На правах рекламы:
• Освещаем жизнь. По отличным ценам галогенные лампы желтого света в Москве.
Сперата
Ты героиня Гете: ты Сперата!
Игорь-Северянин
12 июня 1934 года Игорь-Северянин вернулся в Тойла, пробыв за границей год, три месяца и двенадцать дней. В письме к Августе Барановой он не смог умолчать о своих кишиневских приключениях:
«Мне так грустно, что переписка наша опять временно прервалась, но на это были веские причины: меня закружил "проклятый" (по Пушкину) Кишинев, и в его обольщениях я (буквально!) чуть не сложил головы. (...) Чудом спасенный, с радостью и упоением вернулся домой. Пробудем до осени, а там опять скитания. Что делать, — таков горестный удел лирического поэта! Куда? И сами еще не знаем»1.
Пока супруги Лотаревы строили планы в отношении Адриатики и Парижа, в Тойла поэта ожидало продолжение романа с голубой Цирцеей. В стихотворении «В редком случае», датированном 15 июля, находим следующие подробности:
В тебе так много обаяния,
И ты так хороша собой,
Что у меня одно желание —
Быть исключительно с тобой.Мне очень многие наскучили
Спустя полгода, много — год.
И лишь с тобою — в редком случае! —
Страсть пресыщенья не дает.Прикосновенья так изысканы,
И так нежны, и так остры.
Живою радостью обрызганы
Глаза изласканной сестры.Твои слова льнут в душу вкрадчиво
И дремлют в ней, но не уснут.
Удел твой — жизни укорачивать
Обжогом пламенных минут.Связь наша странно-неразрывная
Седьмой насчитывает год.
В чужих краях, подруга дивная,
Всегда тебя недостает.
3 ноября 1934 года Игорь-Северянин давал концерт в «Синем зале» театра «Эстония» в Таллинне. Публики набрался почти полный зал, в котором по традиции было три четверти женщин. За несколько дней в Таллинне супруги Лотаревы повидались с большинством знакомых. Поэт подарил редактору газеты «Вести дня» только что изданный в Белграде сборник «Медальоны»: «Дорогому Александру Эдуардовичу Шульцу с искренней любовью, автор, эгист врожденный!»
Поздно вечером 6 ноября на станции Йыхви Игорь Васильевич нанял лошадей до Тойла. По дороге молодые лошади, ослепленные фарами встречного автомобиля, понесли, и только чудом повозка не свалилась в речку. Так сбылось еще одно предсказание Финка, сделанное Фелиссе.
В письме от 5 марта 1935 года к Августе Барановой поэт все еще передает ей приветы от Фелиссы Михайловны, но уже 7 марта наступает развязка. В этот день Игорь-Северянин навсегда покидает Тойла, и счастье до конца жизни отворачивается от них обоих. И на этот раз Финк оказался прав: везло до тех пор, пока они были вместе.
В семье Круут хранилось предание о том, что в конце 1934-го — начале 1935 года Игоря Васильевича стала шантажировать некая особа из Таллинна. Со слов самой Фелиссы и ее сестры Линды Михайловны, школьная учительница Вера Борисовна Коренева стала буквально засыпать поэта письмами и телеграммами с признаниями в любви и угрозами покончить жизнь самоубийством, если Игорь-Северянин не приедет к ней в Таллинн. В одном из своих писем Вера Борисовна описала сразу пять видов самоубийства, которыми она может воспользоваться, если такая встреча не состоится.
Игорь-Северянин и Фелисса Лотарева. В архиве НА
Игорь Васильевич показывал письма и телеграммы жене:
«— Ну, посмотри, что пишет человек! Она ведь действительно может что-нибудь сделать, и я буду на всю жизнь виноватым. Я не могу допустить этого. Я должен съездить и поговорить с ней. Наконец, убедить ее оставить меня в покое. Я хочу быть только здесь, с тобой и сыном»2.
Поэт несколько раз ездил в Таллинн, а потом возвращался в Тойла и жил там до очередного письма с признаниями в любви и угрозами самоубийства. Однажды, видимо, уже в начале 1935 года в Тойла приехал муж Веры Борисовны Порфирий Коренев и говорил наедине с Фелиссой несколько часов. После его отъезда Фелисса сказала Линде Михайловне:
«— Мне жаль этого человека. Он гораздо умнее своей жены. Коренев просил меня повлиять на Игоря Васильевича, так как ему не хотелось бы, чтобы дочь его осталась без отца. Но что же я-то могу поделать с Игорем Васильевичем, если на такой страшный шантаж пустилась его жена? Она запугивает Игоря Васильевича так, что он волей-неволей должен ехать в Таллинн и разбираться там!»3
Наконец 7 марта 1935 года после очередного визита Веры Борисовны в Тойла Фелисса произнесла роковое:
«— Мало ли какие были увлечения, но терпеть любовь Веры Борисовны больше нет сил. Мы должны расстаться»4.
Действительно, мало ли какие были увлечения, но ведь никто из предыдущих пассий не покушался на семейные узы поэта, даже нареченная невестой Виктория Шей де Вандт не предъявляла никаких претензий. О терпимости Фелиссы Михайловны убедительно свидетельствует история с Валентиной Берниковой. Она хладнокровно выдержала угрозы румынской генеральши. Школьная учительница из Таллинна должна была проявить выдающуюся изобретательность и редкую настойчивость в своих домогательствах, чтобы заставить Фелиссу открыто признать свое поражение: «терпеть любовь Веры Борисовны больше нет сил».
Игорь Васильевич был явно не готов к такому повороту событий. На следующий же день после ссоры он настаивает на встрече с женой и личных объяснениях, он засыпает ее письмами, умоляя дать ему разрешение вернуться домой. Когда в начале 70-х годов Вера Борисовна узнает о существовании этих писем к Фелиссе, это вызовет у нее приступ ярости. Свои собственные письма и телеграммы, адресованные Игорю-Северянину в Тойла, Вера Борисовна сожгла еще осенью 1940 года, пользуясь болезнью поэта.
Дочь Игоря-Северянина Валерия Семенова так описывала ссору Фелиссы с отцом:
«Круут была из семьи ремесленников, малообразованной, работала прислугой в доме у Северянина.
В 1935 году он разошелся с ней и женился на Вере Борисовне Коренди (Кореневой). Это был свободный брак, детей от этого брака не было. Коренди была высокообразованной женщиной, владела несколькими языками (...)
В 1936 году он переехал в Таллинн от Круут, которая была властолюбивой и черствой, со скверным характером, и пребывание в кругу семьи ему стало невыносимо. Все оставив, он уехал к Коренди, с которой был знаком и раньше и которая бомбардировала его письмами. Характер у нее был хороший. Она была замужем, но разошлась и стала жить с Игорем Васильевичем Северяниным».
Игорь-Северянин и Фелисса Лотарева. В архиве НА
Этот рассказ в сентябре 1960 года со слов Валерии записал директор Нарвского городского музея Евгений Кривошеев. Валерия знала, что он общается с Верой Борисовной Коренди, и не осмелилась сказать правду.
Я слышал от Веры Борисовны любопытный, но вряд ли достоверный рассказ о первых днях совместной жизни с Игорем-Северяниным:
«— Мы не могли долго жить у Черницкого в Пюхайыги, потому что нам страшно мешало Тойла. Она ежеминутно к нам бегала туда с веревкой вокруг дома. Обещала повеситься. А он страшно привидений боялся. Она обещала повеситься и ходить привидением»5.
Игорь-Северянин еще долго лелеял мечту о возвращении домой в Тойла. Стихотворение «Сперата», обращенное к Фелиссе, написано полтора года спустя после расставания — 5 ноября 1935 года:
Нас двадцать лет связуют — жизни треть,
И ты мне дорога совсем особо.
Я при тебе хотел бы умереть:
Любовь моя воистину до гроба.Хотя ты о любви не говоришь,
Твое молчанье боле, чем любовно.
Белград, Берлин, София и Париж —
Все это только наше безусловно.Всегда был благосклонен небосклон
К нам в пору ту, когда мы были вместе:
Пусть в Сербии нас в бездну влек вагон,
Пусть сотрясала почва в Бухаресте,Пусть угрожала, в ход пустив шантаж,
Убийством истеричка в Кишиневе, —
Всегда светло оканчивался наш
Нелегкий путь и счастье было внове.Неизвиняемо я виноват
Перед тобой, талантом налитая
Твоих стихов отчетлив аромат,
По временам из дали налетая.Тебя я знал, отвергнувшую ложь,
В веселом, вешнем платьице подростка.
Тобой при мне, тобою гордым сплошь,
Ах, не одна уловлена лососка!А как молитвенно ты любишь стих
С предельной предусмотренной красою.
Твой вкус сверкает на стихах моих
Лет при тебе живящею росою.Тебе природа оказала честь:
Своя ты в ней. Глазами олазоря
Сталь Балтики, как любишь ты присесть
На берегу, мечтаючи, дочь моря!С улыбкой умягченной, но стальной
Презрела о поэте пересуды,
Простив ему заране в остальной —
Уже недолгой! — жизни все причуды...Одна мечта: вернуться бы к тебе,
О, невознаградимая утрата!
В богоспасаемой моей судьбе
Ты — героиня Гете: ты — Сперата!
Однако Фелисса и на этот раз продемонстрировала свое непревзойденное упрямство. Впрочем, следует признать, что она имела достаточно оснований не только для мелких капризов: даже самому длинному долготерпению когда-нибудь приходит конец. Точно так же, как когда-то в молодости она презрела пересуды о поэте, Фелисса перешагнула и через прорицания Финка. Может быть, впервые за весь опыт семейной жизни эмоции взяли верх над ее прохладным северным темпераментом, и она предпочла семейному везению уединенный покой. Выше ее сил оказалось только официальное расторжение церковного брака, и перед Богом она все еще продолжала нести ответственность за своего мужа.
Двойной автограф. В архиве Ю. Шумакова
Мы должны склонить голову перед жизненным подвигом этой эстийской принцессы с плотничьей мызы, долгих 14 лет она хранила великого русского поэта от самого себя, от болярина Смирнова, от безумных поклонниц, стремящихся во что бы то ни стало побыть хоть немного мечтой поэта. Фелиссе мы обязаны тем, что дар Игоря-Северянина на чужбине не умер. Она бережно сохранила архив поэта, который он после расставания не раз просил ее вернуть. Фелисса и на этот раз оказалась права. Если бы архив поэта после его смерти попал в руки Веры Борисовны, то она изувечила бы его в попытке изменить историю своих отношений с Игорем-Северяниным. Так она поступила в 1940 году со своими письмами и стихотворением «Сперата», а в 1941-м — с югославскими фотографиями, из которых она тщательно вырезала все женские персонажи.
Единственное, что позволила себе Фелисса Михайловна, так это вымарать в подаренных ей поэтом книгах излишне интимные, по ее мнению, дарственные надписи. И это все.
Пришло время значительного и властного романа в письмах с собственной женой.
Примечания
1. «Мне так грустно, что переписка...» — Игорь-Северянин. Письма к Августе Барановой. 1918—1938. Стокгольм, 1988, с. 92.
2. «— Ну, посмотри, что пишет человек!..» — в архиве автора: запись беседы с Н.Г. Аршас.
3. «— Мне жаль этого человека...» — в архиве автора.
4. «— Мало ли какие были увлечения...» — в архиве автора.
5. «— Мы не могли долго жить у Черницкого...» — в архиве автора. Черницкий — хозяин лавки и постоялого двора в Pühajõgi.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |