Стареющий поэт
Какой была жизнь поэта во второй половине 20-х годов, сказать довольно сложно, поскольку сохранилось слишком мало достоверных свидетельств. Известно, что поэт испытывал серьезные материальные затруднения, едва сводя концы с концами, на доходы от редкой концертной деятельности и пожертвования благотворителей. Небольшие суммы он изредка получал от композитора Сергея Рахманинова. Несколько раз поэт безуспешно просил о финансовой поддержке Николая Рериха.
В июле 1926 года в Тойла приехал Арсений Иванович Формаков, с которым супруги Лотаревы познакомились в Двинске. Формаков привез в подарок Фелиссе Михайловне коробку шоколада, а Игорю Васильевичу рисунок — третий и наиболее рискованный из серии иллюстраций к знаменитой поэзе «Это было у моря...», сделанный двинским графиком-любителем. Рисунок до сих пор украшает в Тойла импровизированный кабинет поэта.
Формаков привез с собой фотоаппарат, но сделанные им снимки оказались крайне неудачными, поскольку позировать Игорь Васильевич, как оказалось, разучился. Фелисса ни отдельно, ни с мужем, ни с сыном фотографироваться не захотела.
По описанию Арсения Формакова, Игорь Васильевич носил вылинявшую сатиновую блузу, клетчатую кепку, высокие смазные сапоги и рьяно ненавидел поэта Георгия Иванова. Фелисса Михайловна, несмотря на замужество, демонстративно носила косы, говорила с легким приятным акцептом, была энергична и настойчива, у нее был свой вкус, свои принципы, свои требования, но она была молчалива и несчастна. Главными летними развлечениями этой странной пары были поэзия и рыбалка, а зимними — поэзия и чтение вдвоем русской классики. Визит Формакова в Тойла омрачился ссорой:
«Как всегда, искупавшись, я с Фелиссой Михайловной возвращался ее любимой дорожкой к дому. Вдруг нам навстречу Северянин. Брови нахмурены, вид зловещий, интонации полны сдержанного негодования.
— Фелисса, мне нужно с тобой поговорить!
Я стараюсь не слушать, — мало ли какие бывают секреты между мужем и женой! Но голос Северянина становится все громче, и по отдельным словам начинаю догадываться, что присутствую при сцене ревности и виновником являюсь я. Сначала хочу вмешаться, наговорить дерзостей, показать свое рыцарство. Потом ограничиваюсь краткой декларацией:
— Как вам не стыдно! Завтра же моей ноги здесь не будет!
Северянин пытался идти на попятный. Фелисса Михайловна, наклонив голову, быстро ушла домой. За обедом все делали вид, что ничего не произошло. Я уехал не завтра, а послезавтра, меня провожали на станцию, и все так или иначе утряслось»1.
Игорь-Северянин и Арсений Формаков. Двинск, 1927 год. Архив НА
Гнев Игоря Васильевича объясняется довольно просто. Сам он купаться не любил, но когда Фелисса Михайловна сдружилась с Формаковым, то их совместные прогулки на пляж стали его раздражать, что и послужило поводом к сцене ревности. Важную роль в этой истории сыграло деревенское общественное мнение, от которого не могло укрыться нарушение семейного status quo. Запомним эту важную деталь: в деревенской глуши Тойла невозможно было скрыть даже самый легкий флирт, даже самое невинное увлечение.
Летом 1930 года супруги Лотаревы задумали поездку в Югославию, где, по слухам, приветливо относились к русским писателям-эмигрантам. Особенно их пленяла заманчивая перспектива провести зиму в теплых краях. С самого начала поездка носила авантюрный характер. Из Тойла выехали 21 октября, рассчитывая занять в Таллинне денег, однако в Ригу пришлось отправиться с 10 кронами в кармане.
Будучи в Риге, в последних числах октября супруги отважились на посещение известного рижского прорицателя Евгения Финка. Студия Финка помещалась в верхнем этаже доходного дома в центре Риги. Дверь открыл сам хозяин.
«— В настроении ли Вы сегодня побеседовать с моим знакомым? — спросил доктор, указывая на меня и не называя меня по моей просьбе.
— Что нужно ему от меня? — с каким-то недружелюбием в лице и в голосе воскликнул прорицатель: — Он сам не хуже меня может предсказывать людям их судьбу. — Затем он стал отплевываться:
— Фу, какими мерзкими людьми окружены Вы! Гоните их прочь от себя поскорее...»2
Евгений Финк предсказал поэту успешную поездку, много денег и славы, отдых на юге у теплого моря, а также крушение поезда, в котором ни он, ни его жена не пострадают. Кроме того, Финк предупредил Игоря-Северянина о том, что первым, кто встретит его в той неведомой южной стране, будет некто Алексей, а вторым — Александр. Обращаясь к Фелиссе, прорицатель сказал:
«— Все спорите с Вашим другом? (...) Все разногласия? Осуждаете его за многое? Подумываете о расставании? Бросьте, не советую. Счастье отвернется от каждого. Люди вы разные, но везет вам до тех пор, пока вы вместе. Бойтесь лошадей...»3
Лишь после этих прорицаний Игорь-Северянин попросил представить его Финку. Евгений Финк, зарабатывавший на жизнь фотографией, уговорил поэта позировать ему. Было сделано восемь снимков: шесть портретов Игоря-Северянина, портрет его жены и семейный портрет. Все эти снимки сохранились, но в печать, к сожалению, они попадают обыкновенно без упоминания имени их автора.
Игорь-Северянин. Фото Е. Финка, Рига. Тарту ЛМ, 1930
В Риге сохранилось множество преданий о Финке. Мне, например, рассказывали, что в конце 30-х годов, незадолго до присоединения Латвии к Советскому Союзу, одна богатая рижская дама хотела уехать в Америку. Она боялась морских путешествий и обратилась за советом к Финку. Прорицатель посоветовал ей ни о чем не беспокоиться, ибо очень скоро решение о морском путешествии, которое закончится благополучно, будет принято помимо ее воли. Дама отказалась от поездки в Америку, а через два года она стала одной из жертв советской депортации и попала в Магадан в трюме тюремного парохода. Морское путешествие закончилось для нее благополучно. Ей удалось выжить и после смерти Сталина вернуться в Ригу.
Но давайте вернемся к хитросплетениям судьбы нашего поэта. В Риге он занял денег на железнодорожные билеты до Варшавы, а там дал концерт и, таким образом, заработал деньги на билеты до Белграда. Югославия одновременно и манила, и пугала Игоря-Северянина: она была для него настоящей terra incognita. Однако все устроилось само собой.
Первым человеком, с которым Игорь-Северянин познакомился в Белграде, был сотрудник «Нового времени» Алексей Иванович Ксюнин, а вторым — председатель Державной комиссии по делам русских эмигрантов, ректор Белградского университета, воспитатель наследника югославского престола Петра академик Александр Иванович Белич.
Уже 22 ноября состоялось первое выступление поэта в Белградском университете. Затем в Русском научном институте Игорь-Северянин прочел лекции о Федоре Сологубе и Константине Фофанове. Выступление в университете было повторено 2 декабря, а 23 декабря он дал концерты в 2 часа пополудни в Мариинском Донском институте и в 8 вечера в Кадетском корпусе.
В Югославии поэт продал в разные издательства рукописи сборников «Классические розы», «Медальоны» и рукопись романа в стихах «Lugne», написанного онегинской строфой. «Классические розы» вышли в свет с посвящением югославской королеве Марии:
Однажды в нашей северной газете
Я Вас увидел с удочкой в руках, —
И вспыхнуло сочувствие в поэте
К Жене Монарха в солнечных краях.И вот с тех пор, исполнена напева,
Меня чарует все одна мечта:
Стоит в дворцовом парке Королева,
Забрасывая удочку с моста.
30 декабря Игорь-Северянин пишет письмо в Париж священнику Сергию Положенскому4, в котором просит его похлопотать у Юсуповых об афишах и программе предполагаемого парижского выступления. После убийства Григория Распутина в декабре 1916 года Юсупов, спасаясь от гнева императора, вынужден был эмигрировать во Францию. Кто бы мог подумать, что участие в убийстве царского фаворита спасет жизнь и самому князю, и его жене?
Пока о. Сергий хлопочет об устройстве концерта в Париже, Державная комиссия направляет Игоря-Северянина с концертами в русские кадетские корпуса и женские институты. Супруги Лотаревы получили бесплатные железнодорожные билеты I класса для поездок по всей Югославии. Предсказания Финка об успехе, славе и деньгах начали сбываться.
В середине января 1931 года Игорь Васильевич и Фелисса Михайловна решили воспользоваться возможностью и поехать взглянуть на побережье Адриатического моря. По дороге остановились в Сараево, где был дан еще один концерт. На следующее утро супруги выехали в Дубровник. Ночью поезд проехал через каменистую и унылую Герцеговину, а утром следующего дня они внезапно оказались в обворожительной и, по словам поэта, почти неземной Далмации.
17 января 1931 года на вокзале в Дубровнике Игоря-Северянина встречал похожий на Бонапарта Александр Владимирович Сливинский, бывший полковник Генерального Штаба, бывший начальник штаба гетмана Скоропадского. Узнав из газет о приезде поэта в Дубровник, Александр Владимирович и его жена Мария Андреевна просили супругов Лотаревых оказать им честь и остановиться на их вилле «Флора мира».
В доме Сливинских Игорь-Северянин познакомился с бывшим депутатом Государственной Думы монархистом Василием Витальевичем Шульгиным. В 1944 году Шульгин был арестован контрразведкой СМЕРШ и получил 12 лет тюремного заключения за то, что в начале 20-х годов был идеологом Белого движения. В тюрьме ему часто снились сны. В ночь на 7 января 1951 года Шульгину приснилась Югославия. Утром, сидя на нарах, он записывает в дневник свои воспоминания о персонажах ночного сновидения — супругах Лотаревых:
«По внешности они очень подходили друг к другу, так как являлись полнейшим контрастом. Она льняная блондинка с гладко зачесанными волосами. Красивой ее нельзя было назвать; но она была изящна. И иностранный акцент, от которого она не могла освободиться, не делал ее смешной; он скорее придавал ей некоторую изысканность. Она была хорошего роста. Она была в стиле Ибсена.
Он? Северянин? В его наружности не было ни одной северной черты. Как есть южанин! Загадочны же русские люди. Его настоящая фамилия, кажется, была Четвериков.
Он был высокий, худой, очень смуглый. На голове черная грива. Вот тебе и Северянин! Голос у него был глуховатый; но достаточно сильный; звучавший в большом зале. Он читал свои стихи хорошо, в своей собственной манере. И это было странно, потому что к его музе более подходили бы и другой голос, и другой выговор. Несомненно, что-то южное было в нем, но какой расы? Еврейская кровь? Нет, какая-то другая, а какая, не подберу. Четвериков? Ему больше подходила бы какая-нибудь экзотика. И некоторая изящная развязность была бы к лицу поэту, сказавшему сам о себе:
"Я повсеместно оэкранен..."
А он был совсем скромный! Да, в частной жизни он был скромный, тихий, молчаливый. Но не угрюмый. Он молчал, но слушал внимательно и охотно; и на губах его была добрая улыбка. В этой улыбке обозначалось одновременно и что-то детское, и что-то умудренное.
"Аще не будете, яко дети, не вниидите в царство Божие..."
Евангелие
В эту свою пору, он как бы стыдился того, что написал в молодости; всех этих "ананасов в шампанском"; всего того талантливого и оригинального кривлянья, которое сделало ему славу. Славу заслуженную, потому что юное ломанье Игоря Северянина было свежо и ароматно»5.
Нет сомнений в том, что Шульгин был весьма проницательным человеком. Он оставил нам не просто мелкие подробности обстоятельств знакомства с поэтом и его женой, но исчерпывающую характеристику и самой семейной пары, и каждого из супругов в отдельности. Он ошибся только в одном, назвав поэта Четвериковым.
В память о Шульгине Игорь-Северянин в 1934 году в Кишиневе написал сонет:
В нем нечто фантастическое: в нем
Художник, патриот, герой и лирик,
Царизму гимн и воле панегирик,
И осторожный, шутит он с огнем...Он у руля — спокойно мы уснем.
Он на весах России та из гирек,
В которой благородство. В книгах вырек
Непререкаемое новым днем.Его призванье — трудная охота.
От Дон Жуана и от Дон Кихота
В нем что-то есть. Неправедно гонимОн соотечественниками теми,
Кто, не сумевши разобраться в теме,
Зрит ненависть к народностям иным.
В сонете есть намек на скандальные антиукраинские выходки Шульгина и его антисемитизм. Однако этот сонет также следует признать исчерпывающей характеристикой оригинала.
Неделя, проведенная в Дубровнике, произвела на поэта неизгладимое впечатление. В память о первом посещении Далмации поэт издал в 1932 году в Нарве маленький сборник стихов, который назвал «Адриатика». В нем есть посвящения Шульгину, Агате Вебер, Валентине Берниковой, чете Сливинских:
Мы взбираемся на Ловчен.
Мы бежим под облака.
Будь на поворотах ловче,
Руль держащая рука!Сердце старое не старо,
Молодо хотя б на час:
У подножья гор Каттаро
Двадцать восемь встало раз!
Это стихотворение посвящено Сливинскому — герою поездки в черногорское Цетинье. Дорога из Дубровника к перевалу Ловчей поднимается на высоту 2300 футов, делая двадцать восемь зигзагов. На обратном пути из Цетинье автомобиль Сливинского занесло на гололеде, и только ловкость водителя спасла жизнь и ему самому, и пассажирам. Делая предсказание, Евгений Финк ни словом не обмолвился об этом приключении.
Из Дубровника Игорь-Северянин должен был ехать в Белград. Оттуда, заехав на один день в Любляну, где было назначено выступление, отправиться дальше через Швейцарию в Париж. В Сочельник, 24 января 1931 года, Шульгин и Сливинские проводили поэта и его жену. В поезде было два вагона I класса: один — головной, другой — в хвосте поезда. Во втором вагоне было много публики, и супруги заняли купе в головном вагоне. Ночью на перегоне между двумя маленькими станциями произошла катастрофа.
В письме к Хильде Францдорф — жене известного эстонского поэта Хенрика Виснапу Игорь-Северянин так описал сбывшееся пророчество Евгения Финка:
Игорь-Северянин и Алексей Сливинский. Дубровник, 1931 год. Тарту, ЛМ
«Что касается катастрофы, она произошла в ночь на 25 янв. в Герцеговине, между станциями Мостар и Яблоница. Был тропический ливень, перед нашим поездом свалилась размытая скала на рельсы. Паровоз из-за угла налетел на нее, подпрыгнул и скатился в пропасть к реке Неретва. За ним багажный вагон, а за ним наш I класса. Остальные вагоны остались наверху. От паровоза остались лишь щепки, багажный исковеркан первой своей половиной, а наш уперся в багажный. Получился крен в 90 градусов... Нас сбросило вниз. Стены обиты бархатом, и потому отделался лишь ушибами левого виска. Фишенька очутилась вверх ногами. Часа два пробыли в кошмарном состоянии, когда выбрались из вагона: тьма, ливень, факелы, крики, стоны умиравшего машиниста, которого придавило обломками паровоза. Солдаты его откапывали. Затем прибыл вагон с паровозом, и нас отвезли в Яблоницу, а оттуда в новом составе поехали в Сараево»6.
Позднее Игорь Васильевич добавил к этому рассказу героические подробности о поведении Фелиссы Михайловны, которая в опрокинувшемся вагоне пудрила носик и спасала семейный багаж, а также трагические подробности о том, как раненый машинист просил избавить его от невыносимых мучений: «Други, добейте меня!»
Днем 25 января на вокзале в Сараево супругов Лотаревых, счастливо избегнувших гибели, встречали их новые друзья. На память о чудесном спасении было сделано несколько фотографий. На общем снимке из-за плеча Игоря-Северянина выглядывает молодая дама в светлом пальто и модной шляпке — Валентина Берникова7. Однажды, когда еще был жив рижанин Борис Плюханов, имевший счастье общаться с этой женщиной, у нас с ним случился академический спор по поводу этих фотографий.
Игорь-Северянин и Фелисса Лотарева. Сараево, 1931 год. Тарту, ЛМ
Плюханов видел в архиве Берниковой общий снимок, датированный 25 января 1931 года. Со слов Берниковой, он утверждал, что этот снимок был сделан во время проводов поэта из Сараево. Я считаю, что эта фотография была сделана сразу же по прибытии в Сараево вспомогательного состава из Яблоницы. Дело в том, что Плюханов не знал о существовании другой фотографии, сделанной в тот же день. На пей Игорь Васильевич и Фелисса Михайловна сняты вдвоем. За их спинами отчетливо виден и железнодорожный состав, и пустой перрон. Житейский опыт подсказывает, что при отправлении поезда пустых перронов не бывает, но зато после прихода поезда перрон пустеет очень быстро. Все уже разошлись, и лишь поэта с женой задержали для того, чтобы сделать памятные фотографии.
Валентина Васильевна Берникова, урожденная Скворцова, родилась 20 февраля 1902 года в Киеве. Она училась сначала в Петербурге в Литейной гимназии, а затем в Париже в Училище наглядного преподавания французского языка, откуда перешла в Сорбонну на курс французского языка для иностранцев. С 1928 года Берникова вместе с мужем поселилась в Сараево, где в то время жили ее родители.
Осенью 1931 года Игорь-Северянин побывал в Югославии во второй раз. Оттуда он ездил с концертами в Болгарию, но к Рождеству вернулся в Дубровник, а 27 декабря после прощального выступления в Белграде уехал в Эстонию. О том, что он встречался с Валентиной Васильевной во время этой поездки, сохранилось документальное свидетельство — почтовая карточка. Супруги Берниковы послали в декабре 1931 года новогоднее поздравление в Тойла:
Игорь-Северянин и Фелисса Лотарева. Сараево, 1931 год. Тарту, ЛМ
«Глубокоуважаемую Фелиссу Михайловну и дорогого Игоря Васильевича сердечно поздравляем с Новым Годом, (...) Будем веселы бесконечно, если и в этом году доставите нам возможность принять Вас у себя в Сараеве, но на более продолжительное время, а не так метеорно, как это было раньше. При Вас обоих и после Вашего отъезда долго еще в доме царит дух поэзии, заставляющий забывать серенькую современную жизнь»8.
Поскольку в почтовой карточке нет поздравлений с Рождеством, то можно предположить, что в конце декабря по дороге из Дубровника в Белград Игорь-Северянин мог сделать остановку в Сараево и посетить Берниковых именно в рождественские дни.
8 августа 1932 года Игорь-Северянин посылает в Сараево только что вышедший в Нарве сборник «Адриатика», снабдив его трогательной надписью: «Дорогой Валентине Васильевне Берниковой душевно к ней воскрыленный Игорь-Северянин».
Однако время Берниковой еще не наступило. Сборник ее стихов «Хрупкие цветы», стилизованный под «Адриатику», увидит свет не без помощи Игоря-Северянина в той же Нарве лишь в 1934 году, когда все основные события в их далеко не почтовом романе уже останутся в прошлом.
Примечания
1. «Как всегда, искупавшись с Фелиссой Михайловной...» — Формаков А. Встречи с Игорем Северяниным. «Звезда», 1969, № 3, с. 181.
2. «В настроении ли Вы сегодня побеседовать...» — Игорь-Северянин. Гроза в Герцеговине. РГАЛИ, ф. 1152, оп. 1, е. х. 11.
3. «— Вы спорите с Вашим другом?..» — Игорь-Северянин. Гроза в Герцеговине. РГАЛИ, ф. 1152, оп. 1, е. х. 11.
4. Положенский (о. Сергий), — священник Зарубежной Русской Православной Церкви, выпускник Богословского института в Париже, поэт, близкий друг Игоря-Северянина — Принц роз; жил в Тойла и Ревеле. Составитель родословной Игоря-Северянина по линии матери.
5. «По внешности они очень подходили друг к другу...» — Шульгин В. Тетрадь для записи № 3, 1951 год, январь. РГАЛИ, ф. 1337, оп. 4, е. х. 53.
6. «Что касается катастрофы, она произошла...» — ЛМ, ф. 212, М 25:14: Игорь-Северянин. Письмо к Х. Францдорф.
7. Берникова (Скворцова), Валентина Васильевна (1902—1973) — поэтесса, преподаватель иностранных языков; близкая знакомая Игоря-Северянина по Югославии (Сараево); автор сборника стихов «Хрупкие цветы» (Нарва, 1934).
8. «Глубокоуважаемую Фелиссу Михайловну...» — архив Н.А.
| К оглавлению | Следующая страница |