Струйка Токая
О мертвых либо хорошо, либо ничего.
(Лат.)
— Был только один снимок, на котором мы вместе... Он не любил фотографироваться вместе. Верил, что если сфотографироваться вместе, то непременно разойдемся... А та фотография сгорела...1
Вера Борисовна скорбно качает головой, а над столом в комнате повисает искусная северянинская пауза. Еще одна загадка их семейной жизни: полное отсутствие общих фотографий. Большинства неудобных вопросов могла бы избежать Вера Борисовна, если бы предъявила хоть одну такую фотографию.
В упоминавшейся уже описи их совместного имущества, сгоревшего в спальне дома № 3 на улице Вабадузе в Усть-Нарве в июле 1941 года, между занавеской на шкаф и двумя ночными горшками есть перечень фотографий:
1. Гзовская. 2. Полевицкая. 3. Круглая (ребенок). 4. Ляля в пяти позах. 5. Рисунок Ляли; в рамках Ляля и Люля.
Вера Борисовна утверждала, что ее домашним именем было имя Верляль, которое поэт произвел от имени Вера и уменьшительного — Ляля. Таким наивным способом она пыталась присвоить себе стихотворение «Письмо до первой встречи», посвященное поэтом ее младшей сестре Валерии (Ляле):
Знаешь, Ляля, милая, родная,
Дорогая Лялечка моя,
Что тебе скажу я, умирая,
Потому, что жить не в силах я?
Крайне сомнительно, чтобы в спальне Веры Борисовны после истории с африканским дядюшкой и ссоры с Валерией красовалось бы сразу пять фотографий сестры, да еще в разных позах! В действительности на стене в спальне висели портреты ее дочери Валерии, которую дома тоже звали Лялей. Уменьшительное имя Люля, возможно, произведено от ласкательного Веруля, и тогда речь идет о фотографии самой Веры Борисовны, на которой она была снята с дочерью.
На стене кабинета среди портретов прочих знаменитостей висела фотография Игоря-Северянина, но никаких упоминаний о совместных снимках с Верой Борисовной в описи нет. Разве что такая фотография сгорела вместе с теми, что лежали в письменном столе поэта.
С искусством фотографии Вера Борисовна была явно не в ладах. Мы уже знаем о том, что прежде чем передать в ЦГАЛИ остатки архива Игоря-Северянина, она старательно вырезала по контуру женские персонажи на всех уцелевших фотографиях. Утверждая права своей дочери, Вера Борисовна рассказывала, что поэт показывал ей семейные фотографии, на которых он снят вместе с Вакхом. При этом он будто бы возмущался тем обстоятельством, что рядом с великим русским поэтом снят сын Фелиссы от тойлаского рыбака Адди Милли. История эта не выдерживает никакой критики. После смерти Игоря Васильевича Адольф Милли2 стал вторым мужем Фелиссы, но он был младше ее на целых девять лет! Десятилетний мальчик не мог быть отцом Вакха.
Игорь-Северянин, Вакх и Фелисса Лотарева с соседями в Тойла. Тарту, ЛМ
После затянувшейся паузы Вера Борисовна продолжает:
— Он любил быть только со мной и молчать. Мы почти не говорили. Утром мы собирались на рыбную ловлю и сидели молча в лодке: ребенок, я и он. Терпеливо сидели...
Один раз после болезни и после этой страшной истории, когда Меннеке уже уехала, он тогда сказал: «Мне очень хочется мира в доме. Для моей поддержки привези мне из Нарвы шампанского».
Я поехала, привезла. И когда приехала, поразилась, какой у него был вид: «Я тебе такой подарок приготовил!» Посадил меня в кресло: «Будешь вознесена вот как!» Он поднял обе руки вверх:
Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая
В оскорбляемый водкой хрусталь.
И вздохнул я словами: «Так вот ты какая:
Вся такая, как надо!» В уста ль
Поцелую тебя иль в глаза поцелую,
Точно воздухом южным дышу.
И затем, что тебя повстречал я такую,
Как ты есть, я стихов не пишу.
Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая,
Ошибаясь, моля и грезя.
Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая:
Вся такая, как надо!» — нельзя.
Прочел мне это чудесное стихотворение, опустился на колени и заплакал...3
Стихотворение «Последняя любовь» было написано 18 апреля 1940 года в Усть-Нарве — едва ли не год спустя после отъезда фрау Меннеке в Германию. Из рассказа Веры Борисовны не совсем понятно, почему за шампанским нужно было ездить в Нарву. Невольно вспоминаются строки из письма поэта к Фелиссе:
«На днях я пробовал прочесть кое-что из рукописи (не мог молчать, душа требовала стихов!), и через два-три стихотворения В.Б. заснула сидя!!!»
Год за годом Вера Борисовна Коренди творила свою биографию, вырезая из нее неудобные подробности, наворачивая одну нелепицу на другую, сочиняя на ходу недостающие детали, щедро мешая вымысел с правдой. Поэт Андрей Вознесенский, которому она послала рукопись своих воспоминаний, по блаженному неведению причислил Веру Борисовну к прорабам духа. К пей потянулись легковерные фанатичные поклонники и недобросовестные публикаторы. И по сию пору, со слов Веры Борисовны, Россонь — протока между реками Лугой и Наровой — прямиком впадает в Балтийское море; стоящий на посту советский пограничник тактично поворачивается спиной к потенциальным нарушителям границы, бросающим в воду подозрительные предметы; Валерия Порфирьевна Коренева чудесным образом преображается в Валерию Игоревну Северянину; выпадает из автомобиля захмелевший нобелевский лауреат Иван Бунин, а сын мясника Ивкина по приказу Сталина поджигает дом поэта в Усть-Нарве, в котором горят полотна Рериха и Чюрлениса.
Все эти истории кочуют из одного издания в другое, обрастая по пути достоверными подробностями. Еще при жизни Веры Борисовны я попытался опровергнуть некоторые из них, но ее авторитет — авторитет очевидца — был очень высок. После нескольких публикаций я утратил доверие и вскоре попал в число ее личных врагов. Особенно мне досталось от фанатичных поклонников Веры Борисовны, которые теперь и дорогу к ее могиле давно позабыли.
Я не успел извиниться перед Верой Борисовной за свою излишнюю нетерпеливость. Мне очень не хотелось швырять камни в ее безответный гроб. Мне тогда казалось, что я должен восстановить историческую справедливость, пока еще каждый может оправдаться. Теперь уже нет в живых ни Веры Борисовны, ни ее дочери, ни сестры Валерии, ни Вакха, который умер в Швеции, так и не получив от советской власти разрешения побывать на могиле матери в Тойла. Еще раньше умерли Фелисса и ее сестры Линда и Ольга, а также дочь поэта Валерия Семенова. Умер Юрий Дмитриевич Шумаков, вероятно, последний из знавших поэта лично. Случилось то, чего я больше всего опасался: я остался один на один с безмолвными могилами. Никто из усопших уже не может ни поправить меня, ни опровергнуть.
Перед этими людьми я неизвиняемо виноват и у всех у них прошу прощения. В особенности же прошу прощения у Веры Борисовны, которую я крепко обидел еще при жизни.
Примечания
1. «— Был только один снимок...» — а архиве автора.
2. Милли, Адольф (1911—1963) — брат Э. Милли, рыбак из Тойла, второй муж Ф.М. Лотаревой.
3. «— Он любил быть только со мной и молчать...» — в архиве автора.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |