1.4.2. Черты эстетики символизма в языке поэзии И. Северянина

Чертой, сближающей поэзию И. Северянина с символизмом, является двоемирие — выделение в индивидуальной картине мира реальности, не принимаемой лирическим героем, и возвышенного мира мечты и гармонии — страны Миррэлии. Сам факт ее появления и называния в честь поэтессы Мирры Лохвицкой, свидетельствует о влиянии учения Вл. Соловьева и поэтической практики символистов. Приемы моделирования Миррэлии характерны для символистского мифотворчества: в одноименном поэтическом цикле Северянин подробно обозначает границы и особенности страны:

Миррэлия — светлое царство,
Край ландышей и лебедей.
Где нет ни больных, ни лекарства,
Где люди не вроде людей.

(«Увертюра», 1916)

Поэтическое пространство очерчено водным пространством: море, озеро, река; центр Миррэлии — озерзамок, поэтому попасть в нее можно только с помощью судна: корвета, брига, яхты, лодки. Привычные качества пространства (как это свойственно многим мифопоэтическим построениям) в Миррэлии нарушаются: поэт помещает ее на севере, путь к ней проходит через полюс, и вместе с тем называет ей мечтой о юге, дает противоречивую характеристику Все здесь северно-блекло. Все здесь красочно-южно. Точно так же и время теряет свою определенность и становится «вечным теперь»: Июль это иль февраль? Ночь или яркий день? Особым свойством мифопоэтической страны является музыка в прохладном гуле, искривляющая привычные измерения и определяющая преобладание эстетического восприятия над логическим. Обитатели страны — поэты, прекрасные девушки, животные:

Наполняется поэтами безбородыми, безусыми,
Музыкально говорящими и поющими Любовь.
Золот гордый замок строфами, золот девушками русыми,
Золот юным вдохновением и отсутствием рабов!

(«Поэзоконцерт», 1911)

Приметами Миррэлии становятся цветы, наделенные символическим смыслом: фиалка, лилия, сирень, жасмин. Введением в текст стихотворения названия цветка поэт открывает ассоциативный ряд, индивидуальный для каждого читателя, поскольку он предполагает актуализацию различных пресуппозиций: знание мифологии, символики и эмблематики, поэтической традиции и особенностей идиостиля Северянина. Часто включаются слова с явной положительной эмоционально-экспрессивной окраской: наслажденье, упоенье, влеченье, любить. И вместе с тем поэт постоянно подчеркивает закрытость поэтического мира, его замкнутость на узком круге посвященных и на собственном Эго:

— Почему нас не трогают?
Не пленят почему?
— Потому что Миррэлия
Не видна никому.

(«Любопытство Эклерезиты», 1916)

Влиянием символизма молено объяснить обращение поэта к образам людей, чьи имена стали нарицательными. Введение подобного имени в текст, как правило, служит символом определенного характера, события, философской позиции или же открывает свободный ряд исторических, культурологических и литературных ассоциаций. В этом случае преобладает этическая или эстетическая оценка образа, зависящая от научной оценки роли прототипа. Так, в соответствии с поэтической традицией И. Северянин употребляет имена Агасфер, Геркулес, Дон Кихот, Иуда, Крёз. Однако поэт создает и противоречащие общему представлению образы (Нерон, Соломон), обращение к которым служит средством выражения собственной художественной концепции. В частности, И. Северянин дважды вводит имя Нерона («Нерон», 1911, «Гастрономические древности», 1916), ставшее нарицательным для обозначения жестокого тирана и безнравственного человека¹.

Трактовка И. Северянина значительно отличается от традиционной:

Поверяя пламенно золотой форминге
Чувства потаенные и кляня свой трон,
На коне задумчивом, по лесной тропинке,
Проезжает сгорбленный, страждущий Нерон.

Он — мучитель-мученик! Он — поэт-убийца!
Он жесток неслыханно, нежен и тосклив...
Как ему, мечтателю, в свой Эдем пробиться,
Где так упоителен солнечный прилив?

Мучают бездарные люди, опозорив
Облик императора общим сходством с ним...
Чужды люди кесарю: Клавдий так лазорев,
Люди ж озабочены пошлым и земным.

Нерон И. Северянина гораздо сложнее общепринятого представления о злодее-императоре, что отражено в подборе антонимичных эпитетов: мучитель-мученик, поэт-убийца, жесток неслыханно, нежен и тосклив. Характеризуют его и другие эпитеты, имеющие явно оценочный характер: сгорбленный, страждущий, мечтатель — они указывают на поэтичность души императора, страдающего под бременем своей власти. Третья строфа антитезой «Нерон (поэт) — обыватели» вводит тему непонятости героя: Клавдий так лазорев, люди ж озабочены пошлым и земным. Контекстное значение эпитета лазорев (с учетом его функционирования в других текстах) можно определить как «творческий, поэтичный, возвышенный», следовательно, по мнению поэта, Нерон — фигура трагическая, понять которую может только столь же отличающийся от обычных людей поэт: я одинок в своей задаче («Пролог», 1911), вокруг талантливые трусы и обнаглевшая бездарь («Прощальная поэза, 1911). Неслучайно появление и второго цветового эпитета — фьолевый хитон. Фьолевый (фиолевый) — окказиональная форма слова фиолетовый, неоднократно встречающаяся в его стихах и используемая для актуализации символического значения. Однако здесь эпитет имеет и конкретно-вещное значение — цвет хитона, причем оно становится контекстным синонимом к пурпурному — цвету императорской власти (ср. отныне плащ мой фиолетов, «Рескрипт короля», 1918).

Сема «власть» присутствует также в словах император, кесарь, трон, а имплицитно значение власти героя присутствует в описании зрителей: насторожилися и задохся стон. Вместе с тем Нерон Северянина мучится своей властью, что показано подбором глагольных форм: кляня свой трон, вскочит с места в бешенстве, выместив в придирке <...> злость свою. Отношение его к власти выражено сниженной лексикой с резко отрицательной экспрессией, тогда как артистическая сторона характера передана традиционными поэтическими средствами: поверяя пламенно <...> чувства потаенные, душа его — радостный Парис. Целью устремлений героя поэт называет Эдем, где так упоителен солнечный прилив, — земной рай, безгрешная земля, т. е. образ двоемирия.

Символическая раздвоенность героя вновь подтверждается и в 5-й строфе антитезой урод рыжий (внешность) — душа его — радостный Парис (внутренний мир). В греческой мифологии Парис — троянский царевич, судивший спор богинь о красоте, похититель Елены, изображался как прекрасный юноша [Мифы народов мира. Т. 2. 1994: 288]. Таким образом, Парис в поэтической системе Северянина — символ духовной красоты, которой наделен и Нерон. Золотая форминга соединяет прямое значение (древнегреческий четырехструнный музыкальный инструмент) и символическое (одаренность, музыкальный талант²). Эпитет золотая, несомненно, относится к звучанию инструмента, обозначая ее мелодичность, — и одновременно служит цветообозначением наряду с солнечным приливом.

Три последние строфы, построенные на синтаксическом повторе, демонстрируют восприятие Нерона римлянами: обыватели насторожилися и задохся стон, они видят только внешнее, поступки, а гетеры (в античном мире гетера — образованная незамужняя женщина, ведущая независимый образ жизни) чувствуют в нем родственную душу. Трижды повторяется риторический вопрос разве удивительно...? — по мнению И. Северянина, жестокость Нерона была обусловлена его ощущением своей неуместности на троне.

Сюжетно и композиционно стихотворение можно разделить на две части по три строфы в каждой. В первой место действия — лес, т.е. Нерон наедине с собой, а 2-я и 3-я строфы — его внутренний монолог, размышление о своем месте в мире. Герой признает себя преступником и одновременно оправдывается вынужденностью такого поведения. Только в мечтах и искусстве он может проявить свою истинную сущность поэта и артиста. Во второй части действие переносится в цирк, в амфитеатр — посреди толпы, где Нерон только действует под ее пристальным вниманием. Время в двух частях стихотворения воспринимается по-разному, что подчеркнуто лексико-грамматическими средствами: неторопливо течет в первой (задумчивый, проезжает) и мгновенно прерывается во второй (вскочит, появился на три мига). В цирке Нерон становится комедиантом, исполняющим разные роли: подданных лорнирует — роль скучающего аристократа, пресыщенного радостями жизни (использование явного анахронизма лорнирует подчеркивает семантику ирреальности сюжета), вымещает в бешеной придирке к первому патрицию злость свою — роль тирана, внезапно появляется и столь же внезапно исчезает в своей ложе — роль свободного человека.

Общая привязка пространства и времени стихотворения к Древнему Риму достаточно условна и осуществляется за счет использования экзотизмов, создающих колорит эпохи: форминга, патриций (представитель родовой аристократии), гетера, амфитеатр (предназначенное для публичных зрелищ античное монументальное сооружение, овальное в плане, с ареной посередине и поднимающимися уступами местами для зрителей), хитон (широкая падающая складками шерстяная или льняная одежда). Внешнюю достоверность изображения подчеркивают и детали внешности Нерона: рыжий, подданных лорнируя (намек на привычку Нерона смотреть сквозь изумрудную пластину). Однако в целом количество их невелико, т.к. задача поэта состоит не в воссоздании исторически достоверного образа, а в высказывании собственного взгляда на героя, в попытке анализа его психологии.

Признавая безобразность внешнего облика Нерона, Северянин эстетизирует его внутренний мир. Практически все связанные с образом Нерона слова имеют высокую стилистическую окраску, и, хотя авторская оценка не эксплицирована, чувствуется сострадание и симпатия герою. Положительная позиция подчеркивается эмоциональными знаками препинания — тире, восклицательными и вопросительными знаками. В строке Он — мучитель-мученик! Он — поэт-убийца! за счет знаков логическое ударение ставится на местоимение он, выделяя таким образом равную применимость взаимоисключающих оценок.

Фонетический строй стихотворения традиционен и также характерен для выражения представления о прекрасном. Поэтическим размером в нем является шестистопный хорей, большинство перекрестных рифм точны. Музыкальность, гармоничность стихотворения достигается использованием характерного для символизма приема — ассонанса звуков [а], [о], [и], повторяющегося в почти всех строках, например:

Разве удивительно, что в амфитеатре
Все насторожилися и задохся стон,
Только в ложе кесаря появился, на три
Мига потрясающих, фьолевый хитон?

Стихотворение Игоря Северянина «Нерон» действительно является образцом эстетики безобразного: признавая совершенство формы стихотворения, изысканность образов и мастерство подбора художественных средств их выражения, читатель продолжает помнить о безобразности прототипа. Эффектность произведения обусловлена в первую очередь именно этой нестандартной эстетической трактовкой.

Примечания

1. Тиберий Клавдий Нерон (до усыновления Клавдием — Луций Домиций Агенобарб) (37—68 гг.), римский император с 54 г., является одним из исторических персонажей, чей образ писатели неоднократно использовали как образец безобразного: Ж. Расин в трагедии «Британик», Г. Сенкевич в романе «Quo vadis», Л. Фейхтвангер в романе «Лже-Нерон», М. Зощенко в «Голубой книге», авторы «Всеобщей истории, обработанной Сатириконом».

2. На форминге, согласно мифам, играл Орфей, усмиряя морские волны и заглушая пение сирен [Мифы народов мира. Т. 2. 1994: 262]

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.