Глава 2. Начало

Игорь Васильевич Лотарёв родился 4 (16) мая 1887 года в Петербурге в семье военного инженера Василия Петровича и Наталии Степановны Лотарёвых. Мать поэта (в девичестве Шеншина) принадлежала к старинному дворянскому роду, состояла в родстве со знаменитым историком Н. Карамзиным, поэтом А. Фетом и даже с первой в мире женщиной-дипломатом А. Коллонтай. Первым мужем Наталии Степановны был генерал-лейтенант инженерных войск Г.И. Домонтович. Овдовев, она вышла замуж за Василия Петровича Лотарёва, в то время поручика. Познакомились они в Майоренгофе — теперь это Юрмала, Майори. В автобиографической поэме детства «Роса оранжевого часа» Северянин напишет:

Отец мой, офицер саперный,
Был из владимирских мещан.
Он светлый ум имел бесспорный,
Немного в духе англичан.
. . . . . . . . . . . .
А мать моя была курянка,
Из рода древнего дворянка,
Причем до двадцати двух лет
Не знала вовсе в кухню след.
Дочь предводителя дворянства
Всех мерила на свой аршин.

К своим родителям будущий поэт относился с большим почтением, сохранив это чувство на всю жизнь.

Отец и мать! Вы вечно правы!
Ваш сын виновный — правдой прав.
Клоню пред вами знамя славы,
К могилам дорогим припав.

Это преклонение («О, кто на свете мягче мамы? / Ее душа — прекрасный храм!») современникам казалось чрезмерным, они нарекли Северянина «маменькиным сынком».

С раннего возраста Игорь отличался музыкальностью, прекрасным слухом. По его собственным словам, «петь начал раньше, чем говорить». Детство прошло в театрах, чаще в «Мариинке», где блистала его дальняя родственница — Мравинская. Мальчика пленяли оперы с участием Шаляпина и Собинова. Дома, после спектаклей, он безошибочно напевал сложнейшие арии. Потом скажет: «Как не пробудиться тут поэту, поэтом рожденному?..».

Жили в центре Петербурга, в богатой квартире на Гороховой. Но в один день всё переменилось. Первый муж Наталии Степановны оставил завещание, о котором поначалу никто не вспоминал. А в документе ревнивый старец указал, что всё его большое состояние в случае, если его вдова снова выйдет замуж, переходит их маленькой дочери, а в случае её смерти — родственникам генерала. Прошло несколько лет, и дочь Наталии Степановны внезапно умерла от менингита. Тут родственники покойного первого мужа и вспомнили о завещании — и квартиру, и имение, и весь капитал у семьи отобрали. Пришлось жить на скромные средства отца Игоря — Лотарёва.

Этот брак не стал счастливым — в душе Василия Петровича «бродил русский бес» — «и оргии и кутежи ему не чужды были». В 1896 году родители расстались, отец перевёз Игоря в дом своего брата под Череповцом. Красота природы русского севера пленила будущего поэта, стала источником вдохновения на всю жизнь. В стихах он постоянно будет возвращаться к этим местам:

Сияет даль, и там, в ее сияньи,
Порожиста, быстра и голуба,
Родная Суда в ласковом влияньи
На зрелые прибрежные хлеба.
Ее притоки — Андога и Кумба,
Нелаза, Кемза, Шулома и Колпь, —
Открытья восьмилетнего Колумба,
Я вижу вас из-за несметных толп...

До последних своих эмигрантских дней он тосковал по Суде — речке детства:

О Суда! Голубая Суда,
Ты, внучка Волги! дочь Шексны!
Как я хочу к тебе отсюда
В твои одебренные сны!..

Очарованность природой русского севера объясняет литературный псевдоним Игорь-Северянин. Современное написание, без дефиса, возникло позднее. Любовь поэта к природе росла с каждым годом так же, как с каждым годом всё больше исчезала симпатия к городу.

Здесь, в Сойволе, к Игорю пришла первая детская любовь. Предметом преклонения стала кузина Лиля. Может быть, поэтому в стихах Северянина, наполненных ароматом цветов, так часто будут упоминаться лилии? Кузина была старше на пять лет и сильно огорчила своего поклонника, выйдя в 1903 году замуж. Однажды Северянин заметил: именно эта любовь сделала его поэтом, что было, конечно, явным преувеличением.

В 1898 году он поступил учиться в Череповецкое реальное училище. Жил на квартире директора князя Б.А. Тенишева, о котором вспоминал как о «добром, веселом, остроумном».

Я алгебрил и геометрил.
Ха! Это я-то, соловей!
О счастье! Я давно разветрил
«Науки» в памяти своей...

Разветрил... Это правда. Игорь проучился всего четыре года и среди поэтов Серебряного века не был самым образованным. Правда, он очень много читал — сначала Буссенара, позднее — Дюма, Гюго, Тургенева, Гончарова. Любимым поэтом у него в то время был Алексей Константинович Толстой, затем Лермонтов. Позднее добавятся Мирра Лохвицкая, К. Фофанов, Бодлер и, конечно, Пушкин («Для нас Державиным стал Пушкин...»). Любимые композиторы — Тома, Пуччини, Чайковский, Римский-Корсаков; художник — Врубель.

Свое первое стихотворение Северянин написал в восемь лет:

Вот и звезда золотая
Вышла на небо сиять.
Звездочка верно не знает,
Что ей недолго блистать.
Так же и девица красна:
Выйдет на волю гулять.
Вдруг молодец подъезжает, —
И воли её не видать...

Интересно прочитать «взрослый» комментарий Игоря Васильевича к этому творению: «Стихотворение хотя и бездарное на мой взгляд, — я подчеркиваю на мой, так как на иной оно может и теперь показаться далеко не таковым: увы, я слишком хорошо изучил вкусы и компетенцию в искусстве рядового читателя, — однако написано с соблюдением всех «лучших» традиций поэтического произведения: здесь вы найдете и высокопоэтические слова, как, например, «звезда» и «дева», да еще «красна», и размер «общепринятый и гармоничный»... для слуха обывателя, и такие «гладкие», — не пропустите, пожалуйста, уважаемый корректор, буквы «л», — рифмы, как «сиять» — «блистать» — «гулять» — «видать» и, — что самое главное, — конечно, в этом «образцовом» произведении имеется столь излюбленное классическими поэтами сопоставление, в данном случае в виде «звезды» и «девы», т. е. дева поступает, как звезда... Все вышеперечисленные «достоинства» разобранного стихотворения дают право критику, выражающему вкусы обывателя, причислить его — стихотворение, а не обывателя, а если угодно, и обывателя — к разряду классических... произведений, на мой же взгляд — идиотств...

Подобные этим стихи я писал, к сожалению, достаточно долго, восхваляя в них «солнце золотое», «синие моря» и «чарующие грезы», и происходило это главным образом оттого, что я зачитывался образцовыми поэтами, не умея их читать...».

Но вернёмся в Череповец. Училище Игорь не закончил, потому что весной 1903 года поехал с отцом на Дальний Восток — Василий Петрович вышел в отставку и отправился в Квантун работать коммерческим агентом. Проехав через всю Россию, будущий поэт был очарован красотой Урала, Сибири, Байкала.

На Дальнем Востоке Игорю будет недоставать любимой северной природы, всё сильнее станет скучать по матери. Перед самым началом Русско-японской войны наш герой поссорится с отцом и, вопреки его воле, уедет в Петербург к матери. Через несколько месяцев отца не станет, и до конца жизни Северянин будет мучиться своей виной перед ним:

...Отца оставив на чужбине,
Кончающего жизнь отца.
Что мог подумать он о сыне
В минуты своего конца,
В далёкой Ялте, в пансионе?
Кто при его предсмертном стоне
Был с ним? Кто снёс на гроб сирень?
на круче гор он похоронен
В цветущий крымский майский день.
Я виноват, и нет прощенья
Поступку этому вовек...

Поселившись у матери, Игорь соприкоснулся с богемой — в доме часто бывали музыканты, литераторы, художники. В этой атмосфере и появились стихи семнадцатилетнего Лотарёва. Главная тема — Русско-японская война: «К предстоящему выходу Порт-Артурской эскадры», «Гибель «Рюрика»», «Подвиг «Новика»», «Потопление «Севастополя»», «Захват «Решительного»». Эти патриотические, ещё очень несовершенные стихи, Игорь издавал за свой счёт тоненькими брошюрами. Русско-японской войне посвящено восемь, а всего их набралось тридцать пять. Двести экземпляров «Подвига «Новика»» отправили на фронт в подарок солдатам.

1 февраля 1905 года «Гибель «Рюрика»» опубликовали в солдатском журнале «Досуг и дело», и эту дату поэт считает началом своей литературной деятельности. В автобиографическом романе «Падучая стремнина» Северянин напишет:

В год первой революции на дачу
Мы в Гатчину поехали. Весною
Произошла Цусима. Катастрофа
Нежданная совсем меня сразила:
В ту пору я большим был патриотом
И верил в мощь любимой мной эскадры.
Я собирал коллекцию из снимков
Судов всех флотов; на почетном месте,
Примерно вымпелов сто девяносто,
Висел на стенке русский флот, причем
Разделены суда все по эскадрам:
Из Балтики, левей — из Черноморья
И Тихоокеанская. Тогда мне
Лишь восемнадцать было лет. В ту пору
Мои стихи рождались под влияньем
Классических поэтов. Декаданс
Был органически моей натуре,
Здоровой и простой по существу,
Далек и чужд. На графе Алексее
Толстом и Лермонтове вырос я.

В тот год произошло событие, оставившее глубокий след и в судьбе, и в творчестве поэта. Однажды, от скуки, Игорь зашёл в гости к дворнику Тимофею, («Я, с детства демократ...»). За бутылкой водки до позднего вечера он просидел со спившимся вдовцом, отцом пятерых дочерей. Тогда-то с одной из них — Женей, Игорь и познакомился. Евгения Гуцан, которую Северянин наречёт «Златой», красивая, стройная блондинка, работала в Петербурге швеёй. Им было по восемнадцать лет. Игорь, не имея ни образования, ни специальности, не допускавший даже мысли о том, чтобы где-нибудь служить, жил на деньги родственников. Привести в дом девушку низкого сословия было невозможно. И он пожертвовал самым дорогим, что у него было — своей библиотекой. Пятьсот любимых томов были проданы за 700 рублей. На эти деньги сняли квартиру на Офицерской (сейчас улица Декабристов, здесь жил, между прочим, А. Блок). Бурный роман продлился около года и оборвался отчасти из-за легкомысленности самого Игоря, отчасти из-за его матери, не допускавшей подобного мезальянса.
И хотя донжуанский список Северянина весьма внушителен, пронесённая через всю жизнь любовь к Злате, была для него особой:

Единственной любовью и бессмертной,
И неизменной, я любил лишь Злату,
И к ней любовь — с другими нет сравнений.

Евгении посвящена поэма «Злата», автобиографический роман «Падучая стремнина», около трёх десятков стихов, в том числе «Очам твоей души» — один из первых опытов поэта в стихотворной комбинаторике:

Очам твоей души — молитвы и печали,
Моя болезнь, мой страх, плач совести моей;
И всё, что здесь в конце, и всё, что здесь в начале, —
Очам души твоей...
Очам души твоей — сиренью упоенье
И литургия — гимн жасминовым ночам;
Всё, всё, что дорого, что будит вдохновенье, —
Души твоей очам!
Твоей души очам — видений страшных клиры...
Казни меня! Пытай! Замучай! Задуши! —
Но ты должна принять!.. и плач, и хохот лиры —
Очам твоей души!..

Здесь первый и последний стих во всех строфах включает набор из одних и тех же слов, меняется только их порядок в каждой строфе.

Вершиной подобных экспериментов стал «Квадрат квадратов» — блестящий образец поэтической техники. Комбинаторика охватывает уже все строки — каждая повторяется в новой строфе с изменённым порядком слов, образуя шестнадцать пересекающихся рифм в одном четверостишии:

Никогда ни о чем не хочу говорить...
О, поверь! — я устал, я совсем изнемог...
Был года палачом, — палачу не парить...
Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог...
Ни о чем никогда говорить не хочу...
Я устал... О, поверь! изнемог я совсем...
Палачом был года — не парить палачу...
Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм...
Не хочу говорить никогда ни о чем...
Я совсем изнемог... О, поверь! я устал...
Палачу не парить!.. был года палачом...
Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал...
Говорить не хочу ни о чем никогда!..
Изнемог я совсем, я устал, о, поверь!
Не парить палачу!.. палачом был года!..
Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..

Об этом своём открытии Северянин напишет в «Теории версификации».

В начале литературного пути Северянин назвал своими учителями и кумирами Мирру Лохвицкую и Константина Фофанова, часто повторял это в последующие годы. Между тем, прямого влияния этих поэтов на его творчество не видно. Скорее можно говорить о К. Бальмонте. От него — удивительная музыкальность стихов Северянина.
Стихотворение «Гений Лохвицкой», написанное в 1912 году, начинается словами:

Я Лохвицкую ставлю выше всех:
И Байрона, и Пушкина, и Данта...

Сравнение, конечно, не безупречное... Поэтесса была кумиром Северянина, он очень высоко ценил её стихи, но о влиянии и ученичестве говорить не приходится — общего в их творчестве мало.

Они не были знакомы и никогда не встречались. После смерти Лохвицкой от загадочной болезни 27 августа 1905 года Игорь Васильевич написал стихотворение «Певица страсти». В 1909 году он выпустит сборник «А сад весной благоухает!..» — «Памяти почившей Королевы Поэзии Мирры Александровны Лохвицкой...». В 1910 году — сборник «Певица лилий полей Сарона» — «Бессмертной Мирре Лохвицкой». И в последующие годы выйдет немало стихов, посвящённых «Королеве».

Иначе было с К.М. Фофановым. Северянин познакомился с ним 20 ноября 1907 года и этот день на протяжении всей жизни отмечал, как главный, в своей литературной судьбе. Несмотря на разницу в возрасте, поэты быстро сделались близкими друзьями. Константин Михайлович оставил заметный след в русской литературе — период с середины 1880-х до середины 1890-х нередко называют «фофановским». Но ко времени знакомства с Игорем Васильевичем он жил в нищете и пьянстве, ещё писал стихи, но уже не печатался. Об этой странной семье, имевшей девятерых детей, Северянин писал: «...жена его, подверженная тому же недугу, каким страдал и он сам, иногда где-то пропадала по целым дням, а когда бывала дома, находилась почти постоянно в невменяемом состоянии. За время своего супружества она побывала семь раз у Николая Чудотворца (психиатрическая больница в Петербурге — Б.П.). «Гостил» там однажды и сам Фофанов».

О судьбе своего кумира Северянин с горечью не раз вспоминал...

Большой талант дала ему судьба,
В нем совместив поэта и пророка.
Но властью виноградного порока
Царь превращен в безвольного раба.
Подслушала убогая изба
Немало тем, увянувших до срока.
Он обезврежен был по воле рока,
Его направившего в погреба.
Когда весною — в Божьи именины,
Вдыхая запахи озерной тины, —
Опустошенный влекся в Приорат,
Он суеверно в сумерки влюбленный,
Вином и вдохновеньем распаленный,
Вливал в стихи свой скорбный виноград

Фофанов очаровался поэзией Северянина, увидел в нём большой талант и предсказал будущую славу. А Игорь Васильевич, словно стараясь порадовать своего друга, начал писать стихи, не имеющие уже ничего общего с его юношескими опытами.

Тёплые отношения не мешали им быть строгими критиками друг для друга: «Фофанов, вообще, очень любил меня, всячески поощряя мои начинания и предрекая им постоянно громкую будущность; но мой уклон к модернизму его всегда печалил, а иногда и раздражал» (Северянин). Игорь Васильевич, спустя годы, написал статью «О творчестве и жизни Фофанова», где показал, что творчество его кумира «полярно: с одной стороны жалкая посредственность, с другой — талант, граничащий с гением...».

Оба поэта посвятили друг другу немало восторженных стихов. Но здесь скорее можно говорить о горячей дружбе, и в гораздо меньшей степени — о творческом взаимовлиянии. Фофанов был защитником классической традиции русской поэзии и бурно протестовал против любого отклонения от неё.

Поэзия Северянина настолько своеобразна, так выделяется «лица необщим выраженьем», что трудно заподозрить чьё-то сильное на неё воздействие, тем более — объявить предтечей кого-нибудь из предшественников. Можно, конечно, найти какие-то нотки А. Апухтина и С. Надсона, но они проскальзывают в лирике множества поэтов. Можно вспомнить о Бальмонте... Фофанов повлиял на Северянина в другом — внушил молодому поэту веру в его гениальность, что, в общем-то, едва ли обернулось добром для тщеславного Северянина. «Гениальность» ко многому обязывает. И не стоит повторять это слово всуе.

Фофанов умер 17 мая 1911 года в возрасте сорока девяти лет. Северянин принял деятельное участие в подготовке похорон, нашёл деньги для оплаты места на кладбище Новодевичьего монастыря в Петербурге (этого хотел сам Константин Михайлович) и даже добился места рядом с могилой другого своего кумира — Врубеля. На кладбище Северянин прочитал только что написанное стихотворение «Над гробом Фофанова», которое заканчивалось строфой:

Вижу Вашу улыбку, сквозь гроб меня озаряющую,
Слышу, как Божьи ангелы говорят Вам: «Добро пожаловать!»
Господи! прими его душу, так невыносимо страдающую!
Царство Тебе Небесное, дорогой Константин Михайлович!

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница