Дмитрий Хренков. Тореадор, смелее в бой... (отрывок)

Время было трудное. Армия вела кровопролитные бои на Невском «пятачке». Наступала зима, а с нею и голод. Нормы выдачи продуктов и в городе, и в армии все время уменьшались.

Мы были полуголодные, усталые. Редакционная «эмка» давно стояла на приколе без бензина. Армия быстро съела лошадей, и поэтому чаще всего нам приходилось добираться до Невской Дубровки пешком, а это с каждым днем становилось все труднее и труднее.

Однажды, возвратившись с переднего края в редакцию, я увидел у стола нашей машинистки человека в гражданской одежде, он сидел в пальто. Шея его была повязана длинным и толстым шарфом. Может быть, потому, что шарф был велик, лицо незнакомца показалось мне маленьким, я бы даже сказал детским, если бы не глубокие морщины, избороздившие его.

— Здрасьте. Рождественский, — совершенно не по-военному представился незнакомец.

— Всеволод?

В голосе моем явно звучало удивление, но Рождественский не обратил на него внимания. Он был типичным «доходягой» — так называли в Ленинграде дистрофиков, достигших крайней степени истощения. Но по всему было видно, что он не только изголодался. Передо мной был крайне уставший, я бы сказал, изнуренный человек. Даже сухарь, который дала ему наша сердобольная Маша, он жевал как-то вяло, а может быть, у него просто не было сил разгрызть его?

— Всеволод Александрович? — опять спросил я.

Всеволод Александрович кивнул мне равнодушно. А мне неожиданно вспомнилось, как несколько месяцев тому назад, в начале войны, когда наша армия отступала, в небольшом дачном поселке под Нарвой, на берегу Финского залива, судьба свела меня с Игорем Северяниным.

Сегодняшний читатель, видимо, недостаточно знает о Северянине и совсем уж не помнит его настоящей фамилии — Лотарев. Да и наше поколение знало Северянина лишь как главаря группы эгофутуристов, провозгласившего, что он «гений, упоенный своей победой». Мы не жаловали его стихи, хотя некоторые из них, вроде «Ананасов в шампанском», трогали и наши комсомольские сердца.

Путь Северянина оказался извилистым и тяжким. Октябрьской революции он не понял и не принял. Эмигрировал в Эстонию, сотрудничал в белогвардейских изданиях. Но талант и любовь к России взяли свое: он отошел от белогвардейского отребья, перестал писать по его заказу и, оставшись без средств к существованию, поселился в дачном поселке Нарва-Йыэсуу, жил здесь тихо и бедно. Когда Эстония стала советской, сделал первые попытки прийти к советскому читателю, чтобы чистосердечно рассказать о своих заблуждениях. В журналах «Красная новь» и «Огонек» появились его новые стихи, с интересом встреченные читателями. Трудно сказать, как бы сложилась творческая жизнь Северянина, если бы война вторично не отторгнула его от Родины.

Путь отступления нашей армии в 1941 году пролег через Нарву-Йыэсуу. Оказавшись в этом, тогда совсем не людном, местечке, я, конечно, захотел увидеть Северянина.

Северянин встретил меня радушно и взволнованно. Я не задумывался над причинами его волнения. Только много времени спустя ко мне пришло прозрение: оказывается, поэт ждал, что ему помогут эвакуироваться в глубь России. Но я был тогда рядовым красноармейцем, и уже через минуту-другую Игорь Васильевич понял, что вряд ли простой солдат может оказаться ему полезным.

И тем не менее он обрадовался моему приходу. Я не преминул щегольнуть знанием каких-то строчек его стихов. Северянин был несказанно изумлен.

— Я думал, что молодые люди в России совсем не знают меня, — заметил он. Видимо, он хотел и не решался задать мучивший его вопрос. Он только поинтересовался здоровьем Всеволода Александровича Рождественского.

Почему он вспомнил из всех поэтов именно Рождественского — я тут же понял. Оказывается, в одно из ленинградских издательств Игорь Васильевич послал свои сонеты о русских композиторах. Стихи попали к Рождественскому. Он принял их, позаботился о том, чтобы автору незамедлительно был выслан гонорар. Поэтому в глазах Северянина Рождественский был всемогущ.

Спрашивал он и об Андрее Александровиче Жданове, чье имя поэт не мог не слышать в числе имен других руководителей Ленинградской партийной организации.

Комментарии

Печатается по: О Вс. Рождественском: Воспоминания. Письма. Документы. Л., 1986.

Хренков Дмитрий Терентьевич (1918—2002), литератор, журналист. Автор книг: «От сердца к сердцу. О жизни и творчестве О. Берггольц» (Л., 1979); «Анна Ахматова в Петербурге—Петрограде—Ленинграде» (Л., 1989).

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.