На правах рекламы:
• Смотрите описание технониколь роклайт у нас.
Надежда Тэффи. Голубые тюльпаны
Совсем отдельно ото всех стоит красочная фигура Игоря Северянина. Он появился у меня как поклонник моей сестры поэтессы Мирры Лохвицкой, которой он никогда в жизни не _ видел.
Я сам себе боюсь признаться,
Что я живу в такой стране,
Где четверть века центрит Надсон,
А я и Мирра — в стороне.
Ну, про Мирру этого нельзя было сказать. Ее талант был отмечен тремя пушкинскими премиями, четвертая посмертная. Игорь Северянин посвятил ей много стихотворений и часто брал эпиграфом строчки из ее стихов. Подобрал даже забавную рифму к нашей фамилии:
Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой,
Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс,
Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской
Игорь был высокого роста, лицо длинное, особая примета — огромные, тяжелые, черные брови. Это первое, что останавливало внимание и оставалось в памяти. Игорь Северянин — брови. Голос у него был зычный, читал стихи нараспев.
Первый раз выступил он перед публикой на вечере у студентов, кажется, технологов. Этот вечер был устроен студентами для меня, то есть я должна была читать, а они продавали программы с моим портретом и автографом в пользу своих нуждающихся товарищей. Я взяла с собой Игоря.
Вот Игорь вышел на эстраду, гордо откинул голову, оглядел публику орлиным взглядом и начал:
Как мечтать хорошо Вам
В гамаке камышовом,
Над мистическим оком, над бестинным прудом!
Как мечты сюрпризэрки
Над качалкой грёзэрки
Истомленно лунятся: то — Верлэн, то — Прюдом!
Молодая аудитория — студенты, курсистки — переглядывались, перешептывались, пересмеивались. Не понимали — хорошо это, или просто смешно.
Я была серьезна и слушала сосредоточенно. Надо было постараться, чтобы публика Игоря приняла. А он начал новое:
В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево...
Ваше платье изысканно. Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы паучные точно мех ягуаровый.
Когда он кончил, я подошла к эстраде и торжественно поднесла ему букет голубых тюльпанов, только что появившихся в продаже и одобренных нашими эстетами «за ненормальность». Так как на этом вечере я была ведетта, то такое с моей стороны уважение к таланту Северянина много подняло его в главах публики. Стали аплодировать и просить еще. Так произошло крещение Игоря. А года через два, когда он понравился Сологубу и тот повез его в турне по всей России, он вернулся уже прославленным поэтом и никого не смущало его заявление с эстрады, что он гений и что у него «дворец двенадцатиэтажный и принцесса в каждом этаже».
Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!От Баязэта к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
Первые стихотворения его были какие-то чересчур галантерейные. В них много говорилось о платьях муаровых, о каких-то интервалах брокаровых, дорогих туалетах, изысканных духах, башмаках и перчатках. Одним словом — одеколон. Потом, под некоторым надзором Сологуба, одеколон исчез. Сологуб помог ему выпустить книгу, которую окрестил тютчевскими словами «Громокипящий кубок».
Книга эта имела успех у читателей. Нравились как раз совсем ненужные фокусы, вроде: «Шампанского в лилию, шампанского в лилию...» и т. д. Или такие «эстетные строчки»:
Кто мне сказал, что у меня есть муж
И трижды овесененный ребенок?..
Ведь это вздор! ведь это просто чушь!
Ложусь в траву, теряя пять гребенок...
Их заучивали на память, декламировали полушутя, полу с удовольствием.
Моя двусмысленная слава,
Мой недвусмысленный талант.
Он скоро принял позу гения, утомленного славой:
Я так устал от льстивой свиты
И от мучительных похвал...
Мне скучен королевский титул,
Которым Бог меня венчал.Вокруг — талантливые трусы
И обнаглевшая бездарь...
И только Вы, Валерий Брюсов,
Как некий равный государь...
Всем запомнилось его забавное патриотическое стихотворение, написанное в начале войны, в котором он говорит, что в случае военных неудач:
Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин.
Но, будучи призванным, оказался к военному делу неподходящим, и по самой странной причине — он никак не мог отличить правой ноги от левой. Бились с ним бились и в конце концов отправили его в лазарет.
* * *
Он чтил во мне сестру Мирры Лохвицкой и в стихах называл меня «ирисной Тэффи», но виделись мы редко.
Наша встреча — Виктория Регия —
Редко, редко в цвету.
Критика отнеслась к ней <книге> холодно. Хотя в ней были и очень хорошие стихи. Я помню переложенное на музыку, кажется, А. Гречаниновым:
Весенний день горяч и золот, —
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова — я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
............
Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! цвети сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
Но читатели больше ценили:
Королева играла — в замке башни — Шопена,
И внимая Шопену, полюбил ее паж.
В его книге среди принцесс и муаров я нашла прелестное стихотворение, странно созвучное стихам Иннокентия Анненского:
Весенняя яблоня
Весенней яблони, в нетающем снегу,
Без содрогания я видеть не могу:
Горбатой девушкой — прекрасной, но немой —
Трепещет дерево, туманя гений мой...
Как будто в зеркало — смотрясь в широкий плес.
Она старается смахнуть росинки слез
И ужасается, и стонет, как арба,
Вняв отражению зловещего горба.
Когда на озеро слетает сон шальной,
Бываю с яблоней, как с девушкой больной,
И, полный нежности и ласковой тоски,
Благоуханные целую лепестки.
Тогда доверчиво, не сдерживая слез,
Она касается, слегка, моих волос,
Потом берет меня в ветвистое кольцо, —
И я целую ей цветущее лицо.
Здесь, конечно, ужасны слова «гений мой». Но это и есть горе Игоря Северянина. Этот «гений» — это и есть его проклятое тавро.
* * *
Революция угнала его в Эстонию. Жилось ему очень плохо. Как-то он показался ненадолго в Париже. Приезжал с женой-эстонкой, которая «тоже писала стихи».
Ему устроили вечер. Он стоял на эстраде все такой же. Только немножко похудевший и брови стали как будто чернее и толще. Мы знали, что он голодал в Эстонии, и этим вечером хотели ему помочь Он целые дни ловил рыбу со своей голубой лодки и от сверкающей водной ряби стал терять зрение В новых стихах его уже не было ни принцесс, ни муаров. Они были простые и грустные. Последнее кончалось словами:
Так каково быть поэтом
На вашей жестокой земле!
Он пробовал еще выпускать маленькие книжки, но продавать их было трудно.
Он скоро умер.
Комментарии
Печатается по: РГАЛИ.
Надежда Александровна Тэффи (Бучинская, урожд. Лохвицкая; 1872— 1952), автор юмористических рассказов, пьес, поэтических книг. Северянин был поклонником ее старшей сестры Мирры Александровны Лохвицкой (1865—1905) и даже в рецензии на поэтическую «Книгу Июнь» Тэффи писал: «Да и стихи Тэффи иногда очаровательны: недаром она сестра своей Сестры — Мирры Лохвицкой».
Вечер, о котором идет речь, вероятно, состоялся в конце 1910 г. Именно тогда Северянин посвятил Надежде Тэффи фантастическое стихотворение «Сириусотон», где упомянуты экзотические «ландыши с Сирьюса» и ирис «лунно-линялый»
...четверть века центрил Надсон — т. е. находился в центре внимания.
Лохвицкой / и вздох людской — составная рифма.
Тальма — женская накидка.
...поднесла ему букет голубых тюльпанов... — Об этом напоминает дарственная надпись Тэффи Северянину на книге «Городок. Новые рассказы» (Париж,1927): «Игорь! Помните синий тюльпан? Тэффи».
Ведетта - от фр. vedette — знаменитость, звезда.
Сологуб Федор Кузьмич (Ф. К. Тетерников; 1863—1927) — поэт и писатель, автор повести «Мелкий бес», поэтических книг «Тени», «Пламенный круг». Вместе с женой, Анастасией Николаевной Чеботаревской (1876— 1921), принимал у себя дома деятелей литературы и искусства. В октябре 1912 г. в салоне Сологуба был представлен «всему Петербургу» поэт Игорь Северянин. «Собирались обыкновенно поздно, часам к десяти-одиннадцати и засиживались до четырех-пяти утра, — рассказывал Северянин в очерке "Салон Сологуба". - Люди же более близкие, случалось, встречали в столовой, за утренним чаем, и запоздалый зимний рассвет».
Весной 1913 г. Сологуб написал предисловие к сборнику поэз Северянина «Громокипящий кубок» и пригласил участвовать в концертном турне по России. Совместные выступления начались в Минске и продолжились в Вильно, Харькове, Екатеринославе (всего они посетили 39 городов).
...окрестил тютчевскими словами «Громокипящий кубок» — заглавие книги Северянина восходит к стихотворению Ф. И. Тютчева «Весенняя гроза» (1828).
Точнее: «Тогда ваш нежный, ваш единственный, / Я поведу вас на Берлин». — «Мой ответ» (1914).
Анненский Иннокентий Федорович (1856—1909) — поэт, переводчик, критик, автор сборника «Тихие песни» (1904). Посмертная книга «Кипарисовый ларец» глубоко повлияла на поэзию Серебряного века.
Как-то он показался ненадолго в Париже. — Игорь Северянин побывал в Париже вместе с Фелиссой Круут весной 1931 г. Он дал два поэзоконцерта (см. неотправленное письмо М. И. Цветаевой).
Он пробовал еще выпускать маленькие книжки... — с просьбой продать несколько экземпляров Северянин обращался и к Тэффи. Писательница с горечью отвечала:
Милый друг.
Больна. Почти никого не вижу. Те, кому предложила купить книжку, не могут. Ничего обещать не могу.
Я Вам писала по получению книжек — верно, письмо пропало.
Сердечный привет.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |