Дитя, удобное для жмурок
Прошло еще два года. Много женщин
Дарило мне любовь свою и нежность:
Annete, похожая на гейшу; Olli,
Эстеточка с эгреткой1; Карменсита,
Мучительница сладостная; флером
Щекочущая мозг синьора,
И Шура с изумленными глазами,
И Паня с оскорбленными устами,
И Ланочка, и Дунь, и Maricon...
Игорь-Северянин
Никто из этих женщин, перечисленных в эпиграфе главы, не имеет порядкового номера в донжуанском списке поэта. Возможно, если когда-нибудь отыщется оригинал этого списка, то мы узнаем какие-нибудь подробности об этих женщинах.
Пока с достаточной степенью достоверности нам известно лишь о Карменсите2, да и то случайно. В 1927 году Игорь-Северянин, изменив своей привычке игнорировать нападки критики и не отвечать на них прозой, гневно откликнулся на мемуары Георгия Иванова «Китайские тени»3, которые возмутили его лживой тенденциозностью4. В мемуарах Георгия Иванова Карменсита представлена женщиной лет сорока со странным, но не без прелести смуглым лицом, гуляющей по вечерам между Коломенской и Пушкинской (намек на занятия проституцией).
По словам Игоря-Северянина, в 1912 году Карменсите было всего 18 лет и она была нравственной и порядочной девушкой. Ей посвящена поэза «Ты не шла» в сборнике «Златолира»:
До луны хохотала сирень
Беспощадно-осмысленным хохотом...
Ты не шла. В парке влажная тень.
Сердце ждет, сердце бесится грохотом.
— Отхохочет ли эта сирень?
Иль увянет, сожженная хохотом?!
В 1914 году Карменсита внезапно умерла. Можно понять гнев поэта, вступившегося за эту несчастную, оклеветанную недобросовестным мемуаристом. В фельетоне «Шепелявая тень» Игорь-Северянин остроумно заметил по поводу мемуаров Иванова: «Так "описываются" эстеты».
Флером щекочущая мозг синьора — это некто Зоя Ч., которая скандально прославила Игоря-Северянина на всю Россию. Именно ей — синьоре Za посвящена знаменитая «Хабанера». А вкратце история такова. Однажды писатель Иван Наживин, часто бывавший в Ясной Поляне у Льва Толстого, показал ему брошюрку Игоря-Северянина «Интуитивные краски». В тот примечательный вечер Лев Николаевич играл с домашними в винт и выиграл 7 копеек. После игры читали вслух стихи:
Вонзите штопор в упругость пробки, —
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки...
Все потешались, но внезапно Толстой омрачился: «Чем занимаются!.. Чем занимаются!.. Это литература! Вокруг виселицы, полчища безработных, убийства, невероятное пьянство, а у них — упругость пробки!»5
Наживин сообщил этот нелестный отзыв Льва Толстого газетам. С легкой руки Льва Николаевича вошло в моду поносить Игоря-Северянина, рассылавшего свои брошюрки «па отзыв». Первая всенародная слава пришла к поэту с неожиданной стороны, что однажды дало ему повод заметить о себе: «Я прогремел на всю Россию, как оскандаленный герой».
Пропустим, однако, все эти связи, потому что большинство из них было случайными, и познакомимся с Елизаветой Гуцан:
Я вспоминаю день прихода Лизы,
Сестры моей боготворимой Златы,
Я вспоминаю день начала с нею
Значительного, властного романа.
Она пришла семнадцатой своею
Невинной и мечтательной весною,
Она пришла как раненая серна;
В своей любви нашедшая фиаско,
Она пришла доверчиво, порывно,
Влекомая ко мне интуитивно;
Она пришла, как девушки приходят
В Храм Божий или к Божьему поэту.
Лиза пришла к поэту не без приключений. В «Златолире» есть стихотворение «Без названия», повествующее о ее злоключениях:
Князь взял тебя из дворницкой.
В шелка Одел дитя, удобное для «жмурок»...
Он для тебя не вышел из полка,
А поиграл и бросил, как окурок.
Судя по всему, история совращения Лизы стала достоянием общественности. Это, несомненно, реальная история. Сомнение вызывает лишь имя и титул князя. В «Истории родов русского дворянства» князья Русовы не значатся. Так вот, князь Русов полгода тонко развращал Лизу и добился поразительного результата: она стала боготворить его за это. Для того чтобы поправить расстроенные финансы, князь решил жениться на богатой аристократке. Когда об этом узнала Лиза, то она схватила с текинского ковра кинжал и ранила князя в плечо. Рана оказалась неопасной, и князь, опасаясь огласки мезальянса накануне свадьбы, приказал лакею вытолкать Лизу взашей.
Рисунок В. Белкина к роману «Падучая стремнина»
В Петербурге у Лизы был только один человек, к которому она могла пойти со своим позором: бывший любовник старшей сестры поэт Игорь-Северянин. Приглядевшись, поэт обнаружил в Лизе значительное сходство со старшей сестрой:
(...) Послужило
То обстоятельство причиной — новой,
Глубокой связи с девушкою Лизой.
Воистину, неисповедимы пути зла! Игорь-Северянин искренне считал Злату единственной виновницей всех причиненных ему любовных обид и переживаний. Судя по всему, Лиза не знала о том, кто был настоящим отцом ее племянницы Тамары. От Лизы поэт узнал, что еще три года назад Злата вышла замуж за банковского чиновника. Оп потерял всякую, пусть даже призрачную надежду на ее возвращение:
То ненависть пытается любить,
Или любовь хотела б ненавидеть?..
Минувшее я жажду возвратить,
Но, возвратив, боюсь его обидеть,
Боюсь его возвратом оскорбить.
Сраженный жестокостью Златы, Игорь-Северянин умолчал о своем отцовстве, и Лиза стала его очередной любовницей:
Мила мисс Лиль, идущая со стэком
В бледно-лимонной лайковой перчатке,
Картавящая щебетно, как птичка,
Кокетливые глупенькие фразки;
Мила мисс Лиль в раздумии тяжелом,
Когда, отбросив глупости, так ясно
И глубоко умеет видеть жизнь.
Связь с Лизой была для Игоря-Северянина чем-то вроде мести за жестокость Златы, поэтому и финал отношений с ней был предопределен. В один из весенних дней 1910 года ее место заняла подруга, подлинное имя которой нам пока неизвестно.
Роман с Инстассой по стремительности и напору напоминает историю с певичкой Диной, да так, словно обе эти пьесы ставил один и тот же режиссер. Однажды, когда Лизы не было дома, ее пришли навестить две подруги, одна из которых пригласила Игоря Васильевича на прогулку в парк. Он согласился:
...день весенний
Был так пригож, был так горяч и золот,
И у Инстассы под сиренью газа
Блестели так приманчиво и влажно
Большие темно-серые соблазны,
И так интимно прижимала руку
Мою она, что мы... вдвоем остались.
В тот день поэт не вернулся домой. Роман с Инстассой продолжался около месяца и, по его собственному признанию, жизнь его в эти дни была сплошным дурманом: болели губы от лобзаний страстных, искусанные в кровь; бледнели лица, и не работал мозг в изнеможеньи. Ревность Инстассы не уступала ее страстности. Поэт устроил бунт и вернулся назад к Лизе. С Инстассой они остались друзьями:
— Мы, изучавшие Торквато Тассо
По повелению, по твоему. —
Все перессорились... Но я, Инстасса,
Всех оправдаю я и все пойму.
Утишу бешенство и шум базарный,
Всех жен разрозненных объедини,
Лишь ты, мечтанный мой, мой светозарный,
Впусти не в очередь к себе меня!
Не правда ли, эти хорошо знакомые всем строки из «Поэзы трех принцесс» теперь зазвучали по-новому? И даже текст — «в гареме паника, грозит бойкот» уже не выглядит слишком большим преувеличением. Бессмысленно сегодня гадать о том, какой порядковый номер в донжуанском списке могла бы иметь Инстасса. Может быть, седьмой, или девятый, конечно, без учета Annete, Лапочки, Olli, Панечки, Maricon, синьоры Za, Шуры, Дуни и Карменситы. Мисс Лиль тоже осталась без номера, но это не должно нас смущать, ибо пробел в донжуанском списке Игоря-Северянина между третьей и тринадцатой разумно заполнить пока не представляется возможным.
Продолжение романа с Лизой было омрачено вспышками ревности теперь уже самого поэта. Ревность, как и любовь, штука заразительная. Беда была еще и в том, что после истории с глупым князем репутация Лизы значительно пострадала. По Петербургу ходили самые невероятные слухи о ранении, полученном кирасиром императрицы при весьма странных обстоятельствах.
Казачья церковь в Пятой горке. Фото автора
Вероятно, летом 1912 года Игорь и Лиза вместе отдыхали в деревне Дылицы. Год спустя, обращаясь к Мадлэне, он напишет:
Я уходил к иному краю,
Но все по-прежнему сгораю
Желаньем встретить вас у рва,
Где не встречал вас года два (...)
С другою женщиной, чей сын
Был создан мной на том пригорке,
Вы нас встречали средь осин,
По направленью к Пятой Горке?..
Эти нескромные «Весенние рондели» Лиза вполне могла прочитать в сборнике «Victoria Regia». Пятая Горка — это деревенька в пяти верстах от Дылиц. Дорога к ней ведет через глухой лес. А в 1915 году композитор М.А. Разумный под выброской «Громадный успех!» выпустил песенку на слова Игоря-Северянина «Мисс Лиль»6:
Котик милый, деточка! Встань скорей на цыпочки,
Алогубы-цветики жарко протяни (...)
В грязной репутации хорошенько выпачкай
Имя светозарное гения в тени (...)
Вот гак, пошло, закончился значительный и властный роман с младшей сестрой Златы — Елизаветой Тимофеевной Гуцан. Правда, в 1913 году Лиза попыталась если не восстановить отношения, то по крайней мере получить от поэта некоторую помощь, но тогда вмешалась Елена Яковлевна Семенова. Эта история, как и оскорбительная песенка, еще впереди.
Примечания
1. Эгретка — украшение из перьев в дамской шляпке или прическе.
2. Карменсита (?—1914) — приятельница Игоря-Северянина в 1908—1911 годах.
3. Иванов, Георгий. Китайские тени. Литературные портреты. — Серия очерков, печатавшихся в Париже в журнале «...Звено».
4. «...возмутили его лживой тенденциозностью...» — Игорь-Северянин, Уснувшие весны. РГАЛИ, ф. 1152, оп. 1, е. х. 13.
5. «Чем занимаются!.. Чем занимаются!.. Это литература!..» — Наживин И. Из жизни Л.Н. Толстого. М., «Сфинкс», 1911, с. 88.
6. Разумный М.А. Мисс Лиль. Слова Игоря Северянина. Пг., 1915.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |