1.4 Противоречие как доминанта творчества И. Северянина
Противоречие как прием художественного изображения было свойственно многим поэтам XII—XX столетий. У некоторых из них противоречие представляет собой одну из важных доминант творчества, что особенно характерно для языка поэзии И. Северянина.
Противоречия социальной, общественно-политической и культурной жизни России, резко обострившиеся на рубеже XII—XX веков, достигли своего предела в начале прошлого столетия. Это с неизбежностью приводило к усилению внутреннего противоречия творческой личности, часто к ее раздвоенности, глубокому протесту против социальной несправедливости, стремлению обнажить правду жизни, отбросить отжившие предрассудки, создать новые ценности. Состояние такой творческой личности хорошо выразил Н.А. Бердяев в книге «Самопознание», представляющей собой опыт философской автобиографии: «Мне не раз приходится говорить в этой книге, что во мне есть как бы два человека, два лица, два элемента, которые могут производить впечатление полярно противоположных. Но сводятся эти противоречивые элементы к одному источнику. Я не только человек тоскующий, одинокий, чуждый миру, исполненный жалости к страдающей твари, душевно надломленный. Я также человек бунтующий, гневно протестующий, воинственный в борьбе идей, вызывающий, способный к дерзновению. Но и моя тоска одиночества, и моя бунтующая воинственность одинаково коренятся в этой чуждости мира...» (Бердяев, 1990, с. 59—60).
Для многих поэтов XX века противоречие становится; не только моделируемым поэтическим объектом, но и одним из лейтмотивов, методов художественного изображения, одной из доминант их творчества, существенной составляющей их идиостилей (К. Бальмонт, В. Брюсов, А. Блок, М. Кузьмин и др.). Об этом говорят сами поэты в своих стихах:
И странно полюбил я мглу противоречий,
И жадно стал искать сплетений роковых.(В. Брюсов. Я).
В своих противоречьях гармонична
И в низостях невинных высока...(И. Северянин. Одна встреча).
Тропофигура противоречия стала ведущей доминантой творчества И.В. Лотарева, писавшего свои произведения под псевдонимом Игорь Северянин. Игорь. Северянин... При упоминании этого имени невольно возникает в памяти знакомое с юношеских лет: «Я, гений Игорь Северянин», или «Ананасы в шампанском...», или «Мороженое из сирени», его скандальная слава, его эго-футуризм.
Долгое время Игоря Северянина не вспоминали, считали салонно-будуарным поэтом, а его поэзию чуть ли не «второстепенной». Но его современники — А.А. Блок, В.Я. Брюсов, О.Э. Мандельштам, Ф. Сологуб и др. — высоко ценили творчество Игоря Северянина, считая талантливым, истинным поэтом. «Поэтом с открытой душой» называл его Блок.
Своеобразный язык произведений И. Северянина, манера письма складывались постепенно. В ранних произведениях слышны чужие мотивы, стихи еще лишены индивидуальности, носят явно подражательный характер. Первым заметил Северянина его поэт-современник К.М. Фофанов, он не только оценил творчество молодого поэта, но и помог ему познакомиться с редакторами и издателями. «Очень талантливый, огромный и прекрасный талант», — К. Фофанов был щедр на признание дарований в начинающих. Но, несмотря на признание Фофановым поэтического дарования Северянина, редакторы не спешили печатать его стихи, поэт печатал их на свои деньги. Молчала и пресса. На недостаток внимания начинающий: поэт мог пожаловаться только до 1910 года: в тот год писатель И. Наживин отвез одну из брошюр Северянина в Ясную поляну и прочитал Л.Н. Толстому. Л. Толстой вначале посмеялся, а затем сказал: «Чем занимаются! ...Это литература! ...Кругом виселицы, полчища безработных, а у них "упругость пробки"». Это стало известно московской прессе, пресса заговорила о Северянине и сразу сделала известным на всю страну: его стали критиковать все. Таков пролог «двусмысленной славы» певца сирени и весны.
...Моя двусмысленная слава
И недвусмысленный талант...
В этом чуть ироническом самопризнании Игоря Северянина — намеки на его поэтическую личность.. «Недвусмысленный талант» — это не только восхваление себя, но и, действительное внутреннее ощущение, выраженное прямо и без обиняков. Северянин знал, что он талантлив, и не считал нужным притворяться. «Двусмысленная слава» — это тоже серьезно; это — ощущение изначальной противоречивости своей шумной поэтической известности. Северянин в свое время пользовался огромным, подчас скандальным, успехом, не оставлял равнодушным ни своих недругов, ни — тем более — своих почитателей. Свою «двусмысленную славу» поэт в значительной степени формировал сам, ведь для подавляющего большинства читающей публики его имя ассоциировалось с такими строчками из лирического сборника «Громокипящий кубок»:
Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
Кумир восторженной публики в предреволюционные годы, к 1930—1940 годам он оказался почти забыт. Пожалуй, «противоречивость» — доминанта не только его жизни, но и его творчества. В суждениях об И. Северянине часто преувеличивали «позу воинствующего эстетства», которая в свое время пришлась по вкусу «заевшейся» буржуазно-мещанской публике кануна революции. Если бы дело ограничивалось только манерностью, будуарно-ресторанным характером и пошловатой изысканностью его шумных эго-футуристических эксцессов, то вряд ли бы, наверное, такой тонкий знаток и ценитель поэзии, как Валерий Брюсов, написал: «Не думаю, что надобно было доказывать, что Игорь Северянин — истинный поэт. Это почувствует каждый, способный понимать поэзию, кто прочтет «Громокипящий кубок» (Брюсов, 1916, с. 9).
Ни у кого из русских поэтов стихи и биография так не переплетались и так не дополняли друг друга, как у Северянина. Автобиографизм поэта становится тем стержнем, на основе которого его творчество может быть, представлено как целостная, упорядоченная картина. Показательно и то, что все стихи Северянина имеют авторскую датировку; иногда указывается не только год, но и месяц, и день написания, и место, где это стихотворение создано. Дата становится частью текста: она совершенно необходима для поэта-историка, избравшего самого себя в качестве объекта художественного исследования. Интересно и то, что Северянин никогда не подправлял свои ранние стихи, никогда не пытался улучшить их. Он начал писать стихи восьмилетним мальчиком, но литературная слава пришла к нему не сразу. Его литературное признание имело 3 особенности: 1) оно было вовсе не быстрым: несколько лет глухого молчания и невозможность «пробить» журнальные заслоны; брошюры, издававшиеся за счет автора. Стихи, помещавшиеся в этих брошюрах, уже демонстрировали искреннее и упоенное приятие мира, умение ярко и пластично его живописать, — но всего этого оказывалось мало для действительного успеха; 2) известность И. Северянина началась как известность скандальная: резкий отзыв Л.Н. Толстого и последовавшее за ним «всероссийское улюлюканье» не только привлекли внимание к поэту — они же определили и направленность его творчества; 3) Северянин очень рано понял, что наряду с публикацией существует и другая форма бытия стихов — форма авторского исполнения.
... Позовите меня, — я прочту вам себя,
Я прочту вам себя, как никто не прочтет...
... Кто не слышал меня, тот меня не постиг
Никогда — никогда, никогда — никогда.
Эта эстрадная манера подачи стихов сказалась и на существе ранней северянинской поэзии. Зрителей увлекало прежде всего необычное: грезёрки, озерзамки, виконтессы и др. Впрочем, за подобным словотворчеством угадывалось не стремление писать на потребу невзыскательной публике, — здесь крылись и черты индивидуального стиля поэта, склонного к необычным словам и словосочетаниям, которые становились своеобразным отражением необыденности его поэтического мира. «Музыка» поэзии, звук и ритм являются неотъемлемой, значимой (несущей смысловую нагрузку) частью его поэзии, этим и обусловлено его увлечение различного рода словообразованиями, так как здесь семантическое значение определяется не только через новое необычное сочетание значимых частей слова (морфем), но и через озвучивание — появляется дополнительный «звукосмысл», который, пожалуй, главнее, чем семантика такого рода слов.
Эта внешняя сторона его творчества, свидетельствующая о необыкновенной виртуозности поэта, может создать впечатление усложненности его стихов. Впечатление это будет, однако, обманчивым. В сущности, «футурист» Северянин весьма прост и даже примитивен. В 1924 году в своих «Воспоминаниях» он признавался: «Лозунгами моего эгофутуризма были: 1) душа — единственная истина; 2) самоутверждение личности;: 3) поиски нового без отвергания старого; 4) осмысленные неологизмы; 5) смелые образы, эпитеты; 6) борьба со стереотипными заставками; 7) разнообразие метров» (Северянин, 1999, с. 461).
Весь поэтический мир Северянина изначально двойственен, поэт как будто все время взвешивает на весах добро и зло: и в зле — добро, и в добром — злоба. Когда Европа была охвачена Первой мировой войной, И. Северянин удалился в царство грез — вымышленную страну Миррэлию. Он увидел там, в первую очередь, самого себя: «Кроме звезд и Миррэлии ничего в мире нет». Поэт отвергает классовый или социальный подход, для него существует один критерий — нравственность. Новые возможности открывает для него февральская революция 1917 года. Он видит в жизни возрождение. Но жизнь предлагает все новые варианты политической розни, ожесточенной борьбы. Под сомнения ставились ценности, признаваемые до этого всем человечеством.
Февральская революция застала Северянина в Харькове, куда он приехал после поэтических вечеров в Кутаиси и Баку. Поэта в этот момент больше волнуют похвалы Брюсова, нежели исторические катаклизмы, как явствует из книги воспоминаний «Уснувшие вёсны», ведь что такое «земные нелады перед небесным ладом душ наших?» Однако разминуться с «револьверами революции» было уже невозможно. Необходимо было делать выбор.
Он не принял Октября и «револьверов революции». 27 февраля 1918 года на «поэзовечере» в политехническом музее в Москве Игорь Северянин : был провозглашен «королем поэзии»:
... Я избран королем поэтов,
— Да будет подданным светло!
Почти через неделю (март 1918 г.) после своего триумфального выступления в Политехническом музее, Северянин покинул Родину, провозгласив себя «просто дачником», человеком «вне политики»:
... Нет, я не беженец, и я не эмигрант, —
Тебе, родительница, русский мой талант.
Он любил Россию, но не меньше любил и Эстонию. Он хотел встать вне политики и не хотел становиться ни «красным», ни «белым». Но его не признавали эмигранты и забывали в России.
Кто же такой Игорь Северянин? Его поэтическая загадка до сих пор не разгадана. Неужели в его творчестве нет ничего, кроме эпатажа и позы? И как относился к подобному восприятию его творчества сам поэт? В 1926 году он написал своего рода автопортрет со стороны, в котором попытается показать себя в истинном свете. Противопоставляя свою поэзию вкусам толпы, которую привлекают лишь «фокстрот, кинематограф и лото», И. Северянин сравнивает свою простую душу с «днем весны», чистым и ясным. А дальше — такая самохарактеристика:
Благославляя мир, проклятье войнам
Он шлет в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя
Над всею первенствующей планетой...
Он — в каждой песне, им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
Иронизирующее дитя — вот словосочетание, через которое, по-видимому, предлагается воспринимать его творчество. Как и всем детям, И. Северянину нравились принцессы и замки, его влекла кипящая там праздничная жизнь. Ему нравится провозглашать:
Цветов! Огня! Вина и кастаньет!
Пусть блещет «да»! Пусть онемеет «нет«!
...Живи, пока живешь! Спеши, спеши
любить, ловить мгновенное!
Стихи, подобные этим, составляли на раннем этапе основной пласт северянинской поэзии. Строгие критики их осуждали, ставя автору в вину эстетство, безвкусицу, аполитизм, тематическую узость и замкнутость. На стихи Северянина писали пародии, не учитывая того обстоятельства, что и сами эти произведения заключали в себе элемент пародирования, высмеивания обывательских вкусов и пристрастий.
Двуединство творчества И. Северянина отразилось и в литературном направлении, точнее, в самоопределении, самоназвании, которое он, по молодости лет, себе выбрал — «Эго-футуризм». Что здесь подразумевалось? Стремление оставаться на гребне современных литературных веяний, быть в моде, заглянув в будущее предназначение поэзии, и потребность остаться собой, возвыситься над борьбой литературных течений и общественных сил (эго-).
Своё эстетическое кредо И. Северянин сформулировал (отталкиваясь от А.С. Пушкина) в стихотворении «Поэту»:
Не пой толпе! Ни для кого не пой!
Для песни пой, не размышляя — кстати ль?..
Пусть песнь твоя — мгновенья звук пустой, —
Поверь, найдется почитатель.
В современном литературоведении (например, Пинаев 1997, 2001) трактуют художественную эволюцию И. Северянина как путь от разработки карнавального амплуа («дитя», «вундеркинд», «гений») и игры в эстетизированную реальность («грезофарс») к уязвленно-риторическому объяснению с действительностью с позиции поэта-историка.
В своих произведениях Игорь Северянин дал весьма язвительную характеристику поэтическому миру дооктябрьской России, подчеркнув свою инородность всем литературным группам и течениям. В. Брюсов справедливо подметил, что в отличие от других футуристов, И. Северянин только на словах проповедовал пренебрежение к старой литературе (Брюсов, 1916, с. 15). Да и то эпизодически. У старой поэзии он заимствовал размеры, приемы изобразительности, рифмы, весь склад своей речи. Откинув маленькие экстравагантности, состоящие почти исключительно в употреблении: новопридуманных слов или форм слова, в стихах И. Северянина можно увидеть естественное продолжение того пути нашей поэзии, по которому она шла со времен А.С. Пушкина или даже Г.Р. Державина.
В эмиграции (1919—1923 годы) вышло девять книг И. Северянина, но мизерный тираж сделал их практически неизвестными широкому читателю и не принес поэту реального заработка. В последние годы жизни И. Северянин жил преимущественно в Таллинне и Нарве, мечтал о возвращении на родину. Мечте этой не дано было осуществиться: поэт умер в Таллинне в конце 1941 года. А за 10 лет до этого, в Белграде, была опубликована книга Игоря Северянина «Классические розы», подводившая итоги его поэтического творчества.
В зрелые годы И. Северянин, как следует из названия сборника, приходит к своеобразному поэтическому классицизму. Его слог становится, по сравнению с ранними стихами, более ясным и прозрачным, настроения — строже. Детскость, непосредственность северянинской поэзии входит как бы в новую фазу. Он проявляет себя как тонкий лирик, обостренно чувствующий, природу. Весеннее половодье «громокипящей» лирики девятисотых годов уступает место «осенним», более проникновенным стихам. Исчезает театральность и кокетство. «Иронизирующее дитя», салонный лирик выступает в зрелом творчестве как поэт-публицист, ведущий диалог с историей и современностью. Видоизменяется ирония поэта, некогда легкая и игривая: теперь ее амплитуда значительно шире — от легкого подтрунивания до горькой усмешки, от скрытого намека до гневной сатиры. О северянинском даре сатирика написано мало, хотя проявляется он у поэта в самых различных формах и аспектах.
Другое необходимое свойство поэта, которое в значительной мере проявилось в лирике Северянина, — «способность переживать события глубоко и остро». В наибольшей степени это касается поздних стихотворений Северянина о России — в них нет никакой позы, насмешки. В зрелых, эмигрантских стихах поэта появляются горькие, суровые ноты самоосуждения, трезвой оценки своего жизненного пути. А в одном из лучших своих творений, цикле «Медальоны», Игорь Северянин показал себя как поэт-эрудит, мастер литературного и психологического портрета, умеющий найти для художественного содержания компактную, адекватную ему форму.
Обращение к творчеству Игоря Северянина в нашей стране временами ослабевало, но никогда не исчезало окончательно: именно потому, что он был истинным поэтом, «поэтом с открытой душой». У него было замечательное чувство поэзии, не только как формы самовыражения, но и как способа существования в мире.
Анализ изобразительных средств поэтического творчества И. Северянина в их системе дает соответствующим образом организованный фактический материал, характеризует мировоззренческую модель мира поэта. В художественном тексте, который рассматривается как закрытая система сложной внутренней организации, все элементы находятся в тесном взаимодействии и ориентированы авторской точкой зрения на передачу определенной эстетическо-познавательной информации.
Как показал анализ языка поэтических произведений Игоря Северянина, ведущие место в системе изобразительных средств его поэзии занимает противоречие — особая тропофигура, имеющая разноаспектную сущность (как было показано в Главе 1, п. 1.3) и проявляющаяся на различных уровнях художественного текста, что будет подробно проанализировано в Главах 2 и 3.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |