2.9.1. Лингвистический анализ текста

Приступая к анализу поэтического произведения, «нужно отчетливо представить себе, что форма лирического стихотворения не только и не столько ритм, звук и т.п., это прежде всего живое человеческое переживание, которое отражает определенные стороны жизни. Переживание это для своей конкретизации требует целостной речевой системы, которая придает ему максимальную жизненную убедительность, делает его проявлением определенного характера, индивидуализирует его и тем самым служит задаче раскрытия идейного содержания произведения»¹.

Как нельзя лучше это проявляется при исследовании поэтического текста Игоря Северянина «Осенний рейс» (воспоминания из прошлых лет)², 1935.

Как известно, под экспрессивно-оценочной лексикой следует понимать слова, «отражающие эмоционально выраженную прагматику языка... т.е. отношение говорящего к действительности, к содержанию или адресату сообщения. Экспрессивно-оценочная лексика служит для того, чтобы выражать различные чувства говорящего и вызывать соответствующие чувства у слушающего...»³. Экспрессия в стихотворении выражается рядом лексико-семантических средств. Обратившись к начальным строкам 1-ой части стихотворения (всего их — три), мы обнаружим некое смысловое несоответствие:

Мечты о дальнем чуждом юге...

Слово чуждый (Выд. нами — М.Х.) в одном из значений понимается как «далекий по духу, по взглядам, не имеющий близости с кем-чем-н.,»⁴.Ив этом смысле мечтать о чуждом передает мироощущение автора через состояние внутренней дисгармонии. Следующие строки формируют событийное пространство:

Прощай, осенний ряд щетин:
Под музыку уходит «Rugen»
Из бухты таллиннской в Штеттин.

Метафоризация в пейзажной зарисовке усиливает нотки грусти, и музыкальные звуки передают настроение проводов, прощания. Однако автором обозначается и название корабля с сохранением графики языка-источника, и цель путешествия.

В следующих строках стихотворения поэт характеризует современную ему эпоху, используя эпитеты опытовый и переоцененный. При этом опытовый в лексикографическом источнике имеет помету спец. (СО, САП.), а переоценочный восходит к сущ. переоценка. -и. -ж. В перен.: коренной пересмотр своих взглядов на кого-н. -что. -н. (СО. С. 465.)

Живем мы в опытовом веке,
В переоценочном, и вот —
Взамен кабины на zwischen-deck'e
Дано нам плыть по глади вод...
Пусть в первом классе спекулянты,
Пусть эмигранты во втором, —
Для нас там места нет: таланты
Пусть в трюме грязном и сыром...

Метонимическое употребление слова таланты максимально выражает экспрессию негативного умонастроения лирического героя стихотворения, употребление иноязычного вкрапления активизирует внимание слушателя / читателя, при этом сохранен ритмический рисунок и перекрестная рифмовка. Интересно, что оформление иноязычного слова русской флексией -а служит рифмообразующим приемом. Обратный порядок слов логически выделяет контекстуальные синонимы грязный и сырой, а многоточие является своеобразным интонационно-семантическим переходом к фрагменту иного эмоционального наполнения:

На наше счастье, лейтенанты
Под старость любят строить дом,
Меняя шаткую стихию
На неподвижный материк, —
И вот за взятку я проник
В отдельную каюту. Tiy
Щебечет, как веселый чиж,
И кувыркается, как мышь...
Она довольна и иронит:
«Мы — как банкиры, как дельцы,
Почтеннейшие подлецы...
Скажи, нас здесь никто не тронет?»
Я твердо отвечаю: «Нет»,
И мы, смеясь, идем в буфет...

Вводное сочетание на наше счастье задает новый тон приведенному фрагменту текста. Сказуемые-глаголы щебечет и кувыркается, распространенные параллельными сравнительными оборотами как веселый чиж, как мышь, вполне передают настроение героини стихотворения Tiy (речь идет о жене поэта Ф.М. Круут): она довольна. Однако оксюморон почтеннейшие подлецы, завершающий ряд контекстуальных синонимов-сравнений, вносит оттенки отрицательной экспрессии, а семантика вопросительного предложения — настроение тревоги, неуверенности. В художественном контексте появляется и индивидуально-авторский неологизм иронит, который вполне раскроется в финальных строках 1-ой части стихотворения через употребление однокоренного окказионального слова ирониза:

А мы лишь выползли из трюма...
На море смотрим мы угрюмо,
Сосредоточенно жуем,
Вдруг разряжаясь иронизой
Над веком, денежным подлизой,
И символически плюем
В лицо разнузданного века,
Оскопившего человека!

Сила эмоционального состояния лирического «я» стихотворения, преображенного в «мы», выражается целым рядом слов негативной семантической наполненности, стилистически сниженных: угрюмо, подлиза (разг., пренебр. — СО. С. 492), плюем (прост. — СО, С. 478), разнузданного (разг. — СО. С. 600), оскопившего. Метафоризация высокой степени, концентрация глагольных слов (в приведенном фрагменте 4 глагола, 1 деепричастие, 3 причастия), интонация восклицания — все это послужило ярким выражением авторской экспрессии. Вообще, концентрация глаголов и глагольных форм в тексте рассматриваемого стихотворения обусловлена тем, что «смысловая структура глагола шире, чем имени существительного, и круг его значений подвижнее»⁵.

Интересно, что пространственная экспозиция 2-ой части произведения создает иной эмоциональный фон:

Октябрьский полдень. Полный штиль.
При двадцатиузловом ходе
Плывем на белом пароходе.
Направо Тотланд. Острый штиль
Над старой киркой. Крылья мельниц
И Висби, Висби вдалеке!

На этом фоне перед нами и проходят герои: Игорь Северянин, затерявшийся среди пассажиров, кельнер, крестьянин, финн с сигарою во рту, златозубая банкирша, клетчатый и бритый бритт, жена поэта. Эта часть произведения богата пейзажными зарисовками, которые еще более смягчают эмоциональный настрой отрывка:

Луч солнца матово-опалов,
И дым из труб, что льнет к волнам
На фоне солнца, в пелене
Из бронзы. (...)

И:

Лунеет ночь. За дальним Висби
Темнеет берега клотек.

Или:

Лунеет ночь. И на востоке
Броженье света и теней.
И ночь почти что на истеке...

Интересно, что в рассматриваемой части выявляется звуковая доминанта — [л] / [л'] — 44 употребления в пределах одного фрагмента. В контексте отсутствует стилистически сниженная лексика, чего нельзя сказать о 1-ой и 3-ей частях произведения. А своеобразным эмоциональным центром отрывка стало авторское лирическое отступление, навеянное воспоминаниями:

Уж не Миррэлия — ль? Ах, вот бы
Подняться чайкой — обозреть
Окрестность: так грустно, ведь,
Без сказочной страны на свете!..

Но картинки реального пейзажа возвращают к действительности:

Вот шведы расставляют сети,
Повисли шлюпок паруса,
Я различаю голоса.
Лунеет ночь. И на востоке
Броженье света и теней.

Логическим завершением 2-ой части стихотворения становятся строки:

Жена устала. Нежно к ней
Я обращаюсь, и в каюту
Уходим мы, спустя минуту.

Настроение покоя, ностальгической грусти оформляется приглушенными звуками, неяркой цветолексикой, но вот 3-ий фрагмент произведения с первых же строк нарушает едва установившуюся гармонию:

Сырой рассвет. Еще темно.
В огнях зеленость, алость, белость.
Идем проливом. Моря целость
Уже нарушена давно.

Яркие огни ночью вносят тревогу, мрачные предчувствия: сон грубо прерван, но обратимся к тексту:

(...) Из мглы
Подходит катер. Взор мышиный
Из-под очков во все углы:
То докторский осмотр. Все классы
Попрошены наверх. Матрос,
Сзывавший нас, ушел на нос.
И вот пред доктором все расы
Продефилировали. Он
И капитан со всех сторон
Осматривают пассажиров,
Ища на их пальто чумы,
Проказы или тифа... мы,
Себе могилы в мыслях вырыв,
Трепещем пред обзором...
(...)

Эпитет мышиный, метонимическое употребление классы, расы, реализующееся в охватывающей рифмовке, образно-мрачное Себе могилы в мыслях вырыв — все это передает настроение ночного испытания с особой экспрессивностью. Портрет врача, в чьей власти — принятие судьбоносного решения, рисуется лишь штрихами, но их эмоциональный заряд очевиден: взор мышиный, морща лоб тупой, свиваясь жутким спрутом, Спускается по трапу вниз.... Осмотр пассажиров окончен, путешествие продолжается, но негативное мировосприятие лирического героя стихотворения отражается даже в красках окружающего пейзажа: Одэр тихий, бурый; топь промозглых берегов; плывем по гниловатым волнам, и — как некое обобщение:

Вокруг убогая краса
Германии почти несносна.

Непривлекательность окружающего мира повергает лирического героя в состояние разочарования, печали, и единственное спасение он находит в мечтах, воспоминаниях, живущих во внутреннем «Я»:

И я, поднявши паруса
Миррэльских грёз — пусть переносно! —
Плыву в Эстонию свою,
Где в хвойном аромате Тойла...

Но вот цель путешествия достигнута: корабль приходит в Штеттин.

Говоря о своеобразии лирического произведения, Л.И. Тимофеев в книге «Основы теории литературы» писал: «Задача поэта в том, чтобы найти такие речевые средства, которые бы с наибольшей конкретностью передали переживание во всей его эмоциональной остроте. Такими речевыми средствами являются лексика, тропы, интонация, ритм, звуковые повторы, рифма»⁶, что в действительности и демонстрирует стихотворение И. Северянина «Осенний рейс». Написанное 4-х стопным ямбом, оно явилось ярким эмоционально-языковым воплощением настроения лирического героя. Помимо собственно лингвистического анализа текста, так или иначе являющегося субъективным, нам бы хотелось обратиться к иному аналитическому рассмотрению, о чем речь пойдет ниже.

Примечания

1. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М., 1971. — С. 284. (462 с.).

2. РГАЛИ, Ф. 1152. оп. 1. ед. хр. 7.

3. Краткий справочник по современному русскому языку / Под ред. П.А. Леканга. М. — С. 65—66.

4. С.И. Ожегов. Словарь русского языка. / Под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1972. — С. 816. (Принято сокращение — СО).

5. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове) изд-е 2-е. М., 1972. — С. 19.

6. Тимофеев Л.И. Основы теории литературы. М., 1971 — С. 294. (262 с.).

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.