2.2. Метафорическое сравнение и автометафора

В основе метафоры лежит демонстрация сходства, то есть она понимается как эллиптическое (сжатое) сравнение. Многочисленные исследования метафоры свидетельствуют о близости этих двух явлений: «Сравнение можно рассматривать как отличное от метафоры только по форме: в случае сравнения сходство утверждается, а в случае метафоры — подразумевается» (Блэк, 1990, 161). Б.В. Томашевский в своей «Поэтике» перечисляет такие близкие языковые явления, как классическая метафора, метафорическое сравнение и метафорический эпитет: «Метафорическое слово всегда стоит в контексте, значение которого препятствует возникновению отчетливого представления в ряду первичного значения слова. Вместо подобного представления возникает ощущение некоторой возможности значения; при этом подобная возможность переживается эмоционально, так как не может быть до конца осмыслена» (Томашевский, 1999, 54—55).

Близость к метафоре образного сравнения несомненна. Исключение из сравнения компаративных связок или предикативов «переводят» сравнение в метафору, то есть предложения подобия преобразуются в предложения тождества (см. об этом Монина, 1995). Ср.: Где взоры женщин сочны, как маслины («Памяти Тома») — Где взоры женщин — сочные маслины...

Кратко сформулируем различия метафорического сравнения и образной метафоры.

Метафора характеризуется отсутствием «подвижности», особенно субстантивной части; лаконичностью, отсутствием модификаторов, объяснений, обоснований мотивов оценки и коннотативных «приращений» смысла, уточнений, то есть сокращением речи:

Веселые, печальные,
Размеры — соловьи!
(«Поэза о старых размерах»)

Ее смысловая специфика связана с выражением устойчивого подобия (постоянного признака объекта) и наличием внутреннего отрицания, с имплицитностью, а не эксплицитностью смысловых репрезентаций.

Метафорически трансформированное слово вводится связкой, причем, как правило, нулевой:

Греза — сердечная моль...
(«В пяти верстах по полотну»)

Метафорическое сравнение характеризуется синтаксической подвижностью, свободной сочетаемостью с предикатами разных значений; распространенностью, наличием аспектизирующих, уточняющих, интенсифицирующих, обстоятельственных модификаторов:

Они томят, как плотские грехи,
На лацкан сюртука тобой пролиты,
Воспламеняя чувственные мхи...
(«Рондо»)

Смысловая специфика метафорического сравнения состоит в указании на подобие одного объекта другому (непостоянный признак объекта)в отсутствии внутреннего отрицания и эксплицитности, а не имплицитности средств выражения оценочного смысла.

Метафорическое сравнение организуется с помощью компаративной связки (как, словно, подобно, точно, как будто и др.) или предикативом (подобен, сходен, похож):

Был взгляд ее надменен
И череп, как порок...
(«Фантазия»)

Как в сравнении, так и в метафоре содержится семантический элемент «можно сказать» (Вежбицкая, 1997, 146), но в то же время «метафора — это тип употребления языка, в то время как сравнение — тип психологического процесса» (Ортони, 1990, 222). Несмотря на то, что метафору нельзя отождествлять со сравнением (Блэк, 1990, Дэвидсон, 1990), сравнение в понимании метафоры имеет огромное значение. Несмотря на отсутствие у образных метафор структурных языковых показателей, основой оценочной мотивации по сути является уподобление, которое помогает читателю понять, почему автор может сказать, например, Я — композитор..., Я — интуит с душой мимозовой.... и т.д. Читатель оказывается перед необходимостью как можно лучше соотнести текстовый концепт с общими знаниями и представлениями. Наиболее оптимально это сходство может быть сформулировано в виде утверждений сравнения с указанием на его мотивацию, на основания оценки.

В поэтическом тексте Северянина метафорическое сравнение выступает как в функции оценочного предиката, то есть ценностной характеристики объекта оценки, так и в функции традиционного сравнительного оборота. Подчеркнем, что в формировании содержания метафорических сравнений в идиостиле Северянина активную роль играют модусы перцепции, именно они вносят эмотивную составляющую в характер оценки. Отметим также, что оценочный предикат регулярно выражается словами ключевых семантических полей художественного мира Северянина (растения, цветы, драгоценные камни, планеты, бытовая лексика и т.д.).

Зрительный модус перцепции:

Как парус — раскрытые косы,
Сомнамбулен ликий опал
(«Балтийское море»)
Сегодня ветер, беспокоясь,
Взрывается, как динамит,
И море, как товарный поезд,
Идущий, тяжело шумит
(«Синее»)

Акустический модус перцепции:

Мечта и кисть — в немой гармонии,
Как лейтмотив больной симфонии
(«Врубелю»)
Ведь мухомор — как Риголетто,
Да не один еще, — их три!
(«Июневый набросок»)

Осязательный модус перцепции:

Я, перечитывая главы,
Невольно ими изумлен:
Они стрекозны и лукавы,
И шелковисты, точно лен
(«Обзор»)

Зрительный + акустический модус перцепции:

Арфеет ветер, далеет Нарва,
Синеет море, златеет тишь.
Душа — как парус, душа — как арфа.
О чем бряцаешь? Куда летишь?
(«Поэза раскрытых глаз»)

К индивидуально-авторским стилевым чертам следует отнести сочетание различных видов эмоций, восприятий при формировании метафорических сравнений.

Например, в метафорическом сравнении

Лунное сияние — это точно в небе льны...
(«Тундровая пастель»)

положительная оценочная коннотация и экспрессивность предикатаремы льны формируется в условиях коммуникативно-прагматического контекста. Зрительная основа ассоциативного сравнения — «голубой цвет» — базируется на импликационале слова лен, репрезентируемом его окружением: синий лен, глаза цвета льна, льняные волосы, а также переносным значением слова — «очень мягкий». Импликациональное значение создает и эмоционально-оценочные потенциальные семы данного слова: «нежность», «красота», «чистота», «надземность», соответствующие индивидуальности авторского восприятия, в частности, трепетного отношения поэта к сине-голубому цвету как символу всего лучшего и светлого. Интенсиональное значение данного фитонима (одного из активных ключевых слов микрополя «цветы») — «травянистое растение, из стеблей которого получают прядильное волокно, а из семян — масло» — не позволяет обоснованно использовать внутреннюю форму слова для создания позитивных оценочных коннотаций.

Только энциклопедическая информация определяет логико-понятийную природу денотата с позиций существования и внешнего вида растения: «цветки льна довольно крупные, с голубыми венчиками: из-за них поля льна во время цветения сплошь голубые. Льняное волокно слегка блестящее, светлого, почти белого оттенка; в одежде из льна не бывает жарко (МЭ, 384). Эта информация имплицирует компонент «это хорошо» — положительное содержание сияющего белого цвета — символа чистоты и голубого цвета — символа нежности и прохлады.

Интенция одобрения-восхищения реализуется уподоблением экспликационала объекта оценки и импликационала оценочного предиката, что характерно для идиостиля Северянина. Интенсионал слова «сияние» — «яркий свет» создает возможность для согласования смысла атрибута и объекта, к тому же цветовое подобие, сравнение луны со льном, космического явления природы и конкретного явления природного мира происходит в «надземном» пространстве, что увеличивает экспрессию положительной эстетической и эмоциональной оценки-восхищения. Специфика метафорического сравнения — в усилении оценки одного явления с помощью свойств другого, что достигается особой предикатной позицией, нехарактерным употреблением указательной частицы «это», особой интонационной окрашенностью. Многоточие в конце высказывания — также один из наиболее любимых способов Северянина выразить чувство сомнения, недосказанности

Принцип построения фразы как синонимической пары слов, основным компонентом сравнения которых служит сема «цвет», приводит к использованию поэтической функции оценочной коннотации на основе соотношения интенсионала и импликационала, денотата и коннотата, субъективного и объективного факторов. В поэтической фразе затронута и область фонетических явлений, отражающаяся в звуковом уподоблении компонентов высказывания. Двузначный эвфонический повтор в начале и конце строки с использованием сонорных плавных звуков (л—у—нн—ые ль—н—ы) также создает основу для эмоциональной оценки высказывания; легкость произнесения сонорных звуков ассоциирует их с представлением о легком, невесомом, нежном.

Ассоциации, связывающие эмоции и объективные представления непосредственно со звуковым рисунком речи, чрезвычайно многочисленны в поэзии Северянина, но они весьма субъективны и не всегда совпадают с общезначимыми ассоциациями.

Таким образом, в художественном мире Игоря Северянина образные метафорические сравнения наряду с оценочными метафорами не только моделируют представление об объекте оценке, но и формируют способ и стиль поэтического мышления, являются его основой.

Множественность метафорических поэтических образов Северянина имеет особый характер, отражающий установки его творчества. Поэт, которого, несомненно, интересует его собственное ЭГО, ощущает свою связь с разнообразием явлений природного мира и мира человека, пытается установить ассоциативные основы этой связи, продемонстрировать сенсорные, интеллектуальные, гедонистические, эстетические основания оценки. Поэтому он с высокой степенью частотности обращается к автометафоре, этому своеобразному «перекрестку» метафоры и метаморфозы. В его стихах одна автоквалификация сменяет другую, а в роли носителя ценностного признака непременно выступают номинации и характеризации ключевых семантических полей (растения, цветы, животные, музыка и т.д.).

Я — милый, белый, улыбный ландыш...
Я — интуит с душой мимозовой
(«Грезовое царство»)
Я — композитор: под шум колес
Железнодорожных
То Григ, то Верди, то Берлиоз...
(«Я — композитор»)
Я сам себя не понимаю,
А сам я — вылитая Русь...
(«Игорь-Северянин»)

От автометафоры следует обособлять метаморфозу, сущность которой В.В. Виноградов определили следующим образом: «В метафоре нет никакого оттенка мысли о превращении предмета. Наоборот, «двуплановость», сознание лишь словесного приравнивания одного «предмета» другому — резко отличному — неотъемлемая принадлежность метафоры. Вследствие этого следует обособлять от метафор и сравнений в собственном смысле тот приглагольный творительный падеж, который является семантическим привеском к предикату (с его объектами), средством его оживления, раскрытия его образного фона» (Виноградов, 1976, 411—412).

В таких случаях, как метаморфоза Северянина влекусь рекой, цвету сиренью, пылаю солнцем, льюсь луной и т.д. «мы имеем дело не с чисто словесной метафорой, а с отголосками «мифологического мышления» (Виноградов, 1976, 412). В творительном падеже метаморфозы как бы нивелируется основной субъект и актуализируется вспомогательный. Метаморфоза, таким образом, реализуется как миг, мгновенный образ, метафора же — это основа всего сюжета.

Примером «мифологического мышления» может являться автометафора, в которой Северянин приписывает себе свойства соловья, культовой весенней птицы, отличающейся красивым пением:

Я — соловей, я — сероптичка,
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.
Я — соловей, и кроме песен
Нет пользы от меня иной
Я так бессмысленно чудесен,
Что смысл склонился предо мной
(«Интродукция»)

Создавая автометафору, Северянин обогащает, осложняет ее приемом использования в «тесных рамках стихового ряда» одного и того же слова с различной оценочной окраской. В первой строфе наиболее тесно сохраняются референтные свойства объекта уподобления (сероптичка — «буро-серая птичка семейства дроздовых» (СОШ, 746)), положительные оценочные коннотации базируются на интенциях самопохвалы, обусловленных мечтой и радужной песней. Во второй строфе появляются иронические интенции, мотивом которых становится утилитарная оценка (нет пользы от меня иной) и эстетическая оценка (чудесен). «Рассогласование» объекта и атрибута, реализуемое столкновением противоположно заряженных оценочных слов — бессмысленно чудесен — актуализирует контекстуальное ироническое значение автометафоры соловей, которая приобретает ироническую оценочную коннотацию «говорить красиво, увлеченно», но «без пользы» (см. соловьем разливается...; соловья баснями не кормят...). Здесь мы в очередной раз сталкиваемся с актуализацией энантиосемических значений слова в одном коммуникативно-прагматическом контексте, специфическим приемом идиостиля поэта.

В одном тексте у Северянина могут переплетаться самооценка-автометафора, оценочная метафора и метафорическое сравнение:

Я заклеймен, как некогда Бодлер;
То — я скорблю, то мне от смеха душно.
Читаю отзыв, точно ем эклер:
Так обо мне рецензия... воздушна.
О, критика — проспавший Шантеклер! —
Ку-ка-ре-ку! Ведь солнце непослушно
(«Секстина»)

Если в оценочной метафоре слова фигурируют в переносном значении, их оценочные коннотации создаются контекстом, зависят от авторских ассоциаций и редко развиваются в самостоятельную законченную мысль, составляя как бы часть фразы, то в метафорическом сравнении значение слова базируется, как правило, на интенсионале слова и осмыслено до конца, а потому регулярно выражается законченным высказыванием. Для достижения максимальной выразительности как положительных, так и отрицательных оценок Северянин использует эвфонические повторы-концовки: душно — воздушно; бездушно — послушно; Бодлэр — эклер; Шантеклер. Такая инструментовка речи как некоего эквивалента выражения, как чего-то равносильного слову, называющему явление, именуется звуковой метафорой

Ассоциации, вызываемые звуковой метафорой, субъективны, и эта субъективность оценки подчеркивается в авторских оценочных метафорах. Объект оценочного сравнения — критика — уподобляется поэтом Шантеклеру, что в переводе с французского означает «петух», «певец зари» с характеристикой проспавший. Интенсионал слова «петух» не дает достаточных оснований для использования внутренней формы слова с целью выражения насмешливой иронии. Парадигматический и синтагматические аспекты значения слова раскрывают его широкие деривационные и сочетательные возможности: петушок, петуший, петушиться, петушиный хвост, гребень; переносное: «драчливый человек» — задать петуха, подтверждаемое обширной фразеологизацией слова: вставать с петухами, петушиный задор, пустить красного петуха и т.д. Таким образом, основой эмоционально-оценочных коннотаций являются признаки прямого («птица, возвещающая начало нового дня») и переносного («задиристое поведение») значения. Критика «проспала» появление нового поэтического дарования — солнца — как оценивает себя Игорь Северянин.

Ценностная признаковость слова Шантеклер базируется и на функционально-стилистических характеристиках — антонимическом отношении, актуализируемом лишь средствами контекста: Бодлэр — Шантеклер. Французский поэт Шарль Бодлер, предшественник французского символизма, автор известного сборника «Цветы зла», воспевающего бунтарство, анархию, ненависть к порокам буржуазного мира. В его стихах тоска по гармонии сочетается с признанием неодолимости зла, с эстетизацией пороков большого города. Актуализируя оценочное значение метафорических сравнений, Северянин отражает культурно-исторические традиции начала XX века. Идеализируя Бодлера, поэт в какой-то степени отождествлял его творчество и свои урбанистические «поэзы» («Нарва», «Городская осень», «Отходная Петрограду» и др.).

Субъективность оценочного отношения в этом развернутом метафорическом сравнении выступает на первый план: высокая позитивная самооценка Северяниным себя как поэта (солнце), сравнение с всемирно известным Бодлером; абсолютно негативная оценка критики (проспавший Шантеклер) в субъективной трактовке — «не успевший приступить к драке». Анализ «правого члена» сравнения — эклер, воздушно — свидетельствует о совмещении оснований оценки в метафорическом сравнении: не только сублимированная интеллектуально-психологическая мотивация, но и гедонистическая, с ведущими вкусовым и осязательным модусами перцепции положили начало оценочным коннотациям в метафорически трансформируемых словах. Здесь Северянин опять выступает как мастер «игры слов», употребляя омонимическую внутреннюю форму фран. эклер — не только «пирожное со сладким заварным кремом», но и «молния». Противоположные оценочные заряды элемента метафорического сравнения эклер («критика» — «приторность, слащавость, претензия на изысканность и наличие хорошего вкуса» (и «это плохо»); «поэт» — молния, «яркий электрический разряд, явление природы» (и «это хорошо»)) еще раз демонстрируют отличие оценочного дискурса Северянина от других поэтов, делают лирику «короля поэтов» узнаваемой, нетривиальной, «свежей».

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница