавной роли. Время приближалось к восьми. Анаст[асия] Никол[аевна] что-то очень долго в этот вечер одевалась, и я начал уже нервничать.
— Так мы и к увертюре опоздаем, — говорил я. И вот Сологуб, не любивший музыку, поддерживал меня.
Кстати, интересный штрих: мы все же в тот вечер поспели к началу, когда оркестр только еще рассаживался, но увертюры не услышали: она была выпущена целиком».
Северянин сочинил стихотворение в духе новой живописной теории, заявленной Михаилом Ларионовым. «Лучизм» художника предполагал изображение предметов в пересечении истекающих из них световых лучей. Поэт рисует «лучистый» этюд словами, которые пучками исходят из анафорических строк.
Это стихотворение, датированное «1913. Февраль», было напечатано в книге Северянина «Victoria Regia» (1915). Переплетенная в парчу вместе с «Громокипящим кубком» книга сохранилась в библиотеке Сологубов.
Еще один сборник, «Ананасы в шампанском», Северянин надписал:
«Милой Анастасии Николаевне Чеботаревской с искренней приязнью автор.
Петроград. 1915».
Тогда отношения между ними осложнились из-за непредвиденной ссоры: во время выступлений в Кутаиси весной 1913 года Северянин, не предупредив Сологубов, неожиданно вернулся в Петербург, чем несправедливо обидел их. Он так и не признался, что спешил домой к новорожденной дочери Валерии и Елене Семеновой (Золотаревой), которая была гражданской женой поэта в 1912—1915 годах.
Но встречи в приморской курортной деревне Тойла, в которой Северянин познакомил Сологубов и где сам отдыхал начиная с 1912 года, вновь сблизили их. «Узнав Тойлу, Сологубы поселились в ней и полюбили ее», — писал Северянин. В очерке «Сологуб в Эстляндии» он рассказывал, например, как Анастасия Николаевна «проэктирует пикник.
— Жаль, что нет маленькой, — говорит она об Ольге Афан[асьевне] Судейкиной, которую очень любит. Впрочем, ее любит и Сологуб, и я. Мне кажется, ее любят все, кто ее знает: это совершенно исключительная по духовной и наружной интересности женщина.
— Надо написать ей, — продолжает А.Н., — она с С[ергеем] Ю[рьевичем] теперь должна быть еще в Удреасе. Отсюда не более двадцати пяти верст.
Мы с Ф.К. поддерживаем ее. <...> Мне что-то нездоровится. Она пробует мою голову, заставляет лечь на кушетку, заботливо прикрывает меня плэдом, велит Елене подать мартелль и горячего чая и садится около меня. Начинается бесконечная наша постоянная литературная беседа. У А. Н. чудная память. Она так и сыплет цитатами из Мэтерлинка, Уайльда и Шницлера. Постепенно мы переходим на наших милых современников, и прямолинейная язвительность моей собеседницы доставляет мне не одну минуту истинного — пусть жестокого — наслаждения».
Трагическим был конец Анастасии Николаевны: голодной осенью 1921 года, после гибели Блока и расстрела Гумилева, потерянная и больная, она бросилась в реку и, как писал Георгий Чулков, «второго мая 1922 года одна из последних льдин вынесла тело Анастасии Николаевны на берег Петровского острова. Федору Кузмичу довелось проститься со своей умершей подругой, и он надел на палец желанное ему кольцо».
Но Северянин в своем эстонском уединении не знал о гибели Чеботаревской. Вспоминая те счастливые молодые дни, когда он писал «Я хочу быть солучьем...» («Лучистая поэза»), поэт повторял в автобиографическом романе «Колокола собора чувств» (1925):
Ему, поэту, и жене
Его я вечно благодарен:
Она всегда лучиста мне,
Он неизменно светозарен...
12 апреля 1913 года турне с Сологубом закончилось. 7 июня Северянин писал Брюсову: «Мы с ним выступили в 11 городах, но из Кутаиса я уже уехал в Петерб[ург], желая провести Пасху дома. Он же с Анастасией Николаевной ездил еще в Батум; вернулись они на третий день Пасхи. Я писал Вам стихи из Одессы, а из Симферополя послал свою книгу, но не знаю, получили ли Вы и то и другое».
Весной 1913 года родилась дочь Северянина Валерия (Валерия Игоревна Семенова; 1913—1978). К рождению ребенка поэт поспешил вернуться в Петербург из своего длительного гастрольного турне. Из Тифлиса, где пришлось спешно отказаться от объявленных концертов, он добрался до дома не без приключений (любовных!).
Обращаясь к Федору Сологубу в стихотворении, он приносил свои запоздалые извинения, просил «реабилитации»:
Ты осудил меня за то, что я, спеша
К любимой женщине, родами утомлённой,
Прервал твоё турнэ, что с болью исступлённой
К ней рвалась вся душа.Ещё ты осудил меня за то,
Что на пути домой я незнакомку встретил,
Что на любовь её так нежно я ответил,
Как, может быть, никто!Но что же я скажу тебе в ответ? —
Я снова с первою — единственной и вечной,
Как мог ты осудить меня, такой сердечный,
За то, что я — поэт?
Северянин был любящим отцом и гордился дочерью, о чем свидетельствует его фотография с младенцем на коленях, помещенная в качестве иллюстрации к первому значительному интервью поэта в «Синем журнале» (1913, № 41) под заглавием «Моя поэзия. Исповедь Игоря Северянина».
8 мая Северянин участвует в вечере Сологуба и Чеботаревской с чтением поэз. В письме Лидии Дмитриевны Рындиной он рассказывал: «Я встретил там Мережковского, Гиппиус, Тэффи, Глебову, "офицерика Колю" и друг. Много лестного услышал я о себе на этом вечере, и много читал новых и старых! — стихов. Читал и "Качалку грёзэрки"». Через два дня поэт выехал на дачу в Веймарн под Петроградом вместе с Еленой Семеновой и дочерью Валерией. В Троицу в Веймарн приезжают Сологубы. 26 июля приезжает Евгений Матвеевич Пуни.
10 сентября Северянин возвращается из Веймарна в Петербург и погружается в житейские и литературные заботы. В октябре он отказывается от нового турне с Сологубами и объясняет решение в письме Лидии Рындиной: «...не поехал по следующим причинам: 1) Болезнь мамы, 2) неполучение аванса, 3) "бесписьменность", 4) угрозный тон телеграмм его и ее: они угрожали... прекращением знакомства!.. Что же! я и прекратил знакомство с ними. Не жалею, — слишком возмущен. Заискивать не рожден. И ведь не акмеист же какой-нибудь, наконец, я! Против него ничего не имею: он действовал под давлением. Ею прямо-таки возмущен. И давно уже. Короче: я доволен своему "освобождению"».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |