История короткой дружбы с Маяковским

Валентина, плутоглазка! остроумная чертовка!
Ты чаруйную поэму превратила в жалкий бред!

Игорь-Северянин

Подлинная история знакомства двух поэтов и по сей день остается тайной. По непонятным причинам оба они старались не вспоминать об обстоятельствах первой встречи. В своих воспоминаниях о Маяковском Игорь-Северянин, поражая нечаянной забывчивостью, написал:

«Странно: теперь я не помню, как мы познакомились с Володей: не то кто-то привел его ко мне, не то мы встретились на одном из бесчисленных вечеров-диспутов в СПб. (...) ...Я теперь жалею, что в свое время недооценил его глубинности и хорошести (...) Мешали мне моя строптивость и заносчивость юношеская, самовлюбленность глуповатая и какое-то общее скольжение по окружающему. В значительной степени это относится к женщинам. В последнем случае последствия иногда были непоправимыми и коверкали жизнь, болезненно и отрицательно отражаясь на творчестве»¹.

Две последние фразы о женщинах, мешавших дружбе двух поэтов, имеют под собой реальную основу. Еще до того как Игорь-Северянин познакомился с Владимиром Маяковским, в его жизнь вошла юная слушательница Бестужевских курсов София Сергеевна Шамардина². Одним из хмурых сентябрьских дней 1913 года Сонка легко и непринужденно перешагнула порог квартиры поэта на Средней Подьяческой, 5. Давайте вместе восхитимся тому, как это вхождение описано в романе «Колокола собора чувств»

И мы в любовь, как в грезоломню,
Летим, подвластные лучу
Необъяснимого влеченья,
И, может быть, предназначенья,
Повелевающей судьбы,
Ее покорные рабы³.

О Софии Сергеевне Шамардиной нам известно, что в 1913 году она была привлекательной блондинкой с длинными косами и аквамариновыми глазами. Для нее полет в грезоломню с Игорем-Северяниным продолжался до начала рождественских каникул и отъезда в Минск. Чуть позже мы увидим, что это был довольно странный полет.

С.С. Шамардина претендует на то, что именно она была первой, кто познакомил Игоря-Северянина с Маяковским: «Маяковский знал, что я встречаюсь с Северяниным, и часто издевался надо мной по этому поводу. Футуристом он его не считал никаким и отзывался о нем не очень лестно, хотя и удостаивал иногда легкой похвалы»⁴. София Сергеевна благоразумно умолчала об обстоятельствах знакомства двух поэтов.

Первенство Шамардиной оспаривают имажинист Вадим Шершеневич и футурист Бенедикт Лившиц. По версии Шершеневича, знакомство поэтов состоялось в Москве. Однажды вечером в гостях у Шершеневича были Владимир Маяковский и Борис Лавренев а, может быть, и Сергей Третьяков:

Игорь-Северянин. В книге «Критика о творчестве Игоря-Северянина», 1916 год

«Раздался телефонный звонок, и сумрачный голос, подозвав меня, просил приехать в отдельный кабинет ресторана "Бар" для "поэтической элоквенции".

Удрученный этим оборотом речи, я спросил: не Василий ли Тредиаковский со мной разговаривает?

— Нет, Игорь Васильевич Северянин, только что приехавший из Петербурга!

Нам всем было интересно посмотреть на того, чьими стихами мы увлекались, и мы поехали»⁵.

Москва. Открытка начала века, в архиве автора

По версии Лившица, Игорь-Северянин через отставного генерала Николая Кульбина⁶ предложил будетлянам заключить союз. Кульбин был в восторге. На встречу с Игорем-Северяниным Кульбин пригласил самых несговорчивых из компании кубофутуристов — Маяковского и Лившица. Историческая встреча будто бы состоялась в Петербурге на квартире генерала:

«Пригласив к себе Маяковского и меня, он познакомил нас с Северяниным, которого я до тех пор ни разу не видел. Северянин находился тогда в апогее славы. (...) Маяковскому, как я уже упоминал, нравились его стихи, и он нередко полуиронически, полусерьезно напевал их про себя. (...) Мы сидели вчетвером в обвешанном картинами кабинете Кульбина (...) Беседа не вязалась. Говорил один Кульбин (...) Однако выгоды от этого блока представлялись нам незначительными. Мы медлили, так как торопиться было незачем. Тогда Кульбин предложил поехать в "Вену"⁷, зная по опыту, что в подобных местах самые трезвые взгляды быстро теряют всякую устойчивость. Действительно к концу ужина от нашей мудрой осторожности не осталось и следа. Кульбин торжествовал (...) Неделю спустя мы уже выступали совместно в пользу каких-то женских курсов»⁸.

Версия Шершеневича со всеми своими подробностями выглядит довольно живо, но не достоверно. Главный ее недостаток заключается в отсутствии мотивировок. Шершеневич не объясняет, почему Игорь-Северянин, у которого в Москве было довольно много знакомых, пригласил в ресторан на поэтическую элоквенцию совершенно незнакомых ему людей. Кроме того, поэт никогда не назвал бы себя Игорем Васильевичем Северяниным. Версия Бенедикта Лившица выглядит более осмысленно и, таким образом, более правдоподобно.

Как бы там ни было, но уже 2 ноября 1913 года Игорь-Северянин и Владимир Маяковский вместе с Николаем Бурлюком, Велимиром Хлебниковым и Василиском Гнедовым выступают на вечере в Петербургском женском медицинском институте.

Биограф Маяковского Василий Катанян⁹ умалчивает об этом выступлении Маяковского в Петербурге, хотя нет никаких сомнений в том, что ему были хорошо известны воспоминания и Бенедикта Лившица, и Софии Шамардиной, и Корнея Чуковского. Кстати, именно на этом вечере Чуковский познакомил Маяковского и Шамардину. Из медицинского института они втроем отправились в «Бродячую собаку», где и провели остаток вечера с сотрудниками журнала «Сатирикон». Причем Чуковский заметно ревновал Маяковского к Сонке. Маяковский вызвался проводить Шамардину домой на Васильевский остров, но молодые люди почему-то оказались в гостях у Велимира Хлебникова, которого друг Володя заставил до утра читать стихи. Так прошла эта ночь. С тех пор встречи Маяковского и Шамардиной стали регулярными¹⁰.

По словам Шамардиной, ее и Маяковского часто принимали за брата с сестрой, из-за чего возникали сложности, омрачавшие отношения. Внешняя неопределенность отношений часто давала Маяковскому повод для ревности. Сонке эта игра в брата и сестру, видимо, нравилась, поскольку помогала скрывать интимные отношения с Маяковским и, одновременно, продолжать полет в грезоломню с Игорем-Северяниным, который, естественно, ни о чем не догадывался. Несмотря на свой юный возраст, София Сергеевна уже тогда была опытной интриганкой и вскоре с блеском это доказала.

Высшие женские курсы в Петербурге. Открытка начала века, в архиве автора

Почему из всех присутствовавших на вечере курсисток Маяковский выбрал именно Сонку? Что-то вроде ответа на этот вопрос содержится в воспоминаниях Бенедикта Лившица:

«В поединке на женских курсах, закончившемся вничью, уже проступили грозные для Северянина симптомы: на смену "изысканному грезеру" (...) приближался уверенной походкой "площадной горлан"»¹¹.

В этих же воспоминаниях мы находим и предысторию поединка.

Во второй половине дня 2 ноября 1913 года только что приехавший из Москвы Маяковский пришел к Лившицу. Он предложил ему зайти к Игорю-Северянину, чтобы затем уже втроем поехать в медицинский институт на памятный вечер:

«Мы попали некстати. У Северянина, верного расписанию, (...) был час приема поклонниц. Извиняясь, но не без оттенка самодовольства, он сообщил нам об этом. (...) Маяковский пристально разглядывал обеих посетительниц, и в его взоре я уловил то же любопытство, с каким он подошел к папкам с газетными вырезками, грудою высившимся на полу. (...) В том, как Маяковский прикасался к ворохам пыльной бумаги, в том, как он разглядывал обеих девушек, была деловитость наследника, торопящегося еще при жизни наследодателя подсчитать свои грядущие доходы. Популярность Северянина, воплощенная в газетных вырезках, в успехе у женщин, будила в Маяковском не зависть, нет, скорее — нетерпение. Эта его нервная взвинченность не оставляла его и на концерте, превратившемся в турнир между ним и Северяниным. Оба читали свои лучшие вещи, стараясь перещеголять друг друга в аудитории, состоявшей сплошь из женщин»¹².

Нетерпеливый наследник — вот ключ к разгадке поединка, закончившегося вничью на сцене, но продолжавшегося в жизни. Оба они старались перещеголять друг друга перед девичьей аудиторией, но Маяковский выбрал женщину Северянина, потому что она была частью его наследства. Это была не зависть, нет: русский футуризм все еще находился в стадии матриархата¹³. Именно поэтому Маяковский считал себя вправе наказать пресытившегося падишаха. Поведение Маяковского — это характерное поведение молодого самца, утверждающегося в стаде.

Похоже, что в тот вечер падишах не обратил никакого внимания на внезапное исчезновение Сонки:

Валентина, сколько счастья! Валентина, сколько жути!
Сколько чары! Валентина, отчего же ты грустишь?
Это было на концерте в медицинском институте,
Ты сидела в вестибюле за продажею афиш.
Выскочив из ландолета, девушками окруженный,
Я стремился на эстраду, но, меня остановив,
Предложила мне программу, и, тобой завороженный,
На мгновенье задержался, созерцая твой извив.
Ты зашла ко мне в антракте (не зови его пробелом)
С тайной розой, с красной грезой, с бирюзовою грозой
Глаз восторженных и наглых. Ты была в простом и белом,
Говорила очень быстро и казалась стрекозой.
Этот день!.. С него — начало. (...)

В тот ноябрьский вечер Игорь-Северянин ушел из медицинского института в компании поэтессы Валентины Гадзевич, известной под псевдонимом Солнцева¹⁴. Полет в грезоломню продолжался теперь уже вместе с Маяковским и Гадзевич.

В ноябре 1913 года Игорь-Северянин и Маяковский еще дважды выступают вместе: на вечеринке вологодского землячества и на вечере в зале «Соляного городка». Первую половину декабря Маяковский провел вне столицы, ездил в Москву, а затем в Харьков и вернулся в Петербург лишь 18 декабря. По возвращении в его жизни произошло какое-то важное событие. Забыв на время о своих амбициях, он просит Игоря-Северянина найти ему импресарио. Вполне возможно, что Игорь-Северянин мог быстро списаться с Владимиром Сидоровым¹⁵ и попросить его включить в число участников турне по югу России Маяковского, а также перенести начало турне на более ранние сроки. После смерти Маяковского Сидоров утверждал, что получил от Игоря-Северянина телеграмму, в которой были такие строки:

«Я на днях познакомился с поэтом Владимиром Владимировичем Маяковским, и он — гений. Если он выступит на наших вечерах, это будет нечто грандиозное. Предлагаю включить его в нашу группу»¹⁶.

Владимир Маяковский в 1913 году. Репродукция

В пересказе Сидорова предложение Игоря-Северянина носит явно комплиментарный характер в отношении Маяковского. Однако нет сомнений в том, что шатенный трубадур не потерпел бы в своей компании еще одного гения. Вечером 26 декабря 1913 года Игорь-Северянин и Маяковский садятся в поезд, который увозит их в Симферополь. Об отношении самого Маяковского к Игорю-Северянину можно судить по замечанию, сделанному им Ивану Грузинову: «...когда мы доехали с ним до Харькова, то я тут только обнаружил, что Игорь Северянин глуп»¹⁷. Это замечание не свидетельствует о прозорливости Маяковского, если, конечно, он не имел в виду некое обстоятельство, о котором Игорь-Северянин должен был бы знать, но по какой-то причине даже и не догадывался.

Об этих гастролях много писали советские исследователи творчества Владимира Маяковского, но никто из них не задал себе простого вопроса: почему турне началось в самое невыгодное для такого предприятия время — между Новым годом и Рождеством¹⁸ (по новому стилю). Внезапный отъезд Маяковского из Петербурга более всего похож на поспешное бегство.

Для Василия Каменского и Давида Бурлюка, которые вместе с Маяковским должны были принять участие в турне по югу России во второй половине января 1914 года, внезапный отъезд нетерпеливого наследника был полной неожиданностью. Бурлюк присоединился к «Первой олимпиаде российского футуризма» только в Симферополе, а Каменский появился еще позже.

Во время турне Маяковский ведет себя откровенно по-хамски. Он постоянно унижает Владимира Сидорова. В романе «Колокола собора чувств» мы найдем великолепные описания кутежей за счет Сидорова, которого Маяковский высмеял в образе Олега Баяна в пьесе «Клоп». Во время одного из таких кутежей Игорь-Северянин написал свое знаменитое:

Восторгаюсь тобой, молодежь!
Ты всегда — даже стоя — идешь.

Это были грандиозные, даже по столичным меркам, кутежи. Нахал Маяковский не стеснялся ни в выборе блюд, ни в выборе напитков, ни в выборе развлечений за счет Сидорова. При этом он не стеснялся делать ему выговоры, словно забывая о том, что Сидоров чужой импресарио:

«Всякий труд должен быть, милейший, оплачен, а разве не труд — тянуть за уши в литературу людей бездарных? Вы же, голубчик, скажем открыто, талантом не сияете. И кроме того — мы разрешали вам выступать совместно с нами, а это чего-нибудь да стоит. У нас с вами не дружба, а сделка. Вы наняли нас вас выдвинуть, мы выполняем заказ. Предельной платы вы нам не назначили, ограничившись расплывчатым: "Дорожные расходы, содержание в отеле, развлеченья и проч.". Так вот и потрудитесь оплачивать счета в отеле и вечерами в шантане, какие мы найдем нужным сделать. Мы принимаем в себя только потребное нам, "впрок" запасов не делаем. Вообще выдвиг бездарности уже некий компромисс с совестью. Но мы вас, заметьте, не рекламируем, не рекомендуем — мы даем вам лишь место около себя на эстраде. И это место мы ценим чрезвычайно дорого. И поэтому одно из двух: или вы, осознав, отбросьте вашу мелкобуржуазную жадность, или убирайтесь ко всем чертям!»¹⁹

Симферополь. Открытка начала века, в архиве автора

Диалог Маяковского с Сидоровым продолжился уже после революции:

«Владимир Владимирович! С тех пор как я выступал с вами и Северяниным в первом турне футуристов (...) вы знаете, что мое скромное имя все-таки до некоторой степени известно (...) вы знаете, что при политическом управлении Реввоенсовета Черноморского флота я заведовал литературной студией, через которую прошло много пишущей молодежи; вам известно, что по предложению органов ЦК комсомола мною сделаны для деревенской молодежи образец красной свадьбы и целый ряд хоровых игр с танцами и гармониями (...) а потому прошу вас ответить мне на страницах этой газеты, чем объяснить появление в вашей пьесе "Клоп" поэта Баяна, который в обществе мещан импровизирует двустишие:

Олег Баян
От счастья пьян... (...)

Наличие слишком откровенных параллелей и других признаков, адресованных к моей биографии...»²⁰ и т. д.

В ход пошла тяжелая артиллерия — ПУР Черноморского Реввоенсовета, органы ЦК комсомола и т. п. Маяковский вынужден был ответить:

«Вадим Баян!

Сочувствую вашему горю. Огорчен сам. О чванстве не может быть и речи (...) 17 лет назад, организуя, главным образом для саморекламы, чтение стихов Северянина (с которым неожиданно для вас приехал и я), вы отрекомендовались — Сидоровым, по стихам — Баяном; на вопрос о причинах такой тенденциозной замены — сообщили: "К Сидорову рифму не подберешь, а к Баяну сколько угодно..."»²¹

В заключение нахал Маяковский посоветовал Сидорову-Баяну переменить не псевдоним, но фамилию. А для нас важно другое: Сидоров соврал, когда после смерти Маяковского приписал Игорю-Северянину признание его гениальности. Приезд Маяковского в Симферополь был для Сидорова полной неожиданностью.

Владимир Сидоров. Репродукция

Во время третьего совместного выступления в Керчи 9 января 1914 года произошел скандал. Игорь-Северянин прервал турне и вернулся в Петербург. Позднее он мотивировал свой поступок тем, что у него был устный договор с кубистами не эпатировать публику по пустякам, но в Керчи Давид Бурлюк появился на сцене в вишневом фраке и зеленой бархатной жилетке. Это происшествие якобы и послужило формальным поводом к разрыву отношений с кубофутуристами.

Однако ближе всего к истине, вероятно, находятся воспоминания Владимира Сидорова, при условии, что не было другой, более веской причины для скандала. По словам Сидорова, Маяковский, знавший наизусть множество стихов Игоря-Северянина, постоянно дразнил его, цитируя по любому житейскому поводу северянинские поэзы²². Мало кто из поэтов смог бы выдержать столь изощренную пытку собственными стихами. Прибавим сюда еще и сплетню Шершеневича о том, что во время выступлений в Симферополе, Севастополе и Керчи, когда Игорь-Северянин читал знаменитое «Олазорим, легко олазорим, пароход, моноплан, экипаж!», ехидный Маяковский басил за его спиной: «Опозорим, легко опозорим...»²³

Отношения Игоря-Северянина и Владимира Маяковского никак нельзя назвать дружескими. Какую роль в их отношениях играла София Сергеевна Шамардина? Игорь-Северянин был уверен в том, что его полет все еще продолжается (отношения с Гадзевич — не в счет), тогда как Сонка уже находилась в интимных отношениях с Маяковским. Поспешный отъезд Маяковского из Петербурга, случившийся вслед за внезапным охлаждением его отношений с Шамардиной, более всего похож на паническое бегство, для которого нужна веская причина. И такая причина была.

По возвращении из Керчи Игорь-Северянин немедленно организовал с помощью Сидорова новое турне. Гастроли начались уже в феврале 1914 года с успешных выступлений в Екатеринославе и Елизаветграде. Участвовать в турне были приглашены молодой критик Виктор Ховин²⁴ и София Шамардина. Ховин читал публике лекции о русской поэзии, а Шамардина в образе Эсклармонды Орлеанской читала стихи Игоря-Северянина. На концерте в Елизаветграде упала в обморок, после чего Игорь-Северянин был отлучен от доступа к телу. Турне не продлилось и месяца. В Одессе Шамардиной стало совсем плохо. Совершенно больную ее привезли в Петербург на квартиру Игоря-Северянина, откуда, по ее просьбе, журналист из «Русского слова» Аркадий Руманов²⁵ увез ее в лечебницу на Вознесенском проспекте. Официальный диагноз: воспаление почек.

По возвращении из лечебницы Сонка призналась, что у нее должен был быть ребенок от Владимира Маяковского. Таким образом, в декабре 1913 года у Маяковского были веские основания для того, чтобы срочно удрать из Петербурга, ибо часть наследства повела себя не совсем так, как этого ожидал сам нетерпеливый наследник.

Игорь-Северянин. Шарж Дени в журнале «Солнце России», май 1916 года

После лечебницы полет имел бурное, но весьма краткое продолжение и закончился скандалом. Тем не менее Сонка навсегда осталась в памяти Игоря-Северянина весенней зорькой. Ее встреча с Маяковским произошла только в середине лета 1914 года, и к прежней близости они уже не вернулись никогда.

Капризный и ревнивый говорун Корней Чуковский тоже внес свою посильную лепту в эту историю. Будучи посвящен Сонкой только в ту часть ее интриги, которая касалась Маяковского, Корней Иванович при случае информировал Максима Горького о том, что Маяковский совратил и заразил девушку венерической болезнью. Мало того, он шантажировал Сонкиных родителей²⁶. Нужно ли говорить о том, что попытка Маяковского наладить отношения с Горьким потерпела провал.

История Плутоглазки — Валентины Солнцевой вплетена в историю Сонечки Шамардиной гораздо надежнее, чем этого хотелось бы биографам Владимира Маяковского. В своих воспоминаниях о Маяковском 1957—1958 годов (РГАЛИ, фонд 2577) Владимир Сидоров обмолвился, вероятно, не случайно:

«А по возвращении в Симферополь, при отъезде в Керчь, по дороге на вокзал, в экипаже, Маяковский увлекся спутницей и заявил, что в Керчь не едет. Больших трудов стоило Бурлюку и самой спутнице ликвидировать этот скоропалительный роман, чтобы спасти положение».

Конечно, Сидоров хорошо знал имя спутницы Маяковского и очень уж ему хотелось ввернуть этот эпизод в свои воспоминания, но он боялся причинить ущерб образу первого пролетарского поэта. Спутница осталась безымянной. Полной уверенности в том, что это была Валентина Гадзевич у нас нет, но в романе «Колокола собора чувств» есть упоминание о некой даме из Тамбова — поклоннице Игоря-Северянина и Владимира Маяковского, которая буквально завалила первого письмами и телеграммами с предложениями немедленно осупружиться:

Что ж, я готов! Володин бас
Меня спасительно от драмы
Женитьбы вдруг предостерег...
Вот что мне этот бас изрек...
— «Она пришла ко мне нагою,
Взамен потребовав венца.
А я ей предложил винца
И оттолкнул ее ногою».

Столь откровенный разговор между двумя поэтами мог иметь место только во время кутежей в Симферополе или в Севастополе, но уже никак не в Керчи. Ключ к этому разговору содержится в стихотворном послании Игоря-Северянина Маяковскому из Тойла:

Ты помнишь нашу Валентину,
Что чуть не стала лишь моей?..
Благодаря тебе я вынул
Из сердца «девушку из фей».

Готовность Игоря-Северянина осупружитъся предполагает хотя бы минимальный стаж в отношениях с Валентиной Солнцевой, и этому есть подтверждение:

И когда уже ты стала кандидаткой в фаворитки,
Ты меня сопровождала ежедневно на концерт.
А потом... Купэ. Деревня. Много снега, леса. Святки.
Замороженные ночи и крещенская луна.
Домик. Нежно и уютно. Упоенье без оглядки.
Валентина безрассудна! Валентина влюблена!

Биографы Маяковского Н. Харджиев и В. Катанян, творившие советский миф о горлане-главаре, опустили излишние интимные подробности его личной жизни, оскорблявшие вдову Маяковского Лилю Брик. Кроме того, две общие с Игорем-Северяниным любовницы никак не могли украсить биографию революционного поэта. Поэтому интимную историю русского футуризма фальсифицировали в угоду пуританской морали.

Если бы уже в Керчи Игорь-Северянин знал об истинном характере отношений Шамардиной и Маяковского, то скандал мог бы закончиться банальным рукоприкладством. Судьба хранила Игоря Васильевича от такого удара по самолюбию гения. История с Валентиной Гадзевич не в счет, поскольку основные события в ней произошли на фоне гастрольных кутежей, т. е. тогда, когда Игорь-Северянин и Владимир Маяковский вынуждены были относиться друг к другу хотя бы с минимальной симпатией. Очень похоже на то, что оба они действовали по принципу, гениально сформулированному Игорем-Северяниным:

О, если необъятен мир,
Объятна каждая девчонка!

История короткой дружбы еще живого и полного сил наследодателя и нетерпеливого наследника будет неполной без свидетельства критика Виктора Ховина, размышлявшего на досуге о причинах фантастического успеха Игоря-Северянина:

«В этом успехе было нечто от успеха опереточного тенора или героя кинематографических лент (...) И, как всегда это бывает у наивной публики, у "романтически" настроенных барышень, все что вычитали оне у него, все это почти буквально переносилось на самого поэта. Героем всех стихов был он сам, "шатенный трубадур" (...) Женские когорты осаждали артистическую комнату и мне непрестанно досаждали вопросами о том, кто такая — Мадлэна, и действительно ли существует Зизи, и правда ли, что поэт глотает девьи души, как устрицы, и какого цвета лимузин у него? Трудно было убедить этих энтузиасток в том, что у Северянина никогда не было лимузина (...) и что ходим мы часто по Петербургу в тщетных поисках рубля, чтобы оставить его в каком-нибудь ресторане у стойки.

Не верили, не хотели верить»²⁷.

Теперь уже почти невозможно связать воедино все нити размахрившегося клубка, однако донжуанский список Игоря-Северянина пополнился еще двумя именами.

Примечания

1. «Странно, теперь я не помню, как мы познакомились с Володей...» — ГММ. Игорь-Северянин. Мое о Маяковском.

2. Шамардина, София Сергеевна (1894—1980) — актриса.

3. «И мы в любовь, как в грезоломню...» — С.С. Шамардина вспоминала об отношениях с Игорем-Северяниным более сдержанно:

«Осенью 1913 года в Петербурге я зашла к Северянину. Он подарил мне свой "Громокипящий кубок". На поэзоконцертах его бывала редко, но домой к нему заходила. Было довольно грустно от грустного лица жены, от вздохов матери. Иногда плакал ребенок. И мать, и жена с ребенком, когда у Северянина кто-нибудь был, сидели в соседней комнате. Входить им в комнату Игоря было нельзя. До встречи с Маяковским общество Северянина все же доставляло мне удовольствие. Девчонке нравилось его влюбленно-робкое отношение. Оно меня не очень волновало, скоро я стала принимать его как должное, тем более, что почтительная влюбленность его меня не пугала». Шамардина С.С. Воспоминания. РГАЛИ, ф. 2577.

4. «Маяковский знал, что я встречаюсь с Северяниным...» — Шамардина С.С. Воспоминания. РГАЛИ, ф. 2577.

5. «Раздался телефонный звонок и сумрачный голос...» — Шершеневич Вадим. Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910—1925 гг. В сборнике: Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., «Московский рабочий», 1990, с. 490—491.

6. Кульбин, Николай Иванович (1868—1917) — генерал, приват-доцент Военно-медицинской академии, врач Генерального штаба, покровительствовал русскому авангарду в живописи и поэзии.

7. «Вена» — модный ресторан в Петербурге (упоминаемый Шершеневичем ресторан «Бар» находился в Москве).

8. «Пригласив к себе Маяковского и меня...» — Б. Лившиц. Полутораглазый стрелец. Л., «Издательство писателей в Ленинграде», 1933, с. 192, 194—195.

9. Катанян, Василий Абгарович (1902—1980) — биограф В.В. Маяковского, впоследствии муж Лили Юрьевны Брик.

10. С тех пор встречи Маяковского и Шамардиной... — см. подробнее: Ал. Михайлов. Точка пули в конце. Жизнь Владимира Маяковского. М., «Планета», 1993.

11. «В поединке на женских курсах...» — Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., «Издательство писателей в Ленинграде», 1933, с 195—197.

12. «Мы попали некстати. У Северянина, верного расписанию...» — Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., «Издательство писателей в Ленинграде», 1933, с. 195—197.

13. «Русский футуризм все еще находился в стадии матриархата...» — Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., «Издательство писателей в Ленинграде», 1933, с. 195—197.

14. Гадзевич, Валентина — поэтесса Валентина Солнцева (Очарованный странник. «Альманах интуитивной критики и поэзии» 1914 год, № 2).

15. Сидоров, Владимир Иванович (1880—1966), поэт Вадим Баян («Лирический поток. Лирионетты и баркароллы», 1914, с предисловиями И.И. Ясинского и Игоря-Северянина; «Кумачовые гулянки», 1927); в «Колоколах собора чувств» — Селим Буян, прототип Олега Баяна в комедии В. Маяковского «Клоп».

16. «Я на днях познакомился с поэтом Владимиром Маяковским...» — Сидоров В.И. Воспоминания. РГАЛИ, ф. 2577. Сравни с другими воспоминаниями В. Сидорова (Крус Р. Примечания к воспоминаниям Игоря-Северянина о Маяковском. «Таллин», 1988, № 5, с. 114):

«Осенью 1913 года я приехал в Петербург для корректирования книги стихов "Лирический поток" (...) Именно в эту поездку в Петербург — получая от Северянина предисловие — я был приглашен им участвовать в готовящемся турне футуристов (позднее переименованном в "Первую олимпиаду"), организаторами и душою которого были Северянин, Игнатьев и Крючков.

— Только вот беда, — сказал мне Игорь Васильевич, — нам, футуристам, никто из устроителей в Петербурге не верит... Уж больно мы народ богемистый, получаем авансы, вводим их в расходы по снятию помещений и анонсированию, а на выступления не являемся — все пьянствуем по ресторанам... Не найдется ли у вас в Симферополе импресарио, который взялся бы организовать наше турне по России.

Я ответил: — мне известны, по крайней мере, два человека, которые интересуются футуристами (рассчитывая, видимо, на них обогатиться), это Щеголь и Шнейдеров. Первый моложе и бодрее.

— Вот и прекрасно! — вырвалось у Северянина».

Обращает на себя внимание необычная для Игоря-Северянина манера изъясняться во множественном лице. Упоминание о пьянстве — более позднее впечатление, относящееся к началу января 1914 года.

17. «Когда мы доехали до Харькова...» — Грузинов И. Маяковский и литературная Москва. Встречи с прошлым. Вып. 3. М., 1978, с. 87.

18. «...почему турне началось в самое невыгодное для такого предприятия время...» — сравни с воспоминаниями В. Сидорова (Крус Р. Примечания к воспоминаниям Игоря-Северянина о Маяковском. «Таллин», 1988, № 5, с. 114):

«За 10 дней до объявленного выступления (т.е. чего я никак не ожидал), а именно в одиннадцать часов утра, по прибытии поезда с севера, у меня на квартире настойчиво раздался звонок, и в переднюю бодро вошли два высоких человека. Впереди, в черном — Северянин, а за ним — весь в коричневом Маяковский (...) Северянин и Маяковский томились и роптали на скуку, не зная куда себя деть.

— Зачем же вы так рано приехали? — вынужден я был однажды спросить их. — Ведь вы же знали, что вечер назначен на 7-е января.

— А мы не помним, как это вышло, — ответил, оправдываясь Северянин. — Помним, что пили шампанское в ресторане в Москве, а что было дальше... не помним. Очнулись уже в курьерском поезде. В карманах у нас были билеты до Симферополя.

Маяковский улыбнулся:

— По всему выходит, что курьерский сам взял нас из ресторана...»

19. «Всякий труд должен быть, милейший, оплачен...» — Игорь-Северянин. Мое о Маяковском. «Таллин», 1989, № 5, с. 110.

20. «Владимир Владимирович! С тех пор, как я выступал с вами...» — В.В. Маяковский. Полное собрание сочинений, т. 12. М., 1961, с. 588—589.

21. «Вадим Баян! Сочувствую вашему горю...» — В.В. Маяковский. ПСС, т. 12. М., 19161, с. 194—195.

22. «Маяковский, знавший наизусть...» — ГММ.: Сидоров В.И. Первая олимпиада российского футуризма.

23. «Прибавим сюда еще и сплетню Шершеневича...» — в сборнике: Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М., «Московский рабочий», 1990, с. 491—492.

24. Ховин, Виктор Романович — критик, редактор альманаха «Очарованный странник», издатель журнала «Книжный угол».

25. Руманов, Аркадий Вениаминович (1880—1966) — журналист.

26. Мало того, шантажировал Сонкиных родителей... — Шамардина С.С. Воспоминания. РГАЛИ, ф. 2577.

27. «В этом успехе было нечто...» — Ховин В. Силуэты современных писателен. Игорь-Северянин. Вырезка из не установленной газеты. ЛМ, ф. 216: Лотарев И.В. Записная книга. Eesti, Toila, 1920.

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.