«Живое ощущение века»

«Говорят, — писал Борис Садовской, — что гений — "тот, кто отвечает на вопросы времени, кто умеет постигнуть потребность эпохи, места, и удовлетворяет их". В этом смысле г. Северянин, точно, "гений"». Гений предгрозовой России войн и революций, превративший трагедию жизни в грёзофарс. Так ощущал себя сам поэт. Наиболее чуткие критики видели в нем поэта с «живым ощущением века».

Современность поэзии Игоря Северянина одним из первых отметил Владислав Ходасевич. Напомним еще одно точное определение книги «Громокипящий кубок»: «Поет скучающая в "предгрозье" душа, и потому она поет не просто, — а с хитростями и фокусами — от скуки душной» (Василий Гиппиус). Другой критик восклицал: «Какое яркое обличение нищего века! <...> Поэзы Игоря Северянина... — современны, слишком современны, под стать "рокфору", перенасыщены его гнилыми ароматами, в них всё, чем дышит черствая, опустошенная, одичавшая душа века. Шум пропеллеров, мигание кинемо и чад авто, пряности парфюмерии и зашнурованное бесстыдство, язык плакатов и пестрота чувств, скрежет обостренных инстинктов и тупоумное самодовольство нигилизма, комфортабельное расслабление и щекотание нервов экзотикой, вся гниль, весь разлад, все опустошение механической культуры. <...> Тут Северянин сразу же высоко поднимается над современной юдолью тщеты и фальши, тут он из ряда вон».

Поэзия Северянина была своевременна и современна, а образ щедро одаренного природой молодого человека был очень притягателен. «Сквозь строки его "поэз", — писал Тиняков, — ясно видится приятное лицо здорового и доброго молодого человека. Невольно и глубоко веришь всему, что Северянин рассказывает о себе в своих книгах, веришь, что он умеет звонко смеяться, с аппетитом есть, со вкусом выпивать, горячо и крепко целоваться и с неподдельным даром сочинять "поэзы"».

«Поэт — тонкий гастроном и гурман, — заметил А. Оршанин. — В его стихах вы найдете разнообразное меню: "стерлядь из Шексны", устриц из Остэнде, скумбрию, "с икрою паюсною рябчик", хрустящие кайзерки, артишоки и спаржу, "из капорцев соус", земляничный корнильяк, геркулес. При этом, конечно, "и цветы, и фрукты, и ликёр, и шоколад-кайэ".

При всей иронии восприятия "красивой" жизни поэт любил жизнь как таковую и сам наслаждался ею. Ему удалось взглянуть на обыденную повседневную жизнь как на романтическое, достойное изящной словесности путешествие. В самой прозе жизни поэт находил поэтичность, освещал ее свойственной ему иронией и простодушием. В его стихах весь спектр городского бытия, начиная от "мороженого из сирени", "ананасов в шампанском", "фиалкового ликёра" и устриц, "боа из хризантэм", "шаплеток" и калош до новейших достижений техники (авто, летуны, экипажи, электрассонансы, кинематограф и экспресс). Тем не менее душа его лирического героя современна даже в том, что постоянно рвется на природу, в простор и ширь лесов и полей. Еще в юности он не случайно назвал себя "певцом дубравы"».

1 октября 1915 года в Лиге равноправия женщин общее внимание привлек доклад Марии Моравской «Поэзия миллионов людей». Продолжением и развитием идей «освобождения» и ницшеанского пафоса «плебейского» (утилитарного) искусства стала ее статья о творчестве Северянина.

Моравская предложила рассматривать творчество Северянина не с поэтической точки зрения, а как явление социальное: «Все читатели и почитатели Игоря Северянина, все слушатели его поэзоконцертов (какое романтическое слово!), восторженные курсистки и приказчики, все это — "люди без собственных лимузинов", которые тоскуют по внешней культуре. Они чувствуют, вдыхая стихи Северянина, запах экзотических цветов, запах цветов, которые обычно им приходится видеть лишь за стеклом магазинного окна. Они слышат легкую бальную музыку в этих стихах с банальным ритмом. Они, читая Игоря, входят в нарядные будуары и видят зеркала, в которых им никогда не суждено отразиться. И крылатые яхты, и авто, и молниеносные путешествия по всему миру, все, что доступно лишь немногим, лишь внешним хозяевам жизни, вынес Игорь на улицу». В постоянном интересе «плебеев наших дней» к «внешней культуре», к «хозяевам жизни» Моравская видит «социальную огромность темы», раскрываемой Игорем Северяниным. «Сам Пушкин мечтал о внешней культуре; проезжая по плохим русским дорогам, он тосковал: когда же "Мосты чугунные чрез воды шагнут широкою дугой". А если б он жил "во времена Северянина", он, может, мечтал бы, когда же ему удастся помчаться в родное имение на молниеносном самолете?»

В коллекции М.С. Лесмана сохранилась книга Северянина «Ананасы в шампанском» (2-е издание. М.: Наши дни, 1915) с многозначительной надписью:

«Марии Моравской от Semper idem'а. 18.V.1915».

Semper idem — «Всегда тот же»... Что скрывалось за латинским афоризмом?

К этому времени у Моравской уже был выпущен тепло встреченный критикой поэтический сборник «На пристани» (1914). Иванов-Разумник рекомендовал Брюсову поэзию Моравской с оговоркой: «Есть зависимость (от Блока, Кузмина, — но не от Анны Ахматовой, которая менее "я"; менее талантлива)». Далее следовали книги «Стихи о войне» (1914), «Прекрасная Польша» (1915) и посвященный памяти Елены Гуро сборник «Золушка думает».

В «Поэзе о поэтессах» у Северянина имя Моравской соседствует с именем Анны Ахматовой и Любови Столицы. Ей, как и другим литературным современницам, Северянин противопоставлял единственный для него гений Мирры Лохвицкой.

Мария Людвиговна Моравская (1889—1947) происходила из польской католической семьи, жившей в Варшаве, и, если быть точным, носила непривычное русскому уху имя — Мария Магдалина Франческа. Она участвовала в деятельности польских патриотов-социалистов, дважды — в 1906 и 1907 годах — сидела в пересыльной тюрьме, так и не закончив обучение на Бестужевских курсах в Петербурге. Но став русской писательницей и критиком, она вошла в круг журнала «Аполлон», познакомилась с Максимилианом Волошиным и Вячеславом Ивановым. Моравской как «чрезвычайно талантливой особе» покровительствовала Зинаида Гиппиус. Ее поэзию называли «капризно-сентиментальной». Моравская в стихотворении «Поэтессы» шутливо утверждала:

Ведь женщина-стихотворица
Не может жить без ломанья:
Это её призванье,
Она за это борется.

Возможно, с феминистским настроением Моравской полемизировал Северянин в «Поэзе о поэтессах» (1916, 23 августа):

Я сам за равенство, я сам за равноправье, —
Но... дама-инженер? но... дама-адвокат?
Здесь в слове женщины — неясное бесславье
И скорбь отчаянья: Наивному закат...
Во имя прошлого, во имя Сказки Дома,
Во имя Музыки, и Кисти, и Стиха,
Не все, о женщины, цепляйтесь за дипломы, —
Хоть сотню «глупеньких»: от «умных» жизнь суха!

Они нередко встречались в «Бродячей собаке»... Вот что сообщали газеты о вечере бельгийской музыки и поэзии, который состоялся 30 ноября 1914 года: «На этот раз помещение "Собаки" было убрано "пегасами поэтов". <...> За столом сидели Сергей Городецкий, Мария Моравская и другие. Но почему-то в качестве поэтов преобладали футуристы. <...>

Детским голоском, как-то наивно, читала Моравская сначала исключительно военные стихотворения... Прочла Моравская и свои милые детские стихотворения о слоне в клетке...»

К оглавлению

Следующая страница