Она была мечтой поэта
Женщины, проникая в окружение поэта, любой ценой стремились попасть в его донжуанский список. Им всем хотелось иконным ликом отпечатлеться на стене собора чувств. Начитанные российские гимназистки, курсистки, белошвейки, дамы полусвета и вполне светские дамы свято исповедовали принцип мечты поэта. Разница с консервативным XIX веком была только в том, что теперь стихотворные посвящения не прятали от чужих глаз по интимным альбомам, а с гордостью разрешали читать с эстрады и публиковать тысячными тиражами. Те, кто, подобно Ирине Одоевцевой, дожил до второй половины века двадцатого, с гордостью могли сказать о себе: «И я была...»
Вот замечание Александра Блока относительно актрисы Ольги Гзовской, характеризующее отношение поклонниц к предмету своего обожания:
«Гзовская очень хорошо слушает, хочет играть, но она любит Игоря Северянина и боится сделать себя смуглой, чтобы сохранить дрожание собственных ресниц»1.
Весьма любопытное наблюдение в этой связи сделал современный автор:
«За что любили девушки Игоря Васильевича? Девушки любили Игоря Васильевича именно за это: за умение драпировать. Ибо раздеть барышню — оно, конечно, дело хорошее, но уж очень нехитрое: раздеть барышню ты всегда успеешь. А вот достойно украсить, закутать, задрапировать — тут равных Северянину не было. Оттого и доверялись ему девушки — как своей, скажем, модистке, — оттого и чувствовали в нем родственную душу: и сплетничали, как с подружкой»
Это нехитрое наблюдение Глеба Шульпякова в «Независимой газете» глубже, чем все современное северяниноведение вместе взятое. Поэт в совершенстве владел искусством драпировки: девица легкого поведения — Зизи превращалась под его пером в целомудренную девственницу, горничная Саня — в королеву, дурнушка — в первую красавицу королевства.
Однако вернемся к формуле в три месяца — три моря, три женщины и три любви, разговор о которой был начат в предыдущей главе. В отношении любви поэт несколько погорячился, но с морями и с женщинами никакой ошибки нет. Май — Адриатическое море — Валентина Берникова. Апрель — Черное море — Виктория Шей де Вандт. Март — Балтийское море — ?
Несколько лет назад на одном из московских книжных аукционов была продана почтовая карточка, адресованная Игорем-Северяниным Ирине Константиновне Борман2. Потом нашлись еще письма и открытки. Полупоэтесса Ирина Борман принадлежала к числу близких, можно сказать, семейных приятельниц поэта. Летом она жила на даче в крохотном поселке Шмецке, тесно примыкавшем к курорту Усть-Нарва со стороны Силламяэ. Нынче от этого поселка и дачи Борман не осталось и следа. На месте дачи в советское время была построена пограничная застава, а сам поселок поглотила Усть-Нарва.
В сборнике «Очаровательные разочарования» циклу «Тина в ключе» предшествует еще один маленький и более ранний по времени цикл стихотворений «У маяка». В первом стихотворении «Бей, сердце, бей...» находим важные подробности:
Бей, сердце, бей лучистую тревогу! —
Увидеть бы
Ту, для кого затрачу на дорогу
Весь день ходьбы...Я в солнечное всматриваюсь море
И — некий знак —
Белеет в сентябреющем просторе
Ее маяк. (...)Спущусь с горы и к вечеру на пляже
Уж буду с ней,
Чтоб целовать уста, каких нет слаще
И горячей!
Во втором стихотворении цикла «Ты вышла в сад» поэт обращается все к той же неизвестной пока женщине:
Я вижу твой, как мой ты видишь берег,
Но — заколдованы на берегах —
Ты не придешь кормить моих форелек,
А я — понежиться в твоих цветах.
Оба стихотворения написаны в Тойла в сентябре 1930 года, за месяц до начала первой поездки в Югославию. Выделенные курсивом строки дают нам совершенно точную географическую подсказку.
Я вижу твой, как мой ты видишь берег, — Тойла и Шмецке (Усть-Нарву) по прямой разделяет только море, и если в ясную холодную погоду с берега моря в Тойла посмотреть направо, то можно отчетливо увидеть узкую длинную полосу пляжа в Усть-Нарве. Налево вдоль высокого обрыва по берегу моря, сколько хватает глаз, тянется только скала, да длинная гряда крупной белой гальки.
Ее маяк — упоминание о маяке в Усть-Нарве (Гунгербурге) есть в рассказе Игоря-Северянина «В ялике по морю»: «Вот уже Гунгербургский белый маяк остался далеко позади нас, вот исчезли из вида дачи Шмецке и Мерехольд. Самая высокая точка еле видного дальнего берега влекла нас к себе, ибо знали мы, она была гористою рощею нашей Тойлы»3.
Берег Моря в Шмецке. Открытка конца 20-х годов, в архиве автора
Весь день ходьбы — Усть-Нарву и Тойла по прямой через море разделяет около 30 километров, но если идти по берегу через Силламяэ, то чуть больше. Для хорошего ходока как раз день ходьбы.
Спущусь с горы и к вечеру на пляже — поселок Тойла расположен вдоль крутого обрыва над берегом моря, но в сторону Усть-Нарвы берег постепенно понижается. Поселок Шмецке находился в самом начале длинного пляжа, растянувшегося на несколько километров до самого устья реки Наровы.
Если суммировать, то получается довольно точное описание дороги по берегу моря из Тойла в Шмецке, которое и сегодня довольно легко проверить на местности.
Маяк в Усть-Нарве. Вид со стороны Магербурга. Справа на горизонте — высокий берег Тойла. 1939 год
На упоминавшемся уже московском аукционе было продано письмо Игоря-Северянина в Шмецке к Ирине Борман, датированное 5 декабря 1927 года:
«Светлая Ирина Константиновна, Вы такая прелесть, что выполнили все в точности! Конечно, я Вами доволен и благодарю Вас. Я, право, не знаю, удастся ли нам попасть к Вам: мои лыжи сломаны, а новые я хотел купить в Ревеле...»4.
Поэт вполне мог бы и в летнее время совершать пешие прогулки из Тойла в Шмецке. Конечно, все это пока еще не дает нам веских оснований объявить И.К. Борман героиней циклов «У маяка» и «Типа в ключе».
Первый цикл, относящийся к сентябрю-октябрю 1930 года, завершается стихотворением, «Солнечным путем», которое содержит множество любопытных подробностей о матери незнакомки из Шмецке, ее сестре и брате:
Но ты оберегаема, и будет
Обидно истолкован мой приход
Во вред тебе. И чей-то взор осудит
И скосится в усмешку чей-то рот.Налгать — «уехать на три дня к подруге» —
И очутиться у озер в лесу,
Где будут дни насыщенно-упруги
И выявят предельную красу.Но — как, когда с минуты на минуту
Приехать должен тот, кому родня
Тебя лелеет, всяческую смуту
От дней твоих заботливо гоня?
Стихотворение «Солнечным путем» содержит прямые указания на конкретную женщину (мать, брат, сестра5), и уже велик соблазн объявить имя еще одной дамы из донжуанского списка поэта... Но в 1930 году обе сестры Борман были еще не замужем, а жених был только у Антонины («Приехать должен тот, кому родня тебя лелеет»6). Похоже на то, что в 1930 году поэт снова увлекся сестрами и не мог решить какой из них отдать предпочтение. Очевидно, флиртовал сразу с обеими. Вскоре Антонина вышла замуж, и он потерял к ней интерес.
Однако вернемся на два года назад. В сборнике «Классические розы» на странице 101 помещено датированное 29 августа 1930 года посвящение Ирине Борман:
Я проснулся в слегка остариненном
И в оновленном — тоже слегка! —
Жизнерадостном доме Иринином
У оранжевого цветника.И пошел к побережью песчаному
Бросить к западу утренний взор,
Где, как отзвук всему несказанному,
Тойла в сизости вздыбленных гор.
«Стихи сгоряча» варьируют уже знакомый нам мотив взгляда через море. Таким образом, у нас есть еще одно документальное свидетельство какого-то изрядно затянувшегося романа с замужней женщиной, которая жила или в Усть-Нарве, или в Шмецке. Оспорить эти свидетельства могла бы только В.Б. Коренди, но начало ее знакомства с поэтом приходится на более позднюю дату.
Игорь-Северянин, Фелисса Лотарева, сестры Борман. Шмецке. Тарту, ЛМ
Еще один след все того же романа — стихотворение «Так возникают стихи...», написанное в 1928 году в Тойла. Игорь-Северянин включил его в рукопись сборника «Лирика». Вероятно, это стихотворение имело и для пего, и для Фелиссы особое значение, поскольку на 33-й странице рукописи он внезапно расписался под ним крупным размашистым почерком:
За утренним сидим ли чаем,
Идем ли к морю на песок,
Друг друга часто огорчаем
И горько серебрим висок...Хотя любовь цветет сиренью
И крепче выдержанных вин,
Ты предаешься подозренью,
В моих поступках ищешь вин...Напрасно! Если я с тобою,
Не все ли, друг, тебе равно:
Исполнен ли я Голубою
Иль с Розовой живу давно?..К чему же вечно уверенья?
Но грустно мне, что, может быть,
Чтоб жизнь вдохнуть в стихотворенья,
Я должен что-то умертвить...
В марте 1932 года поэт сообщает Ирине Борман:
«...Фишенька редкостно-порядочный, тонкий, любимый и любящий человек. Она все видит, бедная, и мучается, в свою очередь. (...) Пишите, Ирушка, чаще и, если что-нибудь более интимное и откровенное, адресуйте на "нее": жена может расстроиться иногда из-за пустяка, стойко перенося зачастую более серьезное. Люди уж так устроены. Дайте мне Ваши ручки — пусть я ласково и длинно поцелую их. Хорошие ручки: надежные, испытанные, понимающие. (...) Стареющий поэт (как это жутко звучит!) все еще преисполнен любви к миру, людям и молодым женщинам. И это, думается, так понятно, так неизбежно, так нужно!..»7
Нужны ли тут комментарии? Разве что, пожалуй, обратим внимание на почтовый ящик: о «ней» речь пойдет в следующей главе.
Игорь-Северянин и Фелисса Лотарева. Тойла. Тарту, ЛМ
Летом 1933 года в Шмецке отдыхала Вера Круглова8:
«— Когда мне было 18 лет, я провела в Шмецке на даче Борман одно лето. Дача принадлежала детям Бормана. Старшие братья и сестры жили в Ленинграде, а сестры Ирина и Нина жили в Таллинне, бывая в Шмецке только летом. Младшая — Нина была замужем за инженером, а старшая — Ирина была одинока. Она работала в Таллинне медицинской сестрой. В этой семье любил бывать Игорь Васильевич. Правда, летом 33-го года его там не было, но о нем много говорили, что-то недоговаривая».
Что именно недоговаривали в семье Борман об Игоре-Северянине, уже не так важно, но зато теперь, когда Ирина Константиновна Борман — розовая или голубая — заняла свое законное место в донжуанском списке поэта, можно вполне определенно сказать, что и она была мечтой поэта.
Примечания
1. А. Блок. Собрание сочинений, т. 8. М.—Л., ГИХЛ, 1963, с. 460.
2. Борман (ИрБор), Ирина Константиновна (1901—1985) — поэтесса, близкая знакомая Игоря-Северянина.
3. «Вот уже Гунгербургский белый маяк...» — Игорь-Северянин. Уснувшие весны. РГАЛИ, ф. 1152, оп. 1, е. х. 13:
4. «Светлая Ирина Константиновна...» — в архиве автора.
5. «...мать, брат, сестра...» — мать Екатерина Борман (Самсонова), младшая сестра Антонина (Нина), старший брат Михаил.
6. «Приехать должен тот, кому родня тебя лелеет» — возможно, будущий муж Антонины инженер Егоров.
7. «Фишенька редокостно-порядочный...» — в архиве автора.
8. Круглова, Вера Михайловна (1914) — школьная учительница, жена А.И. Круглова. В 1939—1941 гг. была близка с Игорем-Северяниным и В.Б. Коренди.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |