4.2. Ключевые семантические поля в художественном мире Игоря Северянина
В художественном пространстве, включающем все семантические оппозиции художественного мира, выделяются ключевые семантические поля, репрезентируемые в системе номинаций и предикаций текста.
С помощью ключевых семантических полей можно определить слова и группы слов, которые имеют устойчивый семантический ореол в творчестве поэта, выделить и описать многочисленные связи, возникающие между ними. То есть ключевые семантические поля обнаруживают особенности картины мира поэта, систему его ценностных ориентаций, помогая интерпретировать поэтические тексты. Семантическое поле — это «множество лексических единиц, объединенных общим (инвариантным) значением» (Кузнецова, 1989, 32). Помимо архисемы (общего компонента значения) в нем выделяются следующие признаки:
— отсутствие четкости границ поля, их произвольность, размытость;
— способность объединять в своем составе слова, принадлежащие к разным частям речи;
— учет не только прямых оппозиций внутри семантического поля, но и ассоциативных связей;
— наличие диффузных слов.
Семантическое поле, в состав которого входят лексемы, наполняющие поэтические тексты конкретного автора, имеет специфику, связанную с идиостилем писателя, языковой личности. Оно может быть более узким по сравнению с языковым, если поэт не включает характерные для этого смысла лексемы ограниченного употребления, традиционно включаемые в языковое поле (архаизмы, диалектизмы, профессионализмы, поэтизмы и т.д.). Оно может быть шире языкового поля, если на периферии поля оказываются лексемы, характерные только для идиостиля данного поэта. Например, в поэзии Северянина в текстовое поле «цвет» входят многочисленные авторские неологизмы — сложные прилагательные, в которых объединяются «несовместимые» цвета: пепельно-палевые дюны, день алосиз «цвета» растений и конкретного элемента цветовой гаммы (лимонно-желтый луч) либо эмоциональные и цветовые характеристики явления (красочно-резкая, корректно-переливчаты и др.).
В текстовое поле «действие» входят многочисленные отпредметные действия со значением «охвата», «окружения», полноты процесса: отронить, омаить, окалошить, ожизнить, олунить и проч.
Таким образом, семантическое поле в поэтических текстах отличается от языкового по своему составу, связям между единицами, которые имеют ассоциативный характер и расплывчатые границы.
Поэтический текст имеет принципиально нелинейную семантическую организацию. Поэтому в процессе исследования учитываются не только дистрибутивные связи слова, его микроконтекст, но и макроконтекст, то есть анализ лексемы с точки зрения ее значимости в контексте всего творчества поэта. В нашем исследовании ключевым словом поэтики Северянина является сирень (см. анализ на с.). «Слово, являясь единицей данного конкретного текста, рассматривается не само по себе, а как элемент какого-либо семантического поля, что дает возможность при анализе учитывать семантический «шлейф» всех его употреблений и взаимосвязь с другими единицами того же поля» (Романовская, 1998, 347).
В поэтическом тексте семантические поля представлены в виде отдельных своих компонентов, между которыми возникает связь, аналогичная связи слов в синтагме. Благодаря этому возникает второй план содержания — смысловая перспектива, подтекст, где и формируется оценочное воздействие стихотворения, его перлокутивный эффект. Слова одного поля объединяются в смысловой перспективе текста для создания его нетривиального эстетического смысла (эстетической оценки). То есть анализ семантического поля позволяет достаточно адекватно описать оценочную организацию поэтического текста.
Для описания оценочного фрагмента языковой картины мира поэта особенно важно описание и изучение полей, связанных с инвариантными темами и мотивами творчества и объединяющих лексику, наиболее значимую для интерпретации его произведений. Такие поля можно определить как «ключевые». Именно анализ их состава доказывает, что Северянин не был только «поэтом изысков», в стихах которого «Автомобили, ландолеты, лимузины, ликеры, кокотки, цилиндры, куртизанки, шоферы и грумы, — в напеве чуть-чуть опереточном несется перед нами «фешенебельный», «элегантный» и «деликатный» хоровод современности» (Ходасевич, 1991, 498).
Ключевые семантические поля в лирике Игоря Северянина группируются вокруг центральной смысловой оппозиции его художественного мира: Человек — Природа. Члены этой оппозиции находятся в сложных отношениях друг с другом, реализуемых словами ключевых семантических полей. Ключевые семантические поля неоднородны по своему составу, включают в себя различные микрополя, где экспоненты отличаются своим ядерным или периферийным положением, регулярностью употребления, способностью к организации тропов и другими свойствами.
Лингвистические наблюдения позволяют выделить следующие ключевые семантические поля, выражающие смысл оппозита человек: жизнь и смерть, поэт и поэзия, мечта и быт. Смысл оппозита природа репрезентируется ключевыми семантическими полями: растения (с особым микрополем) цветы, планеты, камни, водные пространства.
4.2.1. Дисгармония отношений между человеком и природой, репрезентируемая ироническим подтекстом поэзии Северянина, заключается в «приписывании» ценностных признаков друг другу с помощью номинаций названных ключевых семантических полей.
Для описания этих отношений и их значимости для характеристики идиостиля поэта в работе обозначается состав экспонентов каждого ключевого семантического поля и определяется его ядерный элемент, а также парадигмы ключевого семантического поля — его синонимические ряды и антонимические пары, сопоставление и противопоставление которых в нашей работе осуществляется с точки зрения выражения ими положительной или отрицательной оценочной семантики на основе анализа поэтического текста.
Экспонент растения в поэтическом мотиве природы представлен семантическим полем из 140 наименований. Чтобы продемонстрировать разнообразие номинаций в поэтическом мире Северянина, лексемы в названных ключевых полях систематизируются с помощью «Русского семантического словаря. Толковый словарь, систематизированный по классам слов и значений» (Под общ. Ред. Н.Ю. Шведовой; М., 1998):
— деревья, не дающие культивируемых съедобных плодов: (лиственные, в том числе декоративные и их цветы: акация, береза, боярышник, бузина, верба, ветла, дуб, клен, липа, ольха, пальма, ракита, сандал, тополь, фикус, черемуха, ясень;
— хвойные деревья: ель, кедр, кипарис, лиственница, пихта, сосна, тис;
— декоративные деревья и кустарники, их цветки: азалия, анемон, гортензия, жасмин, магнолия, мимоза, рододендрон, роза, чайная роза, сирень, шиповник;
— плодовые культуры, дающие съедобные плоды:
— семечковые и их плоды: груша, рябина, яблоня, дюшес, розмарин;
— косточковые и маслины и их плоды: абрикос, вишня, мирабель, оливки, персик, слива;
— цитрусовые и другие экзотические культуры, их плоды: апельсин, лимон, мандарин, гранат;
— ягодные культуры: барбарис, земляника, клюква, малина, смородина, черника;
— орехоплодовые культуры, их плоды: каштан, миндаль, орех, орех грецкий;
— экзотические фруктовые культуры: ананас, банан;
— злаковые культуры: овес, пшеница, рожь;
— злаки, дающие пряности: анис, душица, мята, шафран, цикорий;
— декоративные растения, цветы садовые: анютины глазки, астра, бальзамин, бессмертник, гелиотроп, герань, гиацинт, желтофиоль, ирис, крокус (кротекус), левкой, лилия (лилея), мак, мальва, маргаритка, маттиола, нарцисс, орхидея, вербена (вервэна — у автора,), пион, резеда, тубероза, фиалка, хризантема (кризантема);
— цветы дикорастущие, преимущественно полевые: василек, иван-да-марья, ландыш, лютик, незабудка, одуванчик, ромашка;
— сорные растения, в том числе лекарственные: душистый горошек, дурман-трава, крапива, полынь, подорожник, чертополох; травы, дающие волокно: лен;
— водные и споровые растения, древовидные травы: камыш, кувшинка, лотос, осока, ряска, тростник, мох, папоротник, бамбук, кактус; лианы: лиана, ваниль, виноград, глициния;
— низшие растения и грибы: водоросль, лишай, тина, гриб, волнушка, груздь, мухомор, опенок, рыжик, шампиньон.
К экспонентам ключевого семантического поля растения относятся также многочисленные номинации общих обозначений по их свойствам, частям, названиям плодов и т.д.: зелень, растение, поросль, первоцвет, ягодник, дерево, куст, кустарник, купина, дичок, дупло, ветвь, кора, былинка, валежник, ветка, колючка, корень, коряга, лист, крона, листва, лоза, почка, бутон, венок (венец), кисть, гроздь, колос, лепесток, соцветие, цветы, фрукты, плоды, цветок, шишка, плод, семя, зерно, ягода, шляпка.
