Письма Л. Д. Рындиной
1
конец 1912 г.
Дорогая Лида!
Когда мы увидимся? - о, скорее бы! Может быть, сегодня? Вчера весь день провел с Сологубами, был в Екатерин<инском> театре. Не переставал о Вас думать. И не перестаю. И не перестану. Да. Кратко и утвердительно. Меня к Вам влечет. Мне лазурно с Вами. Она омрачится, эта лазурь. Но какая же лазурь не омрачается?., если, конечно, живая она?.. И небо. И море. И вновь — светло. Свет. Тьма. Свет. Жизнь — это!
Лида, призовите меня.
Игорь
2
апрель 1913 г.?
События последних дней, все эти переживания — сделали со мною то, что я сегодня окончательно изнервничался, мне хочется забыться, побыть в полном одиночестве.
Я сегодня весь день лежу, никого не принимая, и страдаю, всей душою страдаю, моя дорогая, моя любимая Лида! Мне так нестерпимо тяжело, так больно и гадко, что ты не осудишь меня, если я и к тебе не приду сегодня: мне надо отдохнуть, дорогая, надо привести мысли в порядок.
Около меня враги, около меня мелкие, чужие мне люди. Я запираюсь от них, я один в своей комнате.
Призови меня завтра, дай сегодня мне поправить себя.
Я скучаю, я тоскую, я болею.
Вчера все было скверно, я все сказал, как условились, она выслушала, не удивилась, была холодна, сдержанна, обещала все прекратить. Я видеть тебя хочу, но мученья мои ужасны. Понимаешь ли ты, как все правы и несчастны.
Прости, я не могу больше писать, я так истерзан. Ободри, ободри меня, Лида, моя чуткая, способная все оправдать.
Приникаю к рукам твоим
нежно и грустно — в изнеможении.
Игорь твой
3
21 мая 1913 г.
Ст. Веймарн, Балтийской ж. д.,
Мыза кн. Л. А. Оболенской — «Пустомержа»
21-го мая 1913 г.
Дорогая Лида!
Прости меня, что так долго не собрался тебе ответить на твое, — я сказал бы несколько странное, — письмо, в котором ты предостерегаешь меня против... алкоголя. Из этого «предостережения» я мог вынести впечатление, что ты — но какие же у тебя основания? — считаешь меня и действительно алкоголиком. Неужели каждый, выпивающий несколько рюмок вина или, даже допустим, изредка бутылку — непременно уж пьяница, непременно уж алкоголик? Позволь, Лида, мне протестовать против этого... наименования. Я, право же, пью умеренно.
Что касается твоих писем, ты можешь быть совершенно спокойна: их больше нет, ведь ты меня, уезжая, так просила.
Я не пишу тебе подробно и много, думая, что ты уже в Малаховке, но, если ты получишь это письмо, я могу писать тебе и на дачу. Если ты, конечно, желаешь. Я переехал сюда десятого — вместе с Еленой и Валерией, погрузившись сразу в тишь и уединение, о которых так тосковала душа моя. Я хочу прожить здесь до 15-го сент<ября>, а 2-го окт<ября> мы — Ф<едор> К<узмич>, А<настасия> Н<иколаевна> и я — вновь поедем, — во второе, — турнэ по городам Прибалтийского края, а зимой — по Сибири.
Летом надо хорошенько отдохнуть... после Кавказа, надо многое сделать. Нервы мои утихли «в этих раскидистых кленах», и я уже порядочно здесь написал. Пока еще никто ко мне не приезжал; на днях, судя по их письмам, собираются Сологубы. Последний в этом сезоне вечер был у них перед моим сюда отъездом — 8-го мая. Я встретил там Мережковского, Гиппиус, Тэффи, Глебову, «офицерика Колю» и друг<их>. Много лестного услышал я о себе на этом вечере, и много читал новых и старых! — стихов. Читал и «Качалку грёзэрки». Ежедневно получаю массу вырезок о «Кубке»; из газет узнал о приезде Бальмонта, которому, если встретишь, передай, что я рад его возвращению и приветствую его.
Сердечно кланяюсь С<ергею> А<лексеевичу>, тебя целую. Теперь пиши о себе, милая Лида.
Игорь
4
5 июня 1913 г.
Веймарн, «Пустомержа» 5 июня 1913 г.
Дорогая Лида!
Спасибо за письмо, но не пиши впредь заказными, — у нас их неудобно получать, приходится ходить самому на станцию, а что может быть хуже станции, не правда ли? Вообще, письма здесь никогда не пропадают.
Впрочем, и глухие, — как, наприм<ер>, Веймарн, — станции имеют своеобразную прелесть: интересно смотреть на проезжающих хорошеньких; Балт<ийская> же дорога в этом отношении имеет еще и то преимущество, что по ней едут преимущественно на курорты, вроде Мариенгофа, Гунгербурга, Дёббельна и проч. — через Ригу, Ревель, Нарву. Едущие же на курорты, большей частью хорошенькие. Так уж водится.
В Троицу приезжали к нам Сологубы. Я показал им местные достопримечательности и свел на прогулку, приблизительно — верст в шестнадцать. Они порядком утомились. Уехали после полуночи.
Вероятно, Сергей Алексеевич уже получил мое письмо, на Малаховку адресованное. Я очень рад твоим сценическим успехам и желанию съездить за границу, чтобы поиграть и там. Все это так возможно, конечно.
Только напрасно ты думаешь, что то мое письмо - злое и нехорошее: сам я добрый и хороший, значит - такое же и письмо. Или это тебе так показалось. Ну, прости.
Ты спрашиваешь, сердится ли еще А<настасия> Н<иколаевна>? Нет, давно уже не сердится и относится к тебе, по-прежнему, хорошо. Да и за что, да и на что сердиться? Все — в прошлом. Если не поленишься, пиши мне, Лида, тебе, может быть, есть о чем писать. Наша же жизнь так однообразна — и настолько в деревнях! — что трудно сообщить что-нибудь интересное.
Целую тебя, шлю привет
Игорь
5
13 июля 1913 г.
Веймарн, 13-го июля 1913 г.
Дорогая Лида!
Все эти дни я много и тяжко волновался и даже два раза ездил в Петерб<ург>: мама очень плохо себя чувствует, а при ее возрасте даже пустяк опасен. Слабость, головокружение, апатия, вялость языка. Симптомы не из важных.
На днях состоится концерт в Дуббельне, около Риги. Приглашен Чеботаревской читать. Она и Фед<ор> Кузм<ич> очень мило устроились в Иеве, вблизи моря. Комфортабельная дача, целый штат прислуги. Был у них пока один раз: темнеют ночи, и «мои» боятся оставаться ночами без меня.
Много читаю (в особенности — Метерлинка), еще больше работаю. Второй сборник почти готов. Привез из Петерб<урга> некоторые рукописи и усиленно переписываю. Изредка приезжают ко мне, но ведь далеко: 4 1/5 часа езды. От нас до Иеве 2 1/5 ч<аса>. Радуюсь твоим успехам, твоим планам. Надеюсь еще много о тебе слышать повсеградно: ты серьезна и вдохновенна. Это я утверждаю. Конечно, «верхогляды» не видят в тебе этих двух значительных качеств. Проглядывают. Однако, именно в этом — твое будущее. Целую тебя, спешу на станцию. С<ергею> А<лексеевичу> на днях напишу. Я очень признателен ему, что выручил. Он — милый, и я его люблю.
Игорь.
<На обороте>
Дочь Валерия растет. Растет она, дочь.
6
26 июля 1913 г.
Мыза «Пустомержа», 26 июля
Дорогая Лида! Третьего дня получил твое письмо, сердечно признателен тебе. Хотя уже во всех газетах анонсировано о предст<оящем> поэзоконцерте в Дуббельне, Мейерхольд еще ничего мне не сообщал, когда именно конц<ерт> состоится, и я вынужден отказывать желающим ко мне приехать, ожидая со дня на день телеграммы. Сначала был назначен на 21-е июля, но отложили. Все-таки сегодня жду к себе Е. М. Пуни, о котором я тебе рассказывал. Возможно, мы поедем с ним вместе в Дуббельне, заехав предварительно в Иеве.
С упоением работаю (написал уже 25 поэз) и тщательно составляю «Златолиру».
В Пет<ербурге> был уже 4 раза, но это убийственно: 4 1/2 ч<аса> езды! в один конец! Конечно, ездил только из-за мамы; она чувствует себя теперь лучше. Что касается твоей черкески, я вообще скептически настроен к Кавказу (за небольшими, впрочем, исключениями!), но тебе она едва ли идет, Лида. Трудно представить себе южанина, читающего Уайльда. Это не к лицу для черкеса... Будем лучше ходить в косоворотке и повторять слова Брюсова из его письма ко мне на днях, из Голландии: «Хорошо жить на свете, и хорошо быть поэтом!» Косоворотка (только не «товарищеская»!) ближе к поэзии, не правда ли? Я и дочь Валерия тебя целуем, Лидия.
Игорь.
7
7 августа 1913 г.
Мыза «Пустомержа» 7-го авг. 1913 г.
Дорогая Лида! Я пробуду здесь до 10-го сент<ября>, так что, когда выйдет 2-е изд<ание>, будь любезна, пришли экземпл<яра> 3 сюда (заказн<ой> бандеролью). И если можно, 1 экз<емпляр> 1-го изд<ания> — для мамы. Я до сих пор еще ей не дал, а 2-е изд<ание> для нее очень мелко. Конечно, я очень интересуюсь поскорее взглянуть на книжку. Избави только Бог от ошибок! Но я надеюсь, С<ергей> А<лексеевич> все исправил. Что касается концерта в Дуббельне, администрация этого курорта что-то нашла против, и концерт, за недозволением, отменяет. У меня прогостил четыре дня Пуни, и мы с ним ездили в Иеве к морю, зашли и к Сологубам на часок, к вечернему чаю. Ее не было дома, она с сестрой ездила за 12 верст в Силломяги. Возвращались мы ночью при оранжевой луне, шли 8 верст глухим сосновым лесом. Приехали в Веймарн только в 4 ч<аса> утра. 9-го авг<уста> я опять приглашен в Иеве — дня на два поеду. На днях ездил с Еленой в Ямбург на извозчике; туда и обратно 40 верст. Дорога заурядная и интереса не представляет. Ездили в магазины.
Спасибо тебе, Лида, за статью Бальмонта о Брюсове, но, конечно, я не согласен с этой «странной» статьей. Брюсов — прежде всего — эпик. Но из этого еще не следует, что и Бальмонт — лирик... Есть что-то еще — среднее между лирикой и эпосом. Вот это-то среднее и есть Бальмонт, разумеется, поэт настоящий, несмотря ни на что. Позволительно любить его или нет, думаю, у каждого — ах, даже очень миниатюрного поэта — есть весьма удачные образы и целые строфы. Что поделаешь. Это хорошо. Я получил на днях июльский номер «Русской мысли», в котором значительны и безукоризненны поэзы Вал<ерия> Як<овлевича>, убийственно стих<отворение> мерзкого Парнока (или мерзкой?), «гладок» и фальшив расск<аз> Кузмина и повторны воспом<инания> Морозова-Шлиссельбуржца. С большими претензиями статья какого-то Дермана о Блоке и нелеп расск<аз> Лугового. Но статьи В<алерия> Я<ковлевича> о «Кубке» не нашел, вероятно, в августовской появится. Постепенно увеличивается моя библиотечка, т. к. молодежь посылает мне все новые и новые книги свои. Ничего яркого, ничего примечательного. Общие места. Скука. Меня очень заинтересовала только книга Нелли (изд<ательство> «Скорпион»). Видимо, автор — кокотка, достаточно изысканная и волнующая. Критика находит, что она подражает, между прочим, и мне. Пожалуй, но немного. Ты, Лида, приобрети эту книгу («Стихи Нелли», 1913 г. Ц. 60 к.). Одно из лучших стих<отворений> «Прогулка с подругой». Читая ее стихи, я невольно вспоминаю свою Нелли, тоскующую в будуаре в обществе молодого педагога. И вот настали пленительные лунные вечера, августовская луна очаровательна. Я брожу по любимой аллее, соединяющей две усадьбы (Оболенской и Тизенгаузен), в жажде средоточия, в алчбе немыслимого. Ах, так много уже позади, но вместе с тем, все еще впереди! Да, есть усталость, да, есть нега осенних восходов, но это лишь — утомленная оркестровка бравурного мотива. Все это чарует. Все-таки я немного жалею, что поселился в этом году в Веймарне, а не у моря: море я очень люблю, при нем легко, просторно, а тем более при Балт<ийском>, а тем более в Эстляндии, где все так мирно, трезво, культурно, благостно и исторично. Плещется плачем Сканда, Эрика оплакивая своего!
Правда, здесь тоже недурно: много вокруг деревьев, есть речка шустрая и многоводная, но нет влаги тут, нет ощущения благостыни. Народ здесь отчаянный, хулиган на хулигане. Пьянство выдающееся, грабежи, убийства, всяческие подлости. Ямбургский уезд, Лида, первый уезд во всей России по потреблению водки. (Это установлено статистикой). Девушки — абсолютные проститутки, почти все поголовно, прически трехъярусные, шелк, атлас, духи, помада. Фасон платьев — не преувеличивая — заграничный. Но физиономии — мое почтение —
Фёклы истые! И почти все они пьянствуют. Деревенские девицы! Это уж оригинально несомненно. Окультуриваемся заметно. При всем этом бедность вопиющая: избы валятся, соломой крытые, сосед соседа из-за 3 коп<еек> «бьет в смерть»! В празд<ник> опасно из дома показаться: того и гляди, камнем голову прошибут. Я иногда люблю общаться с народом, но здесь его заменяет хулиган. Обхватить здешнюю молодку в порыве вдохновения, как я это делал в «Ивановке» и в Новгородск<ой> губ<ернии>, я думаю — прямо от нее отправишься к Эрлиху!.. Здешняя баба — нарумяненный иуда. Но вот нет больше места, и поэтому я тебя целую.
Игорь.
8
31 октября 1913 г.
Дорогая Лида моя!
Именно сегодня я решил писать тебе — спросить тебя кое о чем, и вот — получаю от тебя письмо; целую за него, благодарю.
Ты, Лидочка, не думай, если я долго молчал, что я забыл тебя: ты чудесно знаешь, что я тебя никогда не забываю и каждый день вспоминаю тебя, и это мне приятно. А не писал давно оттого, что просто трудно было собраться как-то. Со дня на день все откладывал. Завтра же высылаю Серг<ею> Ал<ексеевичу> «Златолиру», и вот о чем мне хотелось тебя спросить: желаешь ли ты, чтобы я написал: «Посвящается Л. Д. Рындиной», или же: «Лиде», или: «Нефтис моей». Это я говорю о всей книге.
Что же касается поэзы «Одно из двух», она не войдет в этот сборник вовсе, по той причине, что сначала (в марте) она будет помещена в III альм<анахе> «Сирина» и, следовательно, печатать ее раньше ее появления в названном издательстве я не могу. Таким образом, моя Лидуся, она войдет в мой третий том («Виктория Регия»). Я рад, что ты прочла «Гашиш Нефтис», но — нравится ли тебе?..
О Сологубах ты, конечно, уже все слышала, в свою очередь могу сказать, что инициатором нашей размолвки я себя отнюдь не считаю; не поехал по следующим причинам: 1) болезнь мамы, 2) неполучение аванса, 3) «бесписьменность», 4) угрозный тон телеграмм его и ее: они угрожали... прекращением знакомства!.. Что же! я и прекратил знакомство с ними. Не жалею, - слишком возмущен. Заискивать не рожден. И ведь не акмеист же какой-нибудь, наконец, я! Против него ничего не имею: он действовал под давлением. Ею прямо-таки возмущен. И давно уже. Короче: я доволен своему «освобождению». Я ликую, Лида! Пусть они не забывают, эти Сологубы, что они «только Сологубы»... не более. Воображаю ее «самочувствие». На письма ее не отвечаю. Лида, Лидия! ты отомщена! И уже давно все шло к этому. За тебя мстить -сладостно! Но высшая месть - тебе весь сборник!
Грозово целую тебя, тобою проникнутый. Твое биение и во мне. Вечно. Неизгладимо. Твой.
Возможно, что приеду после 15-го ноября в «Эстетику» (судя по словам Брюсова и Шершеневича). Вскоре решится. Пиши скорее, не забывай. Пиши по поводу посвящения немедленно. Завтра высылаю сборник без посвящения. Получив от тебя инструкции, пришлю отдельный лист с посвящением. Ну, дорогая, будь благостна. Игорь твой.
31 окт. 1913 г.
Почти ежедневно читаю в концертах, устал от триумфов, простужен.
Поклонницы. Цветы. Признания...
9
1913 г.?
Дорогая Лида!
Я всегда был и буду твоим истинным другом; никогда тебя не обижал, не оскорблял даже мысленно; напротив — всегда и везде тебя защищал, даже гнев возбуждая в некоторых; когда тебя критиковали при мне, всегда горячо протестовал и возмущался.
Письмо твое меня страшно, необыкновенно поразило, и целую неделю я проходил в недоумении, сильно расстроенный.
Меньше всего видел и ценил в тебе женщину, несмотря на то, что ты очень красива и интересна. Всегда чувствовал глубину твоей души, которую эти человечки не могут познать. И вдруг ты говоришь чудовищные фразы, что я плюю на тебя и тому подобное! В уме ли ты, Лида? Да на каком основании?! Все, что я делал, я делал искренно и вдохновенно. И не отрекаюсь, и не отрекусь. Это ты не поняла меня, это ты видишь в моих письмах то, чего нет в них и быть не может. Итак, напиши же скорее светлое письмо, все поняв и меня не осуждая, т. к., повторяю, я — хороший.
Игорь
10
7 февраля 1914 г.
7 февраля 1914 г.
Дорогая моя Лидочка, я тебе очень давно не писал, хотя, конечно, ты всегда отлично знаешь, что я постоянно с тобой, забыть тебя не могу и не хочу, всегда ясно и легко люблю тебя и вспоминаю всегда. «Качалку» читаю в каждом городе первым своим номером, и все остальное понятно.
Турнэ наше очень волнующее и все какое-то взволнованное. Спутники веселые, но какие-то кошмарные... То мне уж очень славно, то уж весьма удручаюсь весь. И уж очень одиноко.
Нет тебя, Лида, со мною: с тобою ж прозрачно и морево! Я часто и упорно жалею, что ты только у Незлобина и связана с этим театром, — зачем? Разве не хорошо быть со мною? делать себе большое, выдающееся по оригинальности амплуа, имя? разве не хорошо летать из города в город, из толпы в толпу, от газеты к газете? разве не хорошо «подвергаться овациям» и слышать себя выкликаемой тысячами молодых и восторженно грозовых голосов? Подумай только, Лида, свободная моя, надменная моя Лида! Ты только сравни, только подумай! Отбрось все эти «соображения», все эти «будущие преимущества». И со мною они возможны, и со мною ты будешь еще скорее, еще удобнее выявить тебе себя, именно со мною, твоим послушным, тобою любующимся. Ах, Лидия, это досадно, что ты думаешь иначе. Ах, Лидия, это «не так уж очень» вдохновенно казалось бы! Но ты упорно, чувствую, не сочувствуешь мне в моих планах. И кажутся они тебе — отчего? На каком основании? — карточными замками. Ах, Лидия, совсем нет. Вот пример: беру из толпы (а не тебя, артистку с именем) девушку, обыкновенную курсистку. Беру потому, что кажется мне она талантливой. Да, сначала только кажется. И вот едем теперь. Что же? Везде — овации, везде — триумф! «Эсклармонда Орлеанская!!!» — ревет зал, устремляясь к рампе. А ты вдруг колеблешься. Я давно мечтал тебя пригласить, давно, но вспоминая некоторые твои «соображения по поводу столичных сцен» и... не трогал тебя, — все равно безнадежные попытки. Но как ты теряешь! Как ты теряешь! Как теряешь! Вот право же иногда: «поменьше здравых рассуждений» — только повредить могут. А тут даже с рассуждениями дело обстоит благополучно. Да, ты не проиграла бы, не прогадала бы. Ну, пиши до 14-го на Симферополь, Таврич<еской> губ<ернии>, Долгоруковская 17, Влад<имиру> Ив<ановичу> Сидорову (для меня).
Беру тебя за подбородок, губы в губы. Жарко и нежно.
Твой Игорь.
11
6 августа 1914 г.
Мыза «Ивановка» 6 авг. 12 ч<асов> н<очи>
Лида, друг мой всегдашний! Ты возмутительно долго не писала, ты, обманщица: ты не приехала в «Тойлу», и ты даже не собираешься сюда, хотя я, — да и Е<лена> Я<ковлевна>, — ждем тебя, как и раньше. И не говори, пожал<уйста>, что нельзя тебе — и теперь еще только август, только его начало, и делать тебе в твоей «Малаховке» положительно нечего. Из Германии, — pardon за выражение, — вернулась ты давно, следовательно, успела уж упиться своей «Малаховкой» всласть... А здесь, уверяю тебя, недурно. Я занимаю 6 больших комнат дворца, кухню, 4 кладовки и веранду. 2 хода. 200-летний парк с кедрами, пихтами, грибами, урнами, эстрадами. Дивная форелевая прозрачная река. Мельница. Водопад. Тень Павла I везде и во всем. Работается прекрасно. Много уже написал о войне, печатаю в «Дне». Кстати, получил ли Сергей Алекс<еевич> мои стихи для «Р<усского> с<лова>» и «У<тра> Р<оссии>»? Какая судьба их постигла? Читала ли ты их? Как ты их находишь? Я столько писал С<ергею> А<лексеевичу>, но он упорно молчит. Говорят, вышло 3-е изд<ание> «Златолиры»? Изящно? Да? Ведь я его не видел... Впрочем, на днях куплю, когда буду в городе. Жду в субботу Ф<едора> К<узмича> с А<настасией> Н<иколаевной>. Был в «Питербурхе» в понедельник. Заходил к ним; они вернулись с дачи 22-го. Мне было приятно узнать, Лидок, что ты изучила английский. Когда-то я знал его прилично. Что касается сезона наступающего, не думаю, чтобы он был и для тебя, и для меня удачным. Наприм<ер>: все турнэ приходится откладывать. Мой поэзоконцерт в Риге был назначен на 28 июля. Отменен. Потерял 125 рубл<ей>, а это для меня целое состояние теперь. Вообще, благодаря войне — полнейшее разорение, и мне, человеку семейному, часто приходит в голову мысль о «конце». Заработки в газетах?.. Но это же — юмористика!.. А ехать в Петерб<ург> к маме, в две комнаты, к кошкам и всей той мерзости — благодарю покорно. Из дворца не очень-то хочется. Здесь я чувствую себя, как в своем имении. Да и дешевизна баснословная. Но все же менее 100 руб<лей> в месяц, при всей экономии, не прожить, а попробуй их заработать только стихами!.. Начатую же пьесу я изорвал: не время, да и мерзко выходит. А я к себе строг; от того-то так и дивны мои книги, что печатаю только нравящееся себе. Целую тебя горячо. И горячо
твой Игорь.
<На полях с. 1>
Пиши, пожал<уйста>, теперь же, только побольше. Мама уже в Петерб<урге>.
Лида, приезжай на месяц — на два: будешь работать над своей книгой.
12
13 сентября 1914 г.
Мыза «Ивановка» 13 сент. 1914 г.
Дорогая Лида!
Я очень благодарен тебе за присылку денег на имя мамы. Все, что следует, уплатил, но, к сожалению, застрял здесь на неопределенное время, так как не хватило 25 рубл<ей> на подводы, и теперь не знаю, когда выберусь. Собственно говоря, если бы не война, я, конечно, жил бы здесь круглый год с наслаждением, ибо здесь восхитительно. Но теперь повсюду «ломка», и поэты — «на мели». А посему и придется мне переезжать опять на Подьяческую, что невольно напоминает мне корыто пушкинской сказки... Лида, я опять тебя беспокою, но на этот раз окончателъно: я прошу тебя (только не сердись, пожалуйста, это не повторится) прислать мне к 20 сентября в долг 50 рубл<ей>, чтобы я мог перебраться в Петроград, где я хочу дать ряд патриотических поэзоконцертов. Устроитель Якобсон.
Первый концерт предположен 27 сентября. После первого же вышлю тебе долг. Иначе — я здесь погиб: ни денег, ни концертов. Ах, как это больно быть поэтом во время такой большой войны! Невольно чувствуешь себя лишним. А воевать глупо; я еще понимаю предводительствовать, быть Наполеоном! А идти «в ряды» по своей воле — позор, да и никому это не нужно. Рисковать своей великой жизнью можно только вдохновенно, громоносно, блистательно! Я ужасно беспокоюсь за Сергея Алексеевича — он мною любим, он обаятельный человек, но уход его оправдываю: ушел по необходимости, должен был идти. Хочешь — не хочешь. Но идти «по желанию», волонтером, как ушел этот «германец» Гумилев — рисовка, гнусность! Если я сделаюсь солдатом, я завтра же стану императором! Но это должно произойти сразу! Мать, жена, ребенок! из-за вас только Европа не в моих руках! (я говорю про оружие, ибо Россия моя литературно).
Игорь.
<На полях с. 1>
Если исполнишь мою просьбу, пришли на имя мамы. Будь добрая...
13
15 января 1915 г.
Спасибо тебе, милая Лида, — моя Миллида, — за письмо, за книги, за поиски «Кальвиль».
Если затерялась, что же делать. Не беда особенная: напишу другую, третью. Много пьес напишу. Стоит ли горевать, если мы живы!
Получил от С<ергея> А<лексеевича> письмо. Ответил. 20-го ян-в<аря> еду в Харьков, Полтаву и Кременчуг. Вернусь сюда 26-го.
28-го здесь мой вечер. 31-го в Москве. На 2-й нед<еле> Поста здесь 5-й вечер, потом — по Волге. Потом — Сибирь. Потом — весна! Новые цветы, новые травы, новые чувства. Новые поэзы. Жить, бесконечно жить!
Люблю мою Лиду, хочу видеть, целовать, смеяться весенним смехом! Шумно живу здесь все время теперь. Столько людей, столько интересно!
Твой Игорь
P. S. Кто такая Ртищева? Что она хотела мне сказать? Ты знаешь, — ты говоришь? Скажи же. А «Кальвиль» я хотел дать Балиеву: он просит миниатюру.
14
10 февраля 1915 г.
10 февраля 1915 г.
Дорогая Лида!
Прими, пожал<уйста>, цензур<ный> экземпл<яр> моих книг, когда их тебе пришлет Облонская, и отдай, когда спросит Рассохина. Конечно, отдай уже не Облонской, а Рассохиной. Спешу в Харьков. Пришли, если вышло, 7 изд<ание> <Громокипящего> кубка, будь мила.
Твой И. Лотарев
Комментарии
Рындина Лидия Дмитриевна (наст. фам. Брылкина; 1883—1964) — актриса, писательница, вторая жена поэта и издателя Сергея Кречетова (Сергея Александровича Соколова), основателя издательства «Гриф», в котором печатались книги Северянина.
В Москву Лидия Рындина переехала из Варшавы в 1906 г. по романтической причине: во время поездки с отцом в Германию она познакомилась со своим будущим мужем. Официально она стала женой Соколова после его развода с Ниной Петровской, с ноября 1907 г.
С Северяниным Рындина познакомилась в конце 1912 г., увлекла Северянина и сама не осталась равнодушной к поэту и его таланту. В своем дневнике (запись от 13 февраля 1913 г.) она писала: «И главное в моей жизни этот год я скажу в конце сегодняшнего дневника, — это Игорь, да, Игорь Северянин, что говорит, что полюбил меня, что дарит мне свои стихи, что пишет их о мне, что проводит со мной долгие ночи. Я прихожу из театра <...> одеваю свой белый чепчик и сижу, и говорим, говорим, и целуемся, и я, не любя, — как-то люблю, и нет сил оттолкнуть, и люблю Сергея, но и Игоря. <...> Душа Игоря мне близка, мучительно тянет меня к себе его талант...» (Из дневников Л. Д. Рындиной / Вступ. ст., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова // Лица: Биографический альманах. 10. СПб., 2004. С. 211). Позже Л. Д. Рындина написала короткие, довольно сдержанные и критичные воспоминания о Северянине (Рындина Л. Ушедшее // Мосты. Мюнхен, 1961. № 8).
В изданной Сергеем Кречетовым книге «Громокипящий кубок» Северянин посвятил Л. Д. Рындиной стихотворение «Качалка грёзэрки», написанное еще до знакомства с ней в 1911 г., целиком вторую изданную в «Грифе» книгу стихов «Златолира» (1914), а также стихотворение «Рондо» («Читать тебе себя в лимонном будуаре...», 1914), вошедшее в книгу «Ананасы в шампанском» (1915).
В 1914 г. актриса с особенным успехом выступала с чтением стихов Северянина, например, на поэзоконцерте Северянина в Политехническом музее в Москве 30 марта 1914 г. В одном из отчетов о вечере, в частности, говорилось: «Л. Д. Рындина в своеобразной манере чтения, острой, как иглы шампанского, дала ту изысканную и несколько пряную утонченность, которая составляет душу поэзии Северянина» (Рампа и жизнь. 1914. № 4. С. 13; см. также: Московская газета. 1914. 31 марта).
В этом же 1914 г. в издательстве «Гриф» вышел юбилейный сборник «Грифа», в котором было опубликовано восемь новых стихотворений Северянина: «Поэза предвесенних трепетов», «Гризель», «Катастрофа», «Балтийское море», Зинаиде Гиппиус, «Невыразимая поэза», «Невод грёз», «Майская песенка», «27 августа 1912 года» (Юбилейный альманах «Гриф». 1903—1913. С портретами и факсимиле 29 авторов. СПб., 1914).
Ранние письма Рындиной Северянин по ее просьбе уничтожил, другие остаются неизвестными.
Письма Игоря Северянина № 1, 8 (в сокращении) и 9 впервые опубликованы Н. А. Богомоловым в указ. выше публикации. В настоящем издании публикуются впервые по автографам (РГАЛИ).
1. Датируется по содержанию письма. Обращение на «Вы» свидетельствует о начальной стадии знакомства Северянина и Рындиной, т. е. до первой записи о встречах с Игорем в дневнике Рындиной (13 февраля 1913 г.). Кроме того, январем 1913 г. помечено стихотворение «Одно из двух» («Ты в жизнь вошла в колье жемчужном...»), о котором упоминается в письме № 8.
Сологубы в это время покровительствовали Северянину: он встречал в их семье Новый 1913-й год; в феврале получил предисловие Ф. Сологуба к «Громокипящему кубку», в марте отправился с ними в турне.
2. Датируется по содержанию.
3. Я переехал - вместе с Еленой и Валерией... — Речь идет о гражданской жене Северянина в 1912—1915 гг. Елене Яковлевне Золотаревой и их дочери Валерии Игоревне Семеновой. См. «Замужница» (1912).
Глебова — О. Н. Глебова-Судейкина.
Сергей Алексеевич — С. А. Соколов (псевд. С. Кречетов; 1878-1936), муж Рындиной, поэт, издатель, владелец издательства «Гриф».
...вновь поедем, — во второе, — турнэ... — второе турне с Сологубами не состоялось. См. письмо № 8.
4. ...сердится ли еще А<настасия> Н<иколаевна>? — Первая размолвка Северянина и Чеботаревской произошла в апреле 1913 г., когда он, прервав выступления с Сологубами в Тифлисе, вернулся в Петербург. Судя по письмам к Рындиной, Чеботаревская могла ожидать посвящения ей новой книги Северянина. В реальности ей посвящено лишь стихотворение «Лучистая поэза». Отзвуки этих ссор слышны в очерке Северянина «Салон Сологуба».
5. Много читаю (в особенности Метерлинка)... — см. в «Златолире» новеллу «Отравленные уста» с эпиграфом из Метерлинка.
6. Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874—1940) — режиссер, творчеством которого Северянин восхищался (см. стих. «Изольда изо льда»). В январе 1913 г., сообщая Всеволоду Мейерхольду о планах создания собственного кабаре, Чеботаревская замечала: «Между прочим, Игорь Северянин написал маленькую вещицу, очень милую, которая могла бы пойти в программе».
7. Сохранился конверт с адресом: «Москва, Тверская, Пименовский пер., д. 2, кв. 20. Евр <Ее Высокородию> Лидии Дмитриевне Соколовой». Конверты с тем же адресом сохранились у писем № 13, 14.
2-е издание — речь идет о «Громокипящем кубке».
Елена — Е. Я. Золотарева.
Валерий Яковлевич — В. Я. Брюсов.
Парнок - София Яковлевна Парнок (1885-1933), поэт, переводчик.
Книга Нелли — См. подробнее: Лавров А. В. «Новые стихи Нелли» — литературная мистификация Валерия Брюсова // Памятники культуры. Новые открытия. 1985. Л., 1987. С. 70-96.
8. «Златолира» вышла с надписью: «Посвящается Л. Д. Рындиной».
«Одно из двух» — стихотворение вошло в сб. «Victoria Regia».
«Эстетика» - Общество свободной эстетики в Москве, где 20 декабря 1912 г. состоялся дебют Северянина.
10. Написано на бланке Лондонской гостиницы в Одессе.
Спутники веселые... — Северянин выехал в турне по Крыму 26 декабря
1913 г. вместе с Маяковским, затем к ним присоединился Д. Бурлюк и принимавший их «меценат из купцов» В. И. Сидоров (псевд. Баян). В конце января Северянин вместе с Сидоровым, Ховиным и Софьей Шамардиной (псевд. Эсклармонда Орлеанская) предпринял собственную поездку по югу Украины. См. воспоминания Вадима Баяна (Арион. 1997. № 1).
11. ...будешь работать над своей книгой. — Рындина работала над переводом рассказов Марселя Швоба. Издание было конфисковано за порнографию.
12. ...предводительствовать. — это рассуждение Северянина связано с его стихотворением «Мой ответ»: «...Тогда ваш нежный, ваш единственный, / Я поведу вас на Берлин!»
13. Ртищева — лицо не установлено.
«Кальвиль» — о какой пьесе (поэзе) идет речь, не установлено.
Балиев — Никита Федорович Балиев (1877—1936), владелец кабаре «Летучая мышь».
| К оглавлению | Следующая страница |