Программа Би-Би-Си от 18 октября 2003 года

Сева: Добрый вечер! В полутора часах езды от Лондона есть славный город Бирмингем. Среди множества общественных организаций есть там еврейский конгресс, который работает там постоянно и время от времени устраивает концерты. Откуда же им пригласить исполнителя или музыканта как не с исторической родины. И вот концерт такой скоро состоится, но мы, посмотрев на анонс, увидели знакомые буквосочетания и, покопавшись поглубже выяснили, что и композитор, и исполнительница в принципе из Петербурга, в прошлом наша соотечественница, но сейчас она проживает в Израиле и является гражданкой этой страны. Поэтому мы ее сегодня пригласили в нашу студию. Прошу любить и жаловать, господа, - Злата Раздолина! Добро пожаловать! Вы, Злата, как представляетесь?

Злата Раздолина: Как композитор и исполнитель из Израиля.

Сева: Понятно. Что будет в Бирмингеме, вы еще не знаете?

З.Р.: Будет мой концерт.

Леонид Владимиров: Сольный?

З.Р.: Да, сольный.

Л.В.: И вы будете целый вечер петь?

З.Р.: Да, Целый вечер "на арене".

Сева: Давайте начнем с самого начала. Вы человек питерский, как мы, собственно говоря, все здесь.

Л.В.: В каком-то смысле да. Я скорее питерский, чем московский.

Сева: И вы учились музыки с самого детства...

З.Р.: Да.

Сева: А когда писать начали? Рано, в студенческие года, с детства, еще до того, как начали говорить?

З.Р.: В четыре года меня уже посадили за инструмент, потому что мой брат и сестра уже учились музыке. Я тоже очень хотела. Садилась за инструмент, каким-то образом пыталась играть, но еще не умела правильно держать руки, и мама боялась, что я их испорчу и потом не смогу правильно играть. И вот в четыре года меня научили правильно ставить руки, а в пять лет я начала писать маленькие детские песенки.

Сева: То есть, их было несколько человек, Моцарт и вы...

З.Р.: Да, нас было немного.(смеется)

Сева: То есть, вы в вундеркиндах походили какое-то количество лет...

З.Р.: Мои родители очень скромные люди: мама - филолог, замечательно рисует, папа - врач, но они как-то считали, что не может быть и речь о профессии "музыкант", поэтому не обращали какого-то особого внимания на развитие способностей детей. Выйдет толк, хорошо, не выйдет - ничего страшного. Даже когда профессор Ленинградской консерватории Сергей Петрович Боневич сказал моей маме, что я должна пойти учиться в музыкальное училище при консерватории, чтобы развивать музыкальные способности и дальше, мама ответила отрицательно. Но потом так все и получилось. Наверное, все-таки были какие-то задатки, но вундеркиндов из нас не делали.

Сева: А преподаватели не ставили вашим родителям особых условий? Например, получить сначала специальность, вроде "Техника по теплообменным установкам"?

З.Р.: Да, но я уже к тому времени начала серьезно заниматься музыкой.

Сева: Но когда ребенок начинает рано, то выбора у него не остается... А вас заставляли подолгу сидеть у рояля?

З.Р.: Нет, я сама осознавала эту необходимость. Мне очень хотелось писать.

Сева: А эти первые песни, написанные в пять лет, сохранились?

З.Р.: Вы знаете, да. Первые песни я писала, когда подметала пол...

Сева: У меня лучшие мысли приходят во время мытья посуды. К сожалению, я уже не мою ее около трех лет, поэтому лучших мыслей нет.

З.Р.: Надо начинать. Подметая, я читала какое-нибудь стихотворение, а в голове в это время возникала музыка. Я записывала, вообще, это было очень забавно.

Сева: Есть стихи или надписи, которые рождают в голове музыку мгновенно. У вас это происходит постоянно, а со мной это случилось один раз, поэтому я не могу этот случай забыть. Будучи в Италии, я ехал на поезде и увидел на ручке стоп-крана надпись "В случае опасности потянуть ручку". По-итальянски," In caso di periccolo tirare la manilla". И у меня немедленно в голове возникла мелодия!

З.Р.: У вас большой талант, потому что до такого я никогда не доходила.

Сева: Давайте послушаем ваше первое произведение "Ананасы в шампанском" на стихи И. Северянина.

З.Р.: Но это было написано уже не в четыре года, как вы понимаете...

Сева: С той поры, как вы начали читать Северянина... Видимо "серебряный век" привлекал вас теми качествами, которых в современной жизни осталось мало, не так ли?

З.Р.: Вы очень точно это подметили, Сева. Он меня привлекал, привлекает и будет привлекать. Я в нем растворяюсь и мне, порой, кажется, что я просто живу в нем.

Сева: Но если бы вы физически жили в "серебряном веке", не известно, удалось бы вам в нем раствориться. Но раствориться в том, что до нас донесли поэты "серебряного века" - одно удовольствие! Итак, "Ананасы в шампанском".

Сева: Отрывок из песни "Ананасы в шампанском" на стихи И.Северянина. В Питере есть целая плеяда великолепных классических поэтов, и вы, живя и формируясь в этой архитектуре, в этом пространстве, как и все питерцы, естественно психологически замыкаетесь на поэзию, рожденную в этом пространстве, поэтому мимо Ахматовой было пройти невозможно.

З.Р.: Нет, более ста романсов и "Реквием" на ее стихи были написаны за эти годы.

Сева: Но если бы вы жили в коммунальной квартире с гнусными соседями, то ваше желание уйти из действительности в "серебряный век" было бы понятным. Но у вас такого не было, как я понимаю...

З.Р.: Да, моя мама и бабушка жили в таких условиях, а я нет. Я жила в Павловске, там, где в детстве жила моя мама. Вообще, мне близка особая женская лирика Ахматовой, которая когда-то написала: "А ты, любовь, всегда была отчаянием моим...". И у меня тоже как-то так все складывалось.

Сева: Но когда пишется такое количество романсов, то композитор практически пишет в стол...

З.Р.: Вы знаете, конечно, все сто романсов я не пою. Из них я выбрала двадцать-тридцать самых лучших, которые исполняю в своих концертных программах. У меня есть две программы на стихи А.Ахматовой и одна на стихи Н. Гумилева.

Сева: Прежде чем мы сыграем песню на стихи А.Ахматовой, я задам такой вопрос: как складывалась ваша, за неимением лучшего слова, музыкальная карьера в Питере?

З.Р.: Знаете, хорошо. Хотя меня всегда как бы пытались "притормозить", потому что я уже в 17 лет начала выступать на радио и по телевидению, и мои романсы издавались большими тиражами издательствами "Советский композитор" и "Музыка"...

Сева: В Союз композиторов вас взяли в итоге?

З.Р.: Нет. Они меня не только не взяли, они пытались прикрыть мою успешную концертную деятельность, потому что меня исполняли многие известные певцы...

Сева: А вы "Росконцерт" застали?

З.Р.: Да, я ездила по России. С 18 лет меня взяли в "Ленконцерт" и в 1981 году в Ялте, будучи еще совсем девчонкой, мне присудили диплом как автору лучшей советской песни. Одна девочка из ансамбля "Калинка" увезла мою песню на стихи Екатерины Шантгай "Милый уехал за моря", о милом, который уехал в Израиль. В общем, я стала юным лауреатом этого конкурса. Меня начали печатать, мои песни стал брать в свой репертуар Хиль и многие другие. И тут Союз ленинградских композиторов как-то сильно меня невзлюбил. А тут еще написали в одной газете, что в завершении концерта "Ленинградская музыкальная весна" звучали песни молодого композитора Златы Раздолиной, и тут неприятности стали сыпаться одна за другой. В общем, они испытывали меня как могли. Так что, когда я приехала в Израиль...

Сева: Ну, до Израиля мы еще дойдем. Вы еще у нас по хронологии еще находитесь в Питере и, как я понимаю, Ахматова относится к этому периоду.

З.Р.: Конечно.

Сева: Это был отрывок из романса на стихи А. Ахматовой, но мы вынуждены были прервать его, хотя композитор хотел, чтобы музыка звучала дальше. Дело в том, что у нас жесткий график, и мы должны рассказать обо всех поворотах вашей биографии...

З.Р.: Да, как говорил Северянин: "Позовите меня, я спою вам себя, я спою вам себя, как никто не споет". Когда я пою, я намного больше расскажу вам о себе, чем когда я говорю.

Сева: Ну, просто интересно: живет человек в Петербурге, работает успешно также в театрах...

З.Р.: Да, двенадцать театральных постановок в лучших театрах Ленинграда...

Сева: Если вашу музыку издать, то получится несколько увесистых томов, то бишь, есть уже, что на полку поставить.

З.Р.: Да, но ведь главное - это качество, количеством я никого не хочу удивить, дай Бог, удивить качеством.

Сева: И настал в вашей жизни период, относительно недавно, когда вам пришлось выбирать: продолжать жить и творить в родном Петербурге или ехать за тридевять земель. Отъезд - это всегда болезненное решение, потому что человек вырос, получил образование, оброс друзьями и родней, само пространство ему помогает, а тут надо все корни рвать, причем не только главные, но и мелкие, а приживешься ли на новой земле, кто знает...

З.Р.: Мне было особенно больно, потому что я достигла определенного успеха, а моя ахматовская программа получила большое признание. И гумилевский цикл был записан и звучал по "Маяку" несколько раз. И все это было на таком большом подъеме... Я ведь была дважды лауреатом конкурса в Ленинграде и Москве. И вот, наконец, концерт, посвященный столетию А.Ахматовой в Колонном зале Дома Союзов в Москве, и комиссия выбирает именно мой "Реквием" из множества вариантов. Убегать в этот момент было бы верхом безрассудства.

Сева: Но была ведь веская причина...

З.Р.: Да, причина была веская: после концерта мне позвонили и сказали, что если я еще раз выступлю в "их" зале, с "их" Ахматовой, то они применят физическую силу в отношении меня и моих детей.

Сева: А откуда были эти люди?

З.Р.: Из "Памяти", из ленинградской организации.

Сева: Интересно, а жизнь у них после вашего отъезда стала богаче и интереснее?

З.Р.: Вы знаете, что буквально через несколько месяцев после моего отъезда в Израиле вышла большая программа о моем творчестве, и Дудо Фишер пел на русском и на иврите мои романсы. И тогда какой-то частный канал транслировал в Петербурге эту передачу с субтитрами. И, таким образом, им пришлось меня послушать...

Сева: Но у нас контекст другой: нашу Ахматову даже в Израиле признают! (смеются)

З.Р.: Да, это верно. Кстати, Ахматова была переведена на иврит в 1971 году, и "Реквием" вышел в Израиле раньше на шестнадцать лет, чем его услышали в Петербурге.

Л.В.: Может вы читали записки Лидии Чуковской, в которых она описывает замечательный случай. К Ахматовой пришли какие-то господа и сказали: "Вы же наша замечательная поэтесса, как же так, что вы все время окружены евреями? И даже когда приезжаете в Москву останавливаетесь в еврейской семье...". Она встала и сказала: "Немедленно уйдите!".

З.Р.: Она всегда была удивительным человеком, личностью, которая всегда притягивала меня к себе ничуть не меньше, чем ее поэзия.

Сева: Ну, что же, надо послушать отрывок из ее "Реквиема", потому что в вашем случае он стал переломным моментом, из-за которого пришлось, в итоге, из России уехать.

Сева: Отрывок из "Реквиема" на стихи А. Ахматовой. Вы знаете, недруги ваши не могли вас простить многого: и музыки, и участия, он самое главное, они не могли вам простить Ахматову, потому что сама Ахматова

З.Р.: Очень может быть. Потому что это случилось именно после "Реквиема".

Л.В.: В Ленинграде было два самых главных врага: Ахматова и Зощенко. Удивительно точно: они взяли самого талантливого прозаика, который тогда был и самую лучшую поэтессу, которая тогда была.

Сева: К этому периоду вашей жизни мы перейдем немного позже. А сейчас я надеюсь, что у нас на телефонной линии Татьяна Берг.

Татьяна Берг: Все нормально, пока не взорвали. И я по этому поводу хочу рассказать вам историю, как меня случайно занесло на праздник вина. Дело в том, что у виноделия в этой стране не очень долгая, но любопытная история. Где-то еще в 70-е годы 19 века, когда в Палестину уже начали переезжать еврей из России и Восточной Европы от погромов, французский банкир, барон Ротшильд, оказывал им всяческую финансовую поддержку: покупал участки земли, помогал обустраивать их и так далее. И вот ему пришла в голову идея заниматься виноделием, потому что страна южная, солнца много. Сказано-сделано, он закупил и отправил черенки винограда очень хороших сортов, а, заодно, и французских виноделов, чтобы те обучили невежд своему тонкому ремеслу. Так случилось, что черенки прибыли раньше людей и когда французские виноделы приехали, то израильтяне уже посадили их, как саженцы, вместо того, чтобы прививать их к дикому винограду. Ну, смеялись французы или плакали, я не знаю, но постепенно дело наладилось. Сначала израильские вина были ужасными, потом - получше, а в последние годы они стали получать разные награды на международных конкурсах. Сейчас виноградники в основном расположены на севере страны, но начиналось все к югу от Тель-Авива, где до сих пор стоит винзавод, открытый в 1882 году и памятник барону Ротшильду. И вот на днях поехали мы с приятельницей на Мертвое море. Вечером возвращаемся домой усталые, но довольные. Но тут автобус наш замедляет ход, а шофер объясняет нам, что в городе праздник вина, поэтому центр города перекрыт грузовиками, как если вы помните в советское время на 7 ноября или 1 мая. Нас подвезли насколько возможно, а дальше мы пошли пешком. У нас проверили сумки, как в аэропорту, чтобы кто-нибудь не отравил праздник взрывом. А дальше начинался праздник: на самодельной сцене пели молодые люди, динамики гремели так, что при мысли о людях, живущих неподалеку, просто плакать хотелось, не говоря уже о тех, кто в этот день, не зная о празднике, просто возвращался на машине домой и не мог проехать. На утро в новостях я услышала, что в муниципалитет поступило просто тысячи жалоб от горожан. Но у нас этой проблемы не было, мы шли, глядя по сторонам. Кругом стояли лотки, со множеством бутылок. Естественно, подумали мы, праздник вина. Я подошла поближе. Там продавали минеральную воду, "Кока-колу", прочие напитки, но абсолютно ничего спиртного. Еще на одном лотке стояла гигантская бутафорская бутылка водки "Смирнофф", по бокам - две маленькие, но настоящие. Спроса на было ни малейшего. Оживление было у лотков с съестным, там, где продавали пирожки, бублики и тому подобное и у лотков с разными поделками, украшениями, игрушками, воздушными шарами - обычные ярмарочные дела. Мы прошли, грубо говоря, через всю зону праздника и увидели только два лотка с вином, но очереди к ним не было. Я вспомнила Oktoberfest, праздник пива в Мюнхене. Леонид Владимирович, наверное, был на нем и не раз...

Л.В.: А как же!

Т.Б.:...и может подтвердить, что пиво там льется не рекой, а Ниагарским водопадом. Правильно?

Л.В.: Верно!

Т.Б.: А поскольку лозунг Би-би-си гласит: "Мы никогда не лжем, а только ошибаемся", то нужно признать, что праздник вина, на который я просто случайно попала, был праздником чего угодно, но только не праздником вина! Если хоть один пьяный там был, то мне углядеть его не удалось. Говорит это в пользу местных жителей или нет, судить не берусь.

Сева: Ну еще лет сто, черенки подрастут еще больши и, глядишь, наладится...

Сева: Спасибо, Таня! Вы когда возвращаетесь?

Т.Б.: Завтра.

Сева: Ну все, тогда здесь увидимся. Счастливого пути!

З.Р.: С вином там трудно.

Т.Б.: Не трудно, купить можно, но просто никто не берет.

З.Р.: Нет, я имею ввиду, трудно продать. Вино там не идет.

Сева: Счастливо, Танечка, до встречи! А теперь юбилейные и памятные даты предстоящей недели напомнит Леонид Владимирович.

Сева: Спасибо, Леонид Владимирович. Тогда через год фильм, кажется, поставили с Омаром Шарифом...

Л.В.: Фильм поставили, замечательная музыка, очень красивые актеры. Но все-таки это не то...

Сева: Омар Шариф, египтянин, играющий русского аристократа. Сейчас мы возвращаемся к беседе с нашей гостьей, Златой Раздолиной. Злата, быть может что-нибудь из вашего израильского периода, потому что сменилась обстановка, солнце светит и народ вокруг все больше знакомый.

З.Р.: Когда я приехала в Израиль, я начала писать на стихи израильских поэтов.

Сева: "Дон Жуан на заре морозной".

Сева:Злата, когда вы появились в Израиле проблемы взрывников-самоубийц еще тогда не было. Этот метод борьбы еще не изобрели. Это время все вспоминают с ностальгическим вздохом, потому что к тем временам вернуться вряд ли удасться, во всяком случае при сегодняшней реальности в это с трудом верится.

Л.В.: Ну, Сева, надо надеяться.

Сева: Просто из разговора со Златой я почерпнул кое-какие настроения. Вы в какой части Израиля живете?

З.Р.: Я живу на севере, на окраине, там очень красиво, там прекрасные есть места. Я живу в маленьком курортном городке, который называется Нагария, прямо на границе с Ливаном. Мне там нравится.

Сева: Но, естественно, что все эти новые реалии и настоящий страх, присутствующий фоном жизни конфликт не мог не отразиться на том, что вы делаете.

З.Р.: Да, я работаю со многими известными поэтами - это Зорин, Аксельрот, Владимир Добин и другие. Может вот эта песня отражает наше сюрреалистическое состояние.

Сева: А сейчас произведение, о котором нужно поговорить отдельно и может более подробно, потому что стихи этой песни об убиенном еврейском народе попали к вам из некого музейного заведения.

З.Р.: Да, они попали ко мне из рук моего будущего, а теперь уже нынешнего супруга, а перевод на русский язык мне прислали из Музея борцов гетто именитого поэта И.Нельсона. Мне кажется, что вообще это произведение достойно того, чтобы сказать о нем несколько слов. Написал его известный идишский поэт, один из самых выдающихся поэтов Катастрофы И.Нельсон. Его семья погибла во время войны в 1941 году убили его жену и двоих младших сыновей. После этого он со старшим сыном учавствовал в восстании Варшавского гетто, его пытались спасти его друзья, потому что знали, что он великий поэт и отправили его в лагерь близ городка Виталь, где думали, что он сможет спастись. Но спасения не было и он это знал. И за три месяца до своей гибели он написал это произведение. Я считаю, что это самое большое произведение о Катастрофе, написанное ее очевидцем состоящее из 225 стихотворных строф. Количество строф не случайно. Это цифровое обозначение всевышнего. В минуту последнего отчаяния, он считал, что все пропало, но он остается в душе все равно с Богом.

Сева: Но как же эти стихи к вам дошли, ведь из лагеря невозможно было ничего вынести?

З.Р.: Очень интересный вопрос. Эти стихи были спрятаны в трех местах: рукопись была отдана прачке, которая умудрилась спрятать их в полуподвале дома своей матери. Вторая была положена в бутылку и закопана под деревом в лагере, третья - в чемодане, в чемоданной ручке, которая чудесным образом перенеслась в Музей гетто, где до сих пор и находится. Я исполняю эту вещь, везде, где могу. Недавно я исполняла ее даже в Петербурге и в Москве, полгодп назад в Нью-Йорке, в кафедральном соборе Сейнт-Джонс, где присутствовало шесть тысяч американцев, это была премьера, на которой голливудский актер Фриц Уивер и я пели на иврите.

Сева: А вам нужен чтец для этого?

З.Р.: Да, нужен либо чтец, либо хазан или певец. Есть очень хороший чтец в Америке - Харольд Вайнер, который превосходно исполняет это произведение. Давайте послушаем маленький отрывочек.

Сева: Явно написано без тени фальши. Да, очень сильная вещь. И стихи... Человек перед смертью выложил из души всечто только мог перед смертью. Композитор наш пришел на передачу с коробкой своих пластинок...

З.Р.: Дисков. У вас так называются пластинки.

Сева: С коробкой компакт-дисков. Мы все их перечислять не будем, но если у вас, господа, будут вопросы, просьбы и заинтересованность, то можете писать нам на сайт www.bbcrussian.com (страничка "Севаоборота") или [email protected], а уж мы ей передадим известным нам только способом. Но последняя пластинка, которую вы принесли, "Невской воды глоток", была записана в 2003 году. Несколько слов об этом. Во время празднования трехсотлетия Петербурга выяснилось, что песен о нем что-то не очень много.

З.Р.: Да, все эти годы я была далека от этого города, а все равно он как бы жил во мне, и я писала о Петербурге.

Сева: Я думаю, что мы на этом с нашей гостьей Златой Раздолиной простимся. Повторяю, господа, www.bbcrussian.com, пишите. Счастливо, до встречи в том же месте в тот же час на будущей неделе. Песня "Ни страны, ни погоста не хочу выбирать" на стихи И.Броского завершает нашу сегодняшнюю программу.

Читайте также:

Злата Раздолина - песни и романсы на стихи Игоря-Северянина

Copyright © 2000—2024 Алексей Мясников
Публикация материалов со сноской на источник.