Подобная детализация семантического пространства растений в поэтических текстах Северянина определяет способности не только живописца, но и фотографа, умело выбирающего ситуацию и ракурс для фотографии, предварительно оценивающего их:
Выйди в сад... Как погода ясна!
Как застенчиво август увял!
Распустила коралл бузина,
И янтарный боярышник — вял.
Эта ягода — яблочко-гном...
Как кудрявый кротекус красив.
Скоро осень окутает сном
Теплый садик, дождем оросив.
А пока еще — зелень вокруг,
И вверху безмятежная синь;
И у клена причудливых рук —
Много сходного с лапой гусынь.
Как оливковы листики груш!
Как призывно плоды их висят!
Выйди в сад и чуть-чуть поразрушь, —
Это осень простит... Выйди в сад(«Выйди в сад»)
С помощью излюбленного композиционного приема кольца, актуализирующего призыв автора к читателю, выбора эмоционально окрашенных оценочных высказываний, метафорических переносов — олицетворений, свежих и «смелых» эпитетов создается неповторимо северянинская «цветная голография» (объемное изображение) природы в «миг» ее конкретного сиюминутного переживания. Область оценочных коннотаций определяется ассоциативной связью с миром человека, персонификацией явлений природы: август увял, боярышник вял, кудрявый кротекус, сны осени, осень простит, руки клена. Сочетание модусов зрительного (коралловый — янтарный — желтый (кротекус) — зеленый — синий), вкусового (яблочко, боярышник, оливки, груши), осязательного (теплый, оросить) восприятия обеспечивает положительные эмоции радости и восхищения, реализуемые соответствующими тропами, оценочными лексемами и конструкциями.
Особая выразительность и образность, отражающая зоркое око художника слова и наблюдателя-ценителя природы в мельчайших ее проявлениях, реализуется в метафорическом высказывании «Эта ягода — яблочко-гном...». Именно таким образам, на наш взгляд, посвящена оценка «поэтом — поэта» — Н. Гумилевым — И. Северянина: «...его стих свободен и крылат, его образы подлинно, а иногда и радующе неожиданны, у него есть уже свой поэтический облик» (Гумилев, 1990, 91). «Двойное» уменьшение — в субъективном оценочном суффиксе приложения и в лексической семантике прагмемы: гном — «карлик, охраняющий сокровища, олицетворение сил земли» (СОШ, 135) определяет экспрессивность переживаний автора. Детализация изображения оценочной ситуации мир природы и его красота осуществляется с помощью «сгущения» в пространстве одного текста ключевых слов семантического поля «растения»: из 52-х номинативных значений 12 приходится на долю названного смысла.
Все номинации ключевого семантического поля «растения» поэт употребляет как в прямом значении
Накорзинив рыжики и грузди,
С тихим смехом, в чуть веселой грусти,
Кушала лиловую чернику,
Брал тебя туман в свою тунику(«Поэза лесной опушки»)
так и в переносном значении, расширяя при этом первоначальный смысл слова (см. анализ в гл. II). Все слова этого поля могут занимать позиции объекта оценки и предиката оценки, расширяя семантико-грамматическое пространство слова и усиливая его экспрессивность, создавая основу для рождения метафоры:
Но что в отдар я получал от каждой?
Лишь кактус ревности, чертополох
Привычки да забвенья трухлый мох(«Дон Жуан»)
Удивительно точные ассоциации свойств человека и растений, построенные на импликационале номинаций кактус (колючее растение), чертополох (сорное колючее растение), мох (споровое растение, в устойчивом употреблении которого есть значение — мохом обрасти — «одичать, закоснеть, чуждаться людей»), свидетельствуют о недилетантском знакомстве Северянина с миром природы. Образы растений, выбранные им для оценки ревности (кактус), привычки (чертополох), забвенья (мох) объединяются также единым значением: «не дающие съедобных плодов».
4.2.2. Среди ключевых полей мира природы незначительное место по составу номинаций занимает экспонент «животные». Достаточно регулярно с саркастической иронией используется собственно общее обозначение зверь «о человеке», реже — животное, хищник, детеныш:
И вот он — зверь такой же, как король,
Как президент, как все другие «люди»...
Отрадна человеку зверя роль,
Погрязшему в жестокости и блуде.(«Солнечный дикарь»)
Использование зоонимов с отрицательными оценочными коннотациями характерно для второго периода творчества поэта.
Номинаций животного мира (зоонимов) насчитывается в текстах приблизительно около трех десятков:
— семейство копытных: газель, пони, серна, тапир;
— хищные: волк, лиса;
— зайцеобразных и грызунов: заяц, белка, мышь;
— птицы: аист, вальдшнеп, глухарь, курица, голубь, ибис, лебедь, зяблик, ласточка;
— земноводные и пресмыкающиеся: гадина, змея;
— насекомые: мотылек, мошка, бабочка, моль;
— рыбы: карась, красноперка, лещиха, пескарь, плотва, окунь, стерлядь, форель, таймень.
Лингвистические наблюдения показывают преобладание «незлых» представителей животного мира. Специфической чертой идиостиля Игоря Северянина является использование зоонимов с оценочными коннотациями в специфических стилистических приемах:
— сравнении:
Улыбка, бледно розовея,
Слетает с уст, как мотылек...(«Не улетай!»)
— антитезе:
Я — волк, а критика — облава!
Но я крылат!(«Поэза вне абонемента»)
— оксюмороне:
А помнишь ты, болезная моя,
Какой голубкой грезилась змея,
Как обманула сердце и мечты?(«Все глуше парк...»)
Нередко в одном контексте с зоонимами находятся фитонимы:
Миррэлия, светлое царство,
Край ландышей и лебедей,
Где нет ни больных, ни лекарства,
Где люди не вроде людей...
Качает там лебедя слива,
Как символ восторгов любви...(«Увертюра»)
4.2.3. В художественном мире Игоря Северянина находится особая ниша для экспонента «планеты» как важного участка мира природы, имеющего особую семантическую характеристику: «противостоящий словам, называющим живое» (Шведова, 1998, 561) — слова, называющие естественные природные образования, природные реалии. В общей классификации «Космос. Земля. Природные образования» поэт особенно часто употребляет как общие обозначения: Вселенная, космос, мир, универсум, стихия, хаос, созвездие, так и номинации планет: звезда, земля, луна, солнце. «Солнце» и «Земля» знаменуют собой особые поэтические образы, в которых поэт на основе приема персонификации демонстрирует симбиоз отношения к природе и человеку, показывает их взаимную ценность друг для друга:
Земля любит Солнце за то,
Что Солнце горит и смеется.
А Солнце за то любит Землю,
Что плачет и мерзнет она(«Земля и Солнце»)
Солнцу поэт «приписывает» буквально все человеческие способности: оно бегало по граблям, оно лукавит, презирает; оно неба вдохновенный глаз и т.д. Однако Северянин не только обожествляет солнце и преклоняется перед ним — Аполлоном, Гелиосом: он и иронизирует над отношениями человека и могучего светила в стихотворении «Героиза». Мотивы Дедала и Икара здесь преобразованы смелостью мастера. Солнце не дало поэту «целовать его уста», но и не погубило, оставило живым и смелым, но от позора бездыханным. И даже топя позор в вине, лирический герой видит:
И что же? — в соке сжатых гроздий
Сверкал мне тот же Гелиос!
И в белом бешенстве ледяном,
Я заменял стакан стаканом,Глотая солнце каждый раз!
Иронический подтекст этой борьбы, неодобрение по отношению к забывшемуся простому смертному реализуется в эмоционально-экспрессивном несоответствии «высоких» и «низких» слов в рефрене стихотворения:
...Ищу чудесное кольцо,
Чтоб окрылиться аполлонцу, —
И позабывшемуся Солнцу
Надменно плюну я в лицо!
4.2.4. Номинации ключевого семантического поля «водные пространства, водоемы; прилегающие к ним участки суши» также выполняет поэтические функции в художественном пространстве северянинских текстов. Более трех десятков номинаций этого поля отмечено в стихотворениях, причем в половине случаев слова употребляются в своих прямых лексических значениях, в половине — в переносных. По частотности обозначения эти номинации можно представить в следующем порядке: вода, озеро, гладь, море, источник, ключ, пруд, река, зеркало, бухта, болото, заводь, плес, остров, пойма, берег, барашки, волна, рябь, лед, и т.д. Специфической чертой употребления этого ключевого поля является эксплицитная и всегда положительная оценка поэта. Воду и все, что с ней связано, Северянин обожествляет как высшее эстетическое свойство природы, преклоняется перед ней:
Как я люблю ее, всегда сырую,
И нежную, и емкую, как сон...
Хрустальные благословляю струи:
Я, ими углубленный, вознесен(«Вода примиряющая»)
4.2.5. В образной системе Игоря Северянина особое место занимает ключевое поле «драгоценные камни». Находящееся как бы на стыке противопоставления «человек — природа», оно выражает специфическую эстетику цветовой гаммы, для передачи многочисленных оттенков которой поэт предпочитает не использовать лексику цвета в ее прямом значении:
Лишь поплавок сапфирный, стерлядкою влекомый.
Молниеносно канет во влагу малахита,
Загорится красавица(«Поэза рыбной ловли»)
По степени употребительности в ключевом поле «драгоценные камни» отмечены следующие слова: бриллиант, жемчужины, изумруд, кораллы, агаты, бирюза, аметист, янтарь, сапфир, алмаз, опал, малахит. Условно в это поле включаем и драгоценные и полудрагоценные металлы: золото, серебро, бронза. Как правило, экспоненты этого поля употребляются только в переносном значении, участвуя в создании метафорических и метонимических образов на основе зрительного модуса перцепции (см. анализ в гл. II): аметистовая сирень, золотистая белизна, янтарный стих, бриллиантовый взор и т.д.
4.2.6. «Человек» как член оппозиции художественного мира в идиостиле Игоря Северянина реализуется субъективным отношением поэта к ключевым понятиям жизнь — смерть, поэт — поэзия, мечта — быт. Манифестируя свое отношение к названным реалиям, поэт прибегает к взаимоотношению с ключевыми полями мира природы, гармонизируя с помощью «обожаемой» им природы дисгармонию человеческого существования:
Я жизнь люблю! Мне дорога природа!
Весна моя! Моя душа юна!(«Увертюра к Т. VIII»)
Лингвистические наблюдения за этими отношениями со всей наглядностью демонстрируют тот факт, что художественный мир Северянина эволюционировал от неприятия и иронии над дисгармонией жизни до полного признания этой дисгармонии гармоничной и прекрасной.
Познал восторг — познай страданье.
Раз я меняюсь — я живу.
Застыть пристойно изваянью,
А не живому существу!(«Гармония контрастов», 1935)
Центральным вопросом северянинской картины мира является оппозиция «жизнь — смерть». Причем «жизнь» выступает как особое исходное представление, которое выступает в разных обликах, может наделяться разными взаимоисключающими признаками, но ими не исчерпывается. Чаще всего жизнь выступает не как сиюминутное, сконцентрированное существование в конкретной точке, а как объект оценки, предмет потребности субъекта. И этот объект подвергается пристальному вниманию поэта, старающегося убедить в высочайшей ценности жизни читателей.
Изображение Игорем Северяниным действительности сквозь трансформирующую призму индивидуального восприятия обусловливает специфическое использование диффузных слов различных ключевых семантических полей в роли семантических предикатов или атрибутов (актантов пропозиции в оценочной ситуации):
Я смел, и прям, и прост, и светел,
И смерти явно я бегу.
Я все простил, я все приветил,
А большего я не могу!..
Что значит жить? Для вас, — не знаю...
Жить для меня — вдыхать сирень...
В крещенский снег стремиться к маю,
Благославляя новый день...
«Избыток» жизни — в любимых поэтом образах весны, мая, солнца, поэзии; смерть, небытие, отсутствие жизни ассоциируется с осенью — порой безжизния, сном, зимой, критикой, прозой.
Однако особенность поэтики Северянина заключается в широкой вариативности оценки: то, что в одном тексте выступает как отрицательное, в каком-либо другом может получить противоположную оценку. Например, подчеркивая вечную ценность «жизни» как понятия, как смысла существования на Земле, Северянин упорно и настойчиво повторяет мысль о превосходстве человека над миром:
Жизнь человека одного —
Дороже и прекрасней мира(«Баллада XVI»)
И в то же время дает прямо противоположную оценку: земля важнее бессмертия человека:
Земля цветет, вчера еще нагая.
Цветет душа, ее цветам внемля.
Нисходит в сердце радость всеблагая.
Ценней бессмертья — смертная земля!(«Не устыдись...»)
В тесном семантическом пространстве текста, как это характерно для идиостиля Северянина, человек (представленный номинациями душа, сердце, то есть своей чувственной, не рациональной природой) и природа (представленная диффузными ключевыми словами планета — земля, растения — цветы, то есть конкретным миром) «сливаются» воедино. Поэт воспевает, прославляет с помощью двух ярких оценочных приемов земную природу как аналог земной жизни, используя сравнительную степень прилагательного-прагмемы ценный и однокоренные слова с противоположно заряженной оценочной семантикой: бессмертье — смертный.
И даже в одном смысловом пространстве текста данного стихотворения автор выражает противоположную оценку жизни, реализуя свою особенность мировидения (согласование несогласуемого):
Один лишь раз живя на этом свете
И ощущая землю только раз,
Забудь о судьбах будущих столетий:
Вся жизнь твоя — в лучах раскрытых глаз.
Сиюминутность ощущений (один лишь раз, луч, забудь о будущем и т.д.), обращенная субъектом на самого себя (а не на природу) создает мозаичность образа, смысл бытия не ограничивается сферой природной жизни, и в этом отражается сложность мироощущений поэта, реализуемая языком его оценок.
Лингвистические наблюдения показывают, что поэт часто понимает жизнь абстрактно, ставит ее в позицию семантического субъекта, олицетворяя свойственные ей признаки, придавая ей облик имени собственного:
Я верю во время, как в лучшее чудо!
Я знаю, что Жизнь — не умрет!(«Поэза скорбного утешения»)
В начале второго периода творчества, окончательно оставшись в Эстонии, поэт особенно часто обращается к теме жизни и смерти — этому способствуют и события 20-х годов: гражданская война, последствия революции и т.д. Образ «жизни» наполняется ментальным содержанием, градуируется: жизнь лирического героя с его субъективным восприятием этого процесса противопоставляется жизни других людей. Интересна в этом отношении его «Блестящая поэза» (1921), где в поэтическом тексте выражается с помощью приема анафоры и композиции кольца целая цепь градаций субъективного отношения лирического героя («я» поэта) к личной жизни. Анафорическое Я жить хочу в процессе развития темы вовлекает различные ключевые слова мира природы и мира человека (птица, вода, музыка и т.д.), реализуясь в градационном сравнении: совсем не так, как все — крылато, как орел — надменно, как креол — как умный человек — как жизнь сама живет. Конечный элемент градации, представляя собой вершину рассуждения о личной жизни, апофеоз абстракции, иронически раскрывается во внутренней характеризующей оценке (как белка в колесе — боящиеся в бурях хора вод — меж двух соединившихся нельзя — опередивший на столетье век — вернувшийся назад ...по крайней мере, лет на пятьдесят — кто в мире может ворожить Сплетеньем новым вечно старых нот). Пространственная, временная, качественная, императивная субъективные модальности, реализуемые лексической семантикой диффузных слов, выражают романтическую иронию. Требования лирического героя к жизни так велики и разнообразны, что становится очевидной их недостижимость, а многоликость жизни подчеркивается еще раз, как бы предваряемая в тексте стихотворения «Всеприемлемость»:
Я выпью жизнь из полной чаши,
Пока не скажет смерть: «Пора!»
Сегодня — гречневая каша,А завтра — свежая икра!..
Личное начало, субъективная оценка сопровождает мотив смерти, либо сопровождающий жизнь, либо — редко — появляющийся в одиночестве. В стихотворении «Поэза к смерти», построенном как оценочный текст — отрицательная оценка-запрет, автор демонстрирует уже не романтическую, а саркастическую иронию, основанную на предметно-логическом и эмоционально-экспрессивном несоответствии языковых средств воплощения поэтического образа. Предметно-логическое несоответствие состоит, на наш взгляд, в обращении к смерти как к живому существу с опорой на авторитет высшей — Божьей — власти, оценочный смысл которой актуализируется синтаксической фигурой повтора:
Именем Божьим тебе запрещаю войти
В дом, где Господь повелел жизнь жить и цвести,
Именем Божьим тебе запрещаю я, смерть!
а также в отождествлении смерти с оружием — «в стали кинжальной и в пушечном емком жерле».
Эмоционально-экспрессивное несоответствие как мотив иронической оценки заключается в резком стилистическом противопоставлении презрительного обращения к смерти: Эй, проходи, проститутка! с общим «высоким» статусом лексики стихотворения. Следует тем не менее подчеркнуть, что сама лексема проститутка никаких стилистических помет в словаре не содержит, однако всему лексическому контексту поэтической речи Северянина это слово чуждо, и тем больший диссонанс оно вносит в текст.
Ироническое самолюбование своей смертью характерно для первого периода творчества Северянина. Здесь мотив смерти сплетается с мотивом поэта и поэзии. Отношение к поэту окружающих трансформируется сквозь призму его отношения к себе — поэту, «новейшему из новых». Это отношение реализуется во взаимодействии диффузных значений слов из всех находящихся в художественном пространстве речи поэта ключевых полей: растений — ...положат в гроб фарфоровый На ткань снежинок Яблоновых; цветов — На гроб букеты вы положите: Мимоза, лилия, фиалка; бытовых предметов и артефактов: Не повезут поэта лошади, Век даст мотор для катафалка... Флористическое оформление мотива похорон развивается садовым орнаментом в музыкальном сопровождении: Под искры музыки оркестровой, Под вздох изнеженной малины... Протрелит полонез Филины ...Резкий диссонанс между печальным содержанием события — мои похороны и радостными чувствами, которые обуревают окружающих: Все будет весело и солнечно, Осветит лица милосердье обусловливает лирическую иронию в оценке поэтом собственной смерти: смерть перерастает в бессмертие:
И светозарно, ореолочно
Согреет всех мое бессмертье!
Оценки жизни и смерти как бытия и небытия человека теснейшим образом переплетаются в идиостиле Игоря Северянина с оценками поэзии, без которой он себя не мыслил и поэта, которого считал важнейшим представителем человечества, олицетворением его весны, счастья и радости — королем жизни: Мой дом стоит при въезде на курорт
У кладбища. У парка и у поля.
Он с виду прост, но мною дом мой горд:
Он чувствует — там, где поэт, там воля.
В нем за аккордом я беру аккорд, Блаженствуя, мечтая и короля(«Секстина VIII»)
Но и в воплощении мотива поэта и поэзии Северянин не изменяет своему ироническому мироощущению. С одной стороны, он утверждает:
Душа поэзии — вне форм...
С другой стороны, оценки поэта окрашены в самые экспрессивные и эмоциональные краски, неразрывно слитые с музыкой (см. пример выше) и с образами жизни и смерти:
Я с первобытным неразлучен,
Будь это жизнь ли, смерть ли будь.
Мне лед рассудочный докучен, —
Я солнце, солнце спрятал в грудь!(«Пролог»)
Предваряя анализ метафорических образов (II глава работы), отметим образ соловья как синоним поэта и поэзии Я— соловей, и кроме песен Нет пользы от меня иной, певца Я не делец. Не франт. Не воин. Я лишь пою-пою-пою...
Все противоречия своей души вложил Северянин в текст обращения «Поэту», где предназначение поэта поставлено традиционно высоко, в противопоставлении толпе:
Не пой толпе! Ни для кого не пой!
Для песни пой, не размышляя — кстати ль!..
Пусть песнь твоя — мгновенья звук пустой, —Поверь, найдется почитатель
И снова возникает мотив: поэт — царь, властитель мира, которому подчинены мысли и чувства людей. Здесь Северянин (1907 г) выступает как тонкий лирик, который помнит «кто, зачем и где ты»:
Пусть индивидума клеймит толпа:
Она груба, дика, она — невежда.
Не льсти же ей: лесть — счастье для раба,
А у тебя — в цари надежда...
Таким образом, семантическое пространство поэтической речи Северянина наполнено диффузными значениями слов ключевых семантических полей, детерминирующих конкретный мир природы, гармоничный и предпочитаемый поэтом, и мир человека, часто наполненный дисгармонией и вызывающий насмешливую, горькую, саркастическую иронию. Слова — экспоненты этих полей — способны приписывать друг другу ценностные признаки, расширяя свой семантический потенциал, развивая метафорические значения. Экспоненты ключевых семантических полей в большинстве случаев выступают как знаки-коннотации, приобретающие оценочный и эмоциональный ореол в зависимости от интенций субъекта оценки и коммуникативно-прагматического контекста.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |