Юрий Шумаков. Игорь Северянин в Эстонии

Это имя – Игорь Северянин, а затем и сам поэт были знакомы мне с детства. Наша семья жила в Тарту. Мой отец, Дмитрий Львович, литератор, педагог, актер, знакомый Игоря Северянина еще по Петербургу, часто гастролировал в летние месяцы в Нарва-Йыэсуу (Усть-Нарва, Гунгербург). Как-то, гуляя с отцом у реки, там, где Россонь впадает в своенравную Нарову, я увидел лодку, а в ней рыболова. Он, словно священнодействуя, весь отдался своему занятию. Внезапно человек в лодке резким движением выхватил из кармана какую-то книжицу и принялся с лихорадочностью что-то записывать. Перехватив мой взгляд, отец сказал: "Это – поэт Игорь Северянин".

Через несколько дней после прогулки у реки сижу как-то на крыльце. Из проулка показался человек. Лицо его, изрезанное глубокими морщинами, чем-то напоминало индейского вождя. Не хватало лишь пера в черных, как смоль, волосах. Я узнал его...

Игорь Васильевич Лотарев (таково настоящее имя поэта) родился 16 мая 1887 года в Петербурге. Образование будущий поэт получил в реальном училище в Череповце. Лет восьми от роду стал писать стихи. Незабываемое впечатление произвела на него природа северной России, реки Суда, Шексна, Андога... В память о тех местах он избрал для себя псевдоним Игорь Северянин.

В автобиографической справке одного из сборников поэт лаконично сообщает о себе и своих родителях: "Мать – Наталья Степановна, рожденная Шеншина, дочь предводителя дворянства Щигровского уезда Курской губернии. Отец – Василий Петрович, отставной штабс-капитан 1-го железнодорожного батальона (ныне полка), скончался 28 мая 1904 года в Ялте 44-х лет..."

Там же упоминается: Игорь Лотарев издал в период с 1904 по 1912 год 36 брошюр, дебютировал в ежемесячном журнале "Досуг и дело" в 1905 году.

Связи семьи Лотаревых с эстонским краем восходят к семидесятым годам прошлого столетия. Отец будущего поэта – Василий Петрович Лотарев, его брат Михаил и сестра Елисавета заботами бабки Игоря – Пелагеи Леонтьевны – обучались в ревельском (таллинском) пансионе. Мать поэта, Наталья Степановна, проводила летние месяцы с Игорем на великолепном эстонском курорте Гунгербурге.

Впервые поэт навестил приморский поселок Тойла, расположенный на северо-восточном побережье Эстляндской губернии, в 1912 году. В последующие два года Игорь Северянин бывал у Федора Сологуба, снимавшего в Тойла дачу. В дальнейшем Игорь Васильевич жил здесь в летние месяцы, отдыхал от своей литературной и гастрольной деятельности. Составлял планы будущих поездок.

В 1918 году жизнь в Петрограде была не из легких. Игорь Васильевич, вспомнив о полюбившемуся ему Тойла, перевез туда больную престарелую мать. Из Тойла поэт ненадолго выехал в Москву, где выступил с большим успехом. На многолюдном вечере в Политехническом музее Игорь Северянин был избран "королем поэтов", опередив других претендентов, в их числе и Владимира Маяковского.

Из Москвы Северянин поспешил к тяжело больной матери в Тойла. Здесь он застрял во время немецкой оккупации. Затем образовалась Эстонская Республика, и поэт оказался за пределами родины.

В Тойла 13 ноября 1921 года умерла мать поэта. Здесь же он знакомится со своей будущей женой. Вот как об этом рассказывает тойлаский старожил Р.Л.Лейвальт:

"...На вечере в помещении пожарной команды моя соученица по прогимназии Фелисса Круут, дочь тойлаского плотника, выступила с чтением стихотворения эстонского писателя Фридеберта Тугласа "Море", а затем она исполнила лирические отрывки из произведений Н.В.Гоголя на русском языке. Очарованный талантом юной чтицы, поэт Северянин, присутствовавший на вечере, подошел ее поздравить, а через некоторое время жители Тойла стали часто встречать свою землячку в соседнем парке Ору в обществе известного стихотворца".

21 декабря 1921 года Игорь Васильевич Лотарев и Фелисса Михайловна Круут повенчались в Тарту. Накануне венчания поэт зашел к нам пригласить моих родителей в Успенский собор. А в отношении меня Игорь Васильевич сказал: "А Юра пусть будет мальчиком с иконой".

Об этом венчании у меня сохранилось одно забавное воспоминание. Невеста была под стать высокому жениху. Шафер Фелиссы, поэт-сатирик Аугуст Алле, был человек среднего роста и, утомясь держать венец над невестой, он, недолго думая, надел венец на голову Фелиссы Михайловны.

1 августа 1922 года у них родился сын. Северянин впоследствии рассказывал, что при крещении ребенка имя, выбранное родителями в честь античного бога вина и плодородия Вакха, показалось священнику несколько странным и языческим, но отец доказал, что в святцах есть и мученик Вакх...

В те годы, учась в гимназии, я писал стихи, переводил эстонских поэтов и часто бывал у лектора Тартуского университета Бориса Васильевича Правдина, друга Игоря Северянина. Дом, где жил Борис Васильевич, некогда принадлежал университету, и здесь, по преданию, останавливался Василий Андреевич Жуковский.

Вокруг Правдина группировались тамошние русские литераторы.

Самым юным был, пожалуй, я, писавший стихи и увлекавшийся поэзией Ирана, что дало повод Игорю Северянину посвятить мне стихотворение. В первых двух строфах его Игорь Васильевич говорит о В.А.Жуковском, когда-то жившем в доме Правдина:

Жрец любимый Аполлона,
Маг с возвышенным челом,
Здесь слагал во время оно
Элегический псалом.
Но прошла пора Светланы,
Кринолинов и плащей,
Поразвеялись туманы
Оссиановых ночей.
И теперь пиита юный,
Приоткрыв все тот же кран,
Цедит густо, полноструйно
Стих веселый про Иран.

Вечера у Правдина, особенно когда в нашем городе гостил Игорь Северянин, проходили весело, оживленно, на них часто играли в буриме, много говорили о литературных новинках, читали стихи разных поэтов, в том числе Марины Цветаевой и Бориса Пастернака.

Живший в глухой деревушке Тойла, Игорь Северянин, как говорится, отводил душу, приезжая зимой в наш университетский город.

Не следует забывать, однако, что глухой в зимние месяцы Тойла в летний сезон превращался чуть ли не в столицу эстонского искусства. Здесь нередко жил известный эстонский эссеист Фридеберт Туглас, оставивший воспоминания о встречах с Игорем Северяниным. В парке Ору русский поэт встречался с замечательной эстонской поэтессой Марие Ундер и ее мужем – драматургом Артуром Адсоном. В домике Северяниных гостил поэт Хенрик Виснапуу, сборник стихотворений которого вышел в 1922 году в Москве в переводе Игоря Северянина. Гостями Игоря Северянина были поэты Аугуст Алле, Вальмар Адамс, Б.В.Правдин, бывал у него и я.

Не забыть мне дальних прогулок вдоль морского побережья. Из уст Игоря Северянина мне довелось слышать рассказы о его встречах с выдающимися деятелями культуры. Начинал он как бы нехотя, но затем постепенно воодушевлялся. Я словно бы видел прекрасные черты Александра Блока. Возникал Федор Сологуб, чем-то напоминавший Тютчева. Читал свои стихи Вячеслав Иванов, шаманил Константин Бальмонт, раздавался рык Владимира Маяковского. С волнением говорил поэт о петербургских театрах, о своих встречах с Федором Шаляпиным, Леонидом Собиновым, Дмитрием Смирновым, о Лидии Липковской, певице, с которой Игорь Северянин выступал в Бухаресте и Кишиневе, об Ольге Гзовской, исполнившей стихотворения Игоря Северянина со сцены.

– Услышав от Федора Сологуба историю Пюхтиц, – продолжал свой рассказ Игорь Северянин, – я однажды направился в обитель.

В последующие годы поэт, очарованный живописной крутизной берегов Тойла, стал проводить лето в этом поселке, откуда было рукой подать до монастыря. Начиная с 1918 года Тойла становится постоянным местопребыванием поэта, и с тех пор учащаются его "походы" в Пюхтицкую обитель. Он направляется туда то один, то в сопровождении своих знакомых. В Тойла до наших дней сохранился небольшой домик и в нем – кабинет поэта. На стенах – изображения близких и дорогих Игорю Васильевичу деятелей русской культуры, в углу – икона небесного покровителя Северянина, одного из первомучеников Руси, святого князя Игоря, из рода Ольговичей. Игорь Васильевич хорошо знал житие своего одноименника. В судьбе этого мученика он видел прообраз трагедийных событий, которые выпали на его долю.

Кроме этой иконы, у Игоря Северянина был образок-талисман. С ним поэт никогда не расставался, веря в силу иконки. Он носил образок в нагрудном кармане, у сердца. В стихотворениях "В долине Неретвы" и, в особенности, в "Сперате" повествуется о преследовавших поэта несчастьях. В Сербии поезд, в котором ехал писатель вместе со своей женой Фелиссой Михайловной, настигло крушение. Вагон повис над пропастью. В Бухаресте в день прибытия четы Северяниных началось землятресение. В Кишиневе истеричка бросилась на поэта, намереваясь заколоть его кинжалом. Однако из всех этих злоключений Игорь Северянин выходил невредимым. Избавление от напастей он приписывал заветной иконке.

Автор этих строк в тридцатые годы не раз сопутствовал Игорю Северянину во время его прогулок к девичьей обители. Выходили мы ни свет ни заря. Путь был прямым, и поэтому нам приходилось переправляться через весьма широкие протоки на челнах, припрятанных в густых зарослях. Останавливались на уютных озерках, рыбачили. Поэт делился воспоминаниями о давних днях. Уроженец Петербурга, Игорь Лотарев провел детство и отрочество в Новгородской губернии, ныне Вологодская область, в имении своего дяди Михаила Петровича под Череповцом. С увлечением поэт рассказывал о поездках с тетушкой Елисаветой Петровной в Кирилло-Белозерский монастырь и Ферапонтово. Окрестности Куремяэ, изобилующие озерами и лесами, напоминали Северянину край его юности.

Вот так, с бесчисленными рассказами о Петербурге, о выступлениях, о встречах с известными писателями, певцами, художниками, с неизменной удочкой в руках Игорь Васильевич приводил спутника в Пюхтицы. Улов по обыкновению дарил инокиням. Не считал излишним каждый раз восторгаться способом, которым в монастыре укладывались дрова, на эдакий старинный северорусский манер. Но прежде чем войти в обитель, мы сворачивали с дороги к монастырскому источнику. Осенив себя широкого размаха крестным знамением, Северянин входил в обжигающую стужу родника. Неожиданное ощущение дарило это купание, после которого по телу буквально токами расходилась знойная теплота.

Воспитанный в православных традициях, Игорь Северянин уже в раннем творчестве затрагивал церковные мотивы. Например, в "Пасхальном гимне" или в "Каноне Иосафу". Искренне чтил он Пресвятую Деву.

Как-то по пути в Куремяэ Игорь Васильевич читал мне написанное в 1923 году стихотворение "Мария":

Серебристое имя Марии
Окариной звучит под горой...
Серебристое имя Марии
Как жемчужин летающий рой...
Серебристое имя Марии
Говорит о Христе, о кресте...
Серебристое имя Марии
О благой говорит красоте...
Серебристое имя Марии
Мне бессмертной звездою горит...
Серебристое имя Марии
Мой висок сединой серебрит...

Одним из любимейших церковных праздников поэта было Успение. Двадцать восьмое августа настраивало его на особый лад, ему хотелось провести этот день в Пюхтицком Успенском монастыре.

Преображению Игорь Васильевич также придавал особую значимость и об этом празднике писал во многих своих произведениях. Пасха же навевала ему дорогие воспоминания. Северянин был ностальгической натурой, он любил, бывая у нас, в беседах с моим отцом, Дмитрием Львовичем, вспоминать родной Петербург.

В доме у нас перед Пасхой всегда царило праздничное оживление. Мы со старшим братом ходили на цыпочках – в дежке поднималось тесто для куличей. В столовой на блюде колосился, зеленел над увлажненной ватой заранее высеянный овес. В него укладывались разноцветные яйца. Брат и Игорь Васильевич оформляли писанки на яйце: улыбчатый боярин в кафтане, боярышня в кокошнике. Под рисунками старательно выводилось: "ради праздника Христа поцелуй меня в уста!" На кухне сохла объемистая пасошница с вырезанными на тыльной стороне буквами – "Х" и "В".

Живя за пределами родины, поэт тосковал по России, по ее стародавнему обиходу.

Однажды, когда мы приблизились к Пюхтицкому монастырю, Игорь Северянин поведал, что именно в этих краях у него возник замысел "Солнечного дикаря". Эту поэму, рожденную здесь, он впоследствии закончил у тихого живописного озера Ульясте, где жил в 1924 году.

Игорь Васильевич, неутомимый ходок, вставая на рассвете, шел неспешным шагом к монастырю и, немного передохнув, пускался в обратный путь. Так в течение дня он вышагивал не менее 60 километров.

Навещая Таллин, Игорь Северянин бывал и на подворье Пюхтицкого монастыря, и в Симеоновской церкви (была взорвана в 50-е годы), где находилось немало мемориальных досок, гласящих о подвигах моряков. Те, кто читал "Падучую стремнину", знают, что поэт увлекался историей русского флота. Еще в юности он коллекционировал изображения броненосцев.

Вечерами мы встречались с Игорем Васильевичем близ памятника погибшим русским морякам "Русалка", что стоит на взморье. То ли морские закаты, то ли сиреневый цвет парка – но что-то заставляло его часто возвращаться к теме, которая его, очевидно, волновала. Не давал покоя обет монашеского отстранения от мирской суеты, страстей. Этот обет казался поэту чем-то недостижимым, иногда просто немыслимым.

Глубоко переживал Северянин вести из Отечества:

Бывают дни – я ненавижу
Свою отчизну – мать свою.
Бывают дни – ее нет ближе.
Всем существом ее пою.
...Слом Иверской часовни. Китеж.
И ругань – мать, и ласка – мать...

Поэт не смог смириться с уничтожением родных святынь – храма Христа Спасителя в Москве, воздвигнутого на народные деньги и посвященного победе над врагом. Читая об уничтожении Чудова монастыря, Игорь Васильевич вспоминал о Москве, о том, как был он в первопрестольной избран "королем поэтов". Болью звучат строки:

...Моя безбожная Россия,
Священная моя страна!
Моя ползучая Россия!
Крылатая моя страна!

Совсем другим был Игорь Васильевич "на людях". В тартуских и таллинских кафе, в шикарных ресторанах, особенно в окружении "меценатов", стремившихся угостить знаменитого поэта, продемонстрировав этим свою близость к нему... Здесь Северянин явно исполнял "роль гения", держался надменно, принимал как должное оказываемые ему почести.

Игорь Васильевич подчас казался нервным, взвинченным, как бы готовым к удару. Мне думалось: Северянин страдает не только манией величия, но и манией преследования.

Поэт не жаловал критиков, в их адрес он писал убийственные эпиграммы. С каким сарказмом читал на вечерах Игорь Северянин строки: "Вы посмотрите-ка, вы поглядите-ка./Какая подлая в России критика", или исполнял еще один из "сувениров" критике: "вдыхать ли запах ландыша – клопу"... Беседуя с чванливыми, высокомерными столпами зарубежья, Северянин как бы заранее предчувствовал, что с ним хотят обойтись снисходительно, свысока... Тогда лицо Игоря Северянина передергивалось, на губах появлялась сардоническая улыбка...

Игорь Васильевич, прожив долгие годы в Эстонии, не знал эстонского языка и переводил поэтов республики по подстрочникам своей жены Фелиссы Круут. Он, один из первых переводчиков эстонской поэзии на русский язык, издал за свой счет несколько сборников стихотворений поэтов Хенрика Виснапуу, Марие Ундер, Алексиса Раннита. В 1929 году вышла антология "Поэты Эстонии" – избранное из его переводов.

Во время частых заграничных гастролей поэт, наряду со своими произведениями, читал стихи эстонских лириков в переводе, после него, одетая в эстонский национальный костюм, Фелисса Круут декламировала те же стихотворения в оригинале.

Памятно мне, как в Тарту отмечалось столетие со дня смерти А.С.Пушкина. Северянин читал у нас в доме стихотворение "Пушкин – мне". Можно бы написать специальное исследование о стихах, посвященных Северяниным А.С.Пушкину. Написанное в памятном году стихотворение "Пушкин – мне" не печаталось при жизни автора.

Последние годы Игоря Васильевича, когда он покинул Тойла и свою жену Фелиссу Михайловну, омрачены материальными лишениями. К тому же, убежденный антиурбанист, Игорь Северянин был вынужден жить со своей спутницей, Верой Борисовной Коренди, то в Таллине, то в ненавистном для него городке Пайде. Игорь Северянин писал 14 сентября 1937 года своей знакомой Августе Дмитриевне Барановой в Стокгольм: "...наше положение очень тяжелое... Не хватает самого необходимого..." В одном из писем к Барановой, не раз оказывавшей ему значительную материальную помощь, он жалуется: "...Я в полном одиночестве... Горчайшую нужду переживаю... Конечно же, я ничего ровно не пишу... Болезнь сердца: застарелый аппендицит, сердце изношено. Одышка, головные боли частые и жгучие..."

Такими же сетованиями поэт делится со своим старым другом поэтом Георгием Аркадьевичем Шенгели.

Присоединение Эстонии к Советскому Союзу пробудило в сердце поэта надежды на возможность опубликовать в Москве сборник избранных стихотворений, возникали мечты о литературном турне по городам России. Но болезнь помешала Игорю Северянину не только осуществить эти планы, но даже эвакуироваться из Эстонии, когда началась война.

Игорь Северянин умер в декабре 1941 года и похоронен на таллинском Александро-Невском кладбище. На скромной могильной плите было выбито имя поэта и строки из его стихотворения "Классические розы":

Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб.

Сейчас на могиле другое надгробие...

Публикацию подготовил Глеб Кузьмин
Журнал "Встреча" (Москва)