2.1. Семантическая структура метафоры
В семантической структуре оценочной метафоры в обязательном порядке присутствуют объект оценки и признак, реализованный в оценочном предикате. Объектом оценки часто является лирический герой поэтического произведения, а основанием оценки — субъективные эмоции говорящего, отношение Игоря Северянина к происходящему. Общепринятое мнением поэтом зачастую отвергается. Его субъективное мнение регулярно противостоит стандартным оценкам большинства. Такова, например, ироническая саркастическая оценка поэта Белого, которому в градации приписываются следующие оценки, среди которых метафора занимает особое место в создании экспрессивации образа: Он высится не то что обелиском А рядовой коломенской верстой — Дивящий якобы цветущим риском, По существу бесплодный сухостой... — Глупец, что даже умничать не в силе... — Кукла заводная в амбразуре...
Второй терцет в сонете — центральный в композиции — несет следующую характеристику поэта-символиста, демонстрирующую отношение Северянина к символизму вообще:
В заумной глубине своей пустой —
Он в сплине философии английском,
Дивящий якобы цветущим риском,
По существу бесплодный сухостой...
В медальоне оценочный предикат реализуется субстантивной метафорой со смешанным значением утилитарно-интеллектуальной оценки. Цель этого высказывания — выразить негативное, презрительно-саркастическое отношение автора к объекту оценки, причем основанием этой оценки является не социальный стандарт (норма отношения к модной поэзии символистов), а субъективное отношение (не-норма) поэта Игоря Северянина к поэту Андрею Белому.
Импликативный признак ценностного отношения «пустой, бесполезный, бесталанный» и даже «мертвый» — формируется на основе семантических компонентов внутренней формы слова «сухостой» — «засохшие на корню деревья» (СОШ, 781). Отметим, что словарь дает еще одно омонимическое денотативное значение этого слова (см. о «привязанности» Северянина к употреблению омонимических значений в одном контексте) — «время перед отелом, когда молочный скот перестает доиться» с пометой «спец.» (СОШ, 781). Знание об обозначаемом денотате усиливает коннотатитивное значение предикатной лексемы и определяет иллокутивную силу конца шкалы оценки — неодобрение-уничижение, актуализируемое антитезами контекста: заумная глубина («бессмысленная основательность»), глубина пустая, английский сплин (уныние, хандра) и т.д. Основой эмоционального образа являются и семемы слова «бесплодный» с его интенсионалом «неспособный производить потомство», «безуспешный», «безрезультатный» (СОШ, 45). Таким образом, ироническая метафора в поэтике Игоря Северянина порождается «сгущенной» предикацией в синтагме с согласованными смыслами атрибута и объекта: бесплодный сухостой.
В роли оценочного метафорического предиката в идиостиле Северянина наиболее часто встречаются качественные прилагательные (как в краткой, так и в полной форме), конструирующие оценочно-признаковые высказывания в функционально-семантическом поле оценки:
Весенний день горяч и золот, —
Весь город солнцем ослеплен!(«Весенний день»)
Как золотела осень!
Воздух лазурно-крылат!(«День на ферме»)
Золот гордый замок строфами, золот девушками русыми
Золот юным вдохновением и отсутствием рабов!(«Поэзокон церт»)
Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев,
Люди ж озабочены пошлым и земным(«Нерон»)
А разве виноват я, что лилии колет
Так редко можно встретить, что путь без лилий сер?(«Фиолетовый транс»)
Вселенец, заключенный в смокинг денди,
Он тропик перенес на вечный ледник, —
И солнечна была его тоска!(«Оскар Уайльд»)
Все прилагательные приобретают оценочные коннотации в синтаксической позиции предиката в «рассогласовании» смыслов атрибута и объекта: солнечная тоска (плюс и минус), весенний день горяч (не летний), воздух лазурно-крылат, или в «согласовании» объекта и атрибута: Клавдий лазорев («светло-синий, голубой, с импликациональным значением в народной поэзии «идиллический, несбыточный»): золотые строфы; золотые девушки, золотое вдохновение. В последних синтагмах клишированное, штампованное значение «драгоценный» — «хороший» соединяет перцептивный образ, логико-понятийную характеристику и когнитивные структуры, обусловленные имплицитностью-эксплицитностью компонентов оценочного значения и его функциональным характером.
Метафора в позиции оценочного предиката отличается экспрессивностью, что подчеркнуто эмоциональной окраской интонации и модальными частицами так и как, которые обладают особой экспрессивно-эмоциональной природой.
На втором месте по частотности употребления в роли оценочного метафорического предиката находится имя существительное, конструирующее оценочно-предметную модель в функционально-семантическом поле оценки. В роли объекта оценки-метафоры выступают реалии, принадлежащие вещному миру и миру природы, миру идей; события и явления; лица:
Их лепестки трехгранные — как крылья,
Как белы и шелк...
Вы — лета мощь! Вы — радость изобилья!
Вы — светлый полк!(«Маргаритки»)
Наша встреча — Виктория Регия:
Редко, редко в цвету...(«Виктория Регия»)
Я — волк, а критика — облава!
Но я крылат! И за Атлант —
Настанет день — польется лава —
Моя двусмысленная слава
И недвусмысленный талант!(«Поэза вне абонемента»)
В последнем примере, где метафорическая конструкция выражает самооценку, особенно выразительной становится самобытность поэтического выражения эмоций и оценок поэта. В северянинской интерпретации «волк» имеет мелиоративное значение. В позиции автоквалификации, отражающей отношения поэта с врагами, актуализируются импликативные смыслы лексемы волк — «независимость», «свобода», «ум», хотя в энциклопедической информации этого слова содержатся отрицательные оценочные семы: «хищное животное», «несет опасность» (СОШ, 94). Негативный шлейф семантики создают и многочисленные фразеологические обороты с компонентом волк в составе: хоть волком вой; Как волка ни корми — все равно в лес смотрит; с волками жить — по-волчьи выть; смотреть волком и т.д. В языковой семантической интерпретации текстового пространства зооним волк приобретает положительные оценочные коннотации, вступая в лексико-семантическую оппозицию слову облава — «охота, при которой окружается место, где находится зверь, с тем, чтобы гнать его оттуда на охотников»; «оцепление места, где находятся или могут находиться преследуемые лица с целью их поимки» (СОШ, 429). Таким образом, имя волк приобретает оценочную положительную коннотацию, а дериват облава — отрицательную оценочную коннотацию только на уровне актуализации в конкретном коммуникативно-прагматическом контексте, подтверждающем нереферентность оценочной метафоры, ее субъективность
В поэтических текстах Игоря Северянина имена существительные ключевых семантических полей регулярно занимают позицию оценочного метафорического предиката, приобретая положительные или отрицательные оценочные коннотации.
Лексемы с оценочными коннотациями положительной сферы:
— растительный мир (фитонимы): сосна, клен, яблоко, яблоня, груша, лимон, апельсин; цветы, мак, жасмин, лилия, фиалка, сирень, бубенчик-ландыш, мимоза, чайная роза:
Эти глаза... вы — фиалки!
(«В пяти верстах по полотну»);
— животный мир (зоонимы): лебедь, соловей, голубка, волк, газель, серна, антилопа, бабочка, орел, таймень, лосось, форель:
Лица, которого бесчертны
Неуловимые черты:
Снегурка с темпом сердца серны,
Газель оснеженная — ты(«Поэза предвесенних трепетов»).
Лексемы с оценочными коннотациями отрицательной сферы:
— растительный мир (фитонимы); кактус, крапива, чертополох, дурман-трава (незначительное количество употреблений):
Заполонил бушующий бурьян
Куртины роз. Гортензии изъяты.
Крокетусы запущенно-лохматы.
Глядит на голубой цикорий Ян(«Элиза Ожешко»)
— животный мир (зоонимы): ворона, змея, моль, мошкара, боров, шантеклер, ястреб, свинья, горилла:
Как бы ни был сердцем ты оволжен,
Как бы меру не боготворил,
Ты в конце концов умолкнуть должен:
Ведь поэзия не для горилл...(«Поэту»);
— мир вещей и артефактов (бытовые предметы, пища и т.д.); флакон, пень, штопаные носки, барельеф, портянки, лапти, сермяга:
Что для морального урода
Призыв к любви? Урод — как пень(«Баллада XIII»)
Ваше сиятельство к тридцатилетнему —
Модному — возрасту
Тело имеете универсальное ...как барельеф
(«Диссона»)
Из приведенных примеров очевидно, что лингвистическая природа метафоры тесно связана со знаком-коннотацией в функционально-семантическом поле оценки. Понятие метафоры не может заменить понятие оценки-коннотации, но параллельное использование терминов правомерно. Сложность отношений метафоры и оценки определяется различным статусом этих лингвистических явлений. Функционально-стилистическая природа метафоры и функционально-семантическая природа оценки относит первую к способу пополнения лексического и фразеологического инвентаря языка, обусловленному взаимодействием смыслов в процессе употребления; вторую — оценку-коннотацию — к средству и способу выражения определенных коммуникативных намерений, прагматическими факторами которых эти коннотации вызваны — одобрение / неодобрение с их эмоциональной динамикой (восхищение / возмущение).
В текстах поэта есть и метафоры, не выражающие ценностные признаки «хорошо / плохо», особенно это характерно для субъектно-предикатных отношений в высказывании: Ночь баюкает вечер, В глазах твоих грустили степи», Февраль к апрелю льнет фривольно.., ...Море рыдало в бело-седом..., Вечер мягко вздохнул и приветливо Убаюкивал лес засыпающий..., Ветерок обнимался кокетливо с липой, днями былыми мечтающей..., Где ходит море синим шагом то к берегу, то к островам... и т.д. Однако оценочный смысл может возникнуть в процессе метафоризации на основании предикации основному субъекту признаков вспомогательного субъекта (Арутюнова, 1979, 170). Эмоциональное же отношение здесь выражается очень ярко.
В структуре оценочного суждения этот процесс включает объект оценки с его признаками (дескриптивными) и предикат оценки (оценочные признаки), результатом которого является коннотативное значение метафорического типа. В функционально-семантическом поле оценки функциональная природа оценочного значения детерминирует, на наш взгляд, три содержательных момента этого динамического процесса:
— динамику коммуникативных намерений одобрения, похвалы, восхищения / неодобрения, порицания, возмущения;
— динамику градационных элементов шкалы как имплицитных компонентов значения качественной оценки;
— динамику ведущих и производных эмоций в их соотношении с оценочными смыслами.
Базой этого процесса при оценках-коннотациях являются выраженные в денотативных значениях слов дескриптивные признаки:
Утро — мост роз, сходня розовобликая
К дню. День — корабль, к чуду путь
Чей нацелен:
Синему парусу вздуться пора...(«Утро»)
Дескриптивные признаки движения, причем движения от одной точки к другой, с элементами «переходного периода» являются основой семантических признаков, позволяющих поставить в одно семантическое поле субъект оценки — день и оценочный предикат — корабль, приобретающий одобрительные коннотации.
Но отчего от всех его фиалок и
И пошлых роз волнует аромат?
Не оттого ль, что у него, позера,
Грустят глаза — осенние озера...(«Кузьмин»)
Близкие по форме (округло-вытянутой) дескриптивные признаки глаза — озера, грусть как признак осени — поры увяданья природы детерминируют эмоциональную ироническую оценку поэта — насмешливое одобрение.
Любая метафора в обозначенной выше трехчленной динамике может опираться или нет на вторую динамическую систему («право», а не «обязанность» говорящего выражать квалитативные оценочные смыслы). Это обусловливает возможность подхода к оценке не только как к метафоре, а к метафоре — не только как к оценке.
Оценочная метафора при всей ее обычности, клишированности (костер любви, золотой день и др.) пополняет наиболее регулярно лексику непредметной действительности — характеристику свойств личности, ее поступков: она необходима не столько для многообразного представления явления действительности, сколько для прагматических целей: не описания, а выражения отношения говорящего к обозначаемому данного знака через его исходный образ.
Подобная метафора, в которой объектом оценки выступают человеческие пороки, характерна для поэтических образов Северянина конца 20-х годов. Персонифицируя пороки на основе уподобления структуре человеческих отношений — родственных, дружеских и других, Игорь Северянин язвительно иронизирует, например, в стихотворении «Праздники» (1927), где текст представляет собой зарисовки праздной столичной жизни, в которой отвратительно повсюду людно, в дивной праздности таится жуть, сквозь розовые очки глядит прифрантившееся обнищанье, горожанки характеризуются оксюмороном бессодержательные содержанки, обворожаемые рожей лжи. Именно это общество порождает метафорические образы человеческих пороков в структуре развернутой метафоры:
Три дочки Глупости — Бездарность, Зависть
И Сплетня — шляются, кичась, в толпе,
Где пышно чествуется мать красавиц,
Кто в праздник выглядит еще глупей.
Их лакированные кавалеры —
Хам, Вздор и барственный на вид Разврат, —
Собой довольные сверх всякой меры,
Бутылки выстроили вдоль ковра.
Цепь метафор-олицетворений (дочки, мать, довольные кавалеры), демонстрирующих пороки общества, подчеркивается излюбленным приемом Северянина — приемом «заглавной буквы», придающим статус имени собственного характеризующим номинациям, усиливающим их негативное содержание. «Безобразный человеческий мир» и отношение к нему автора демонстрируется также с помощью градации знаков-прагмем, выраженных именами-деадъективами и девербативами, объединенных архисемой «порок» — «тяжелый предосудительный недостаток, позорное свойство».
Экспрессивность метафоры-оценки обеспечивается совмещением уже трех типов значения — оценочного, эмоционального и экспрессивного, связанного со стилистическими проблемами функционирования оценок-коннотаций.
Наиболее характерны для Северянина с обозначенной точки зрения развернутые метафоры, в которых исходный образ получает многостороннее освещение.
«Любовница» — пошло звучит, вульгарно,
Как все, захватанное толпой.
Прочти ли сам Пушкин свой стих янтарный,
Сама ли Патти тебе пропой.
Любовница — плоть и кровь романа,
Живая вода мировых поэм.
Вообразить себе Мопассана
Без этого слова нельзя совсем...
«Любовница» — дивное русское слово,
И как бы ты смел на него напасть,
Когда оно жизни твоей основа
И в нем сочетались любовь и страсть?!(«Любовница»)
Развернутая метафора слова «любовница» представляет собой тропеическую конструкцию поляризованно-оценочного колебания. Поэт проходит путь градационного осмысления реалии мира человека от быта (захватанное толпой, пошло, вульгарно, то есть «сниженно») к бытию (жизнь, любовь, страсть, то есть «возвышенные» человеческие чувства) через культурологический (Пушкин, Патти, Мопассан), в большой степени литературный контекст (янтарный стих, роман, поэма). Постоянно подчеркивая ценность объекта оценки для субъекта, поэт противопоставляет общепринятое мнение с его негативными эмоциями мнению литератора, филолога, который не только отмечает «повсюдность» неофициальной внебрачной связи, но и ее «вечный» характер. При этом особая роль в метафорической конструкции отводится устойчивым сочетаниям с положительной оценочной семантикой — плоть и кровь в значении «родное дитя» (в контексте стихотворения — «дитя романа»), живая вода в значении «оживляющая» (в содержании мировых поэм). Все сказанное позволяет поэту в последней строфе утверждать: Любовница» — дивное русское слово. Метафорическую трансформацию переживает здесь слово — как основная единица языка, делающая человека социумом. Распространяясь поэтическим определением чудный — «прелестный, очаровательный», «очень хороший, великолепный» (СОШ, 889), оно выражает оценку самой высокой степени, демонстрируя автора как восторженного поклонника, мотивы оценок которого основаны на широком культурологическом контексте. «Смягчая» свою оппозицию общественному мнению романтической иронией, Северянин привлекает на помощь широкий культурологический ряд литературных образов, выраженный имплицитно, и завершает его лингвометафорой.
По мнению Т.В. Маркеловой, в оценочной метафоре отражается уже не «двувершинность» (Телия, 1986, 27), а трехвершинность метафорического значения. обусловленная функциональной природой оценочного значения и определяемая предикатным, характеризующим типом отношений между признаками двух (двувершинность) объектов оценивания (Маркелова, 1996, 181). Эмотивное содержание второго объекта и его экспрессивное функционирование возможно только на основе умственного акта оценки, результирующей которого является оценочный предикат и репрезентирующие его оценки-метафоры. «Неоднозначность, неопределенность и образность» метафоры (Арутюнова, 1990, 9) детерминируют ее как динамический когнитивный процесс, взаимосвязанный с умственным актом оценки.
Феноменологическая творческая природа оценки также соответствует творческому метафорическому переосмыслению слова. Северянин владеет тончайшими смыслами слова для выражения одобрения / неодобрения в речевой ткани своей поэзии. Выбираемые им слова для оценочной интерпретации и метафорической трансформации обычно имеют широкий социальный, психологический, исторический, эстетический контекст существования референта, высокую степень развития лексикографического портрета слова и его этимологию. В оценках-коннотациях усиливается субъективный аспект качественного признака. Для такого усиления Северянин часто использует в пространстве поэтического текста взаимосвязанные приемы антитезы и хиазма, умело «встраивая» их в структуру развернутого метафорического образа:
Был дух крылат,
Бескрыло тело,
Земных плат
Не захотело.
Приобрело
У птицы крылья,
Превозмогло
Свое бессилье.
Все побороть!
Не тут-то было:
Крылата плоть,
Душа бескрыла(«Возмездие»).
Антитезы «человек — птица», «зависимость — свобода», «статика — динамика», «тело — душа» построены на метафорической трансформации, которой поэт подвергает слова крыло и крылатый, используя их богатый импликационал и эмоциональный ореол. Переносное значение «свободный, вольный» у слова «крылатый» распространяется и на слово «крыло» — «орган летания у птиц, насекомых». Богатый фразеологический «шлейф» — крылатая мысль, крылатые слова, подрезать крылья, опустить крылья, энциклопедическая информация об извечном стремлении человека оторваться от земли с помощью крыльев (летательного аппарата) позволяет поэту создать метафорический образ «раздвоения» человеческой личности: «дух крылат — бескрыло тело», подчеркнуть ироническое отношение к этому раздвоению. Однако (это излюбленная мысль Северянина) духовное богатство вступает в противоречие с бессилием плоти. Преодоление же бессилья плоти, свобода плоти ведет к зависимости души. С помощью положительных коннотаций слова крылатый и отрицательных слова бескрылый, выступающих объектами уподобления признаков человека, Северянин еще раз подчеркивает победу «гармонии контраста»:
Крылата плоть,
Душа бескрыла.
Таким образом, при употреблении оценок-коннотаций актуализация оценочной функции в метафорическом высказывании сопровождается спецификой коммуникативно-прагматического контекста, интенциями автора — критика или ценителя; степень эмоциональной напряженности автора оценки зависит от интенционального содержания речевого акта. Передающая это содержание иллокутивная сила в разной степени отражает эмоциональный потенциал слова, связанный как с компонентами его семантической структуры, так и со «средой» типовых речевых ситуаций: одобрение-похвала, неодобрение-порицание, неодобрение-оскорбление и т.д.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